Когда Риша увидела его, ее лицо озарила неприкрытая, искренняя радость.
— Привет! Пойдем со мной, я видела потрясающую штуку!
Она привычно обхватила его руку и потянула за собой.
— Я была сегодня в студии при школе! Меня туда взяли, представляешь?! Там начальница какая-то жуткая тетка! И она меня заставила читать какую-то невообрази-и-имую глупость, я ничего не поняла — какие-то цветы девушка раздает!
Вик шел рядом и улыбался. Риша почти подпрыгивала от восторга, часто дергая его за руку. Она извинялась и через несколько секунд повторяла движение. Пальцы она при этом не разжимала.
— Ну я прочитала — думаю, если девушка раздает цветы, значит, что-то хорошее происходит, верно? Я читаю радостно, а она как закричит на меня: «Да что же это такое! Куда ты лезешь, если ничего в литературе не понимаешь!» — Риша остановилась, нахмурила брови и опустила подбородок, пытаясь подражать перекошенному злостью брыластому лицу.
Вик рассмеялся — больше старанию, с которым она копировала женщину, чем самой неуклюжей пантомиме.
— Ну я и решила все, меня не возьмут. А у нее помощница рядом сидит. Она говорит: «Да что вы, Маргарита Николаевна, заставляете детей читать эту тягомотину? Пусть девочка любой любимый стишок прочитает». А я так испугалась, что вот ни строчки не могу вспомнить…
Они шли по лесу, и Вик, слушая ее, удивлялся, как все удивительно преобразилось. Птицы, казалось, сошли с ума, и без всякого лада кричали о наступившей весне. Черные остовы деревьев покрылись золотисто-зелеными тенями молодой листвы и солнечного света. И эти прохладные блики, ложась на лицо Риши делали его удивительно живым. Куда-то делась ее бледность и меланхоличность, забитость и серость. Лицо обрело краски, а глаза сияли, наполненные недосягаемым весенним небом.
— И вот, представляешь, я ей первые попавшиеся строчки: «Каждый вечер деревья падают в тени деревьев!» Сама испугалась, с испугу забыла, откуда я их знаю, но стихотворение до конца дочитала. Она у меня так удивленно спрашивает: «Чьи это стихи?». А я понятия не имею, и поэтов всех забыла. Это, говорю итальянский поэт Витторио. Откуда бы только взялось…
Вик услышал, как смеется Мартин. Одно это уже делало этот день удавшимся — Мартин смеялся очень редко.
— В общем, откуда взялся Витторио я тоже понятия не имею.
— А если бы меня Федей каким-нибудь звали?
— Ну был бы Феодосий, — серьезно ответила девочка. — А чьи, кстати, это стихи?
— Этого человека зовут Мартин.
— Как… гуся?
— Нет, как… да, как гуся. А вообще — был такой святой, Мартин. Один из пяти покровителей Франции.
Недавно Вик, роясь в непрочитанных книгах на чердаке, нашел истрепанную Библию и идущий к ней в комплекте томик с комментариями. Библией он не заинтересовался, а в комментариях нашел описание святого Мартина. На помутневшей от иллюстрации всадник в зеленом разрывал пополам зеленый плащ.
Мартин давно представляться ему в длинном зеленом пиджаке, и Вик решил, что это такой знак.
— И где он жил, этот твой Мартин?
— У моря, — вздохнул Вик, наклоняясь, чтобы сорвать стебель, покрытый маленькими, красными цветами.
Цветы одуряюще пахли медом. Совсем маленькие, первые, несмелые, они казались ему красивее бархатных алых роз, которые он видел в городе. Розы были мертвыми и пахли смертью. А эти цветы, даже сорванные, оставались живыми. Он незаметно заправил стебелек в волосы Риши. Красные цветы в серых волосах — красиво. Она, встретившись с ним глазами, улыбнулась.
— Смотри!
Они пришли к озеру. Не к тому, в котором учил его плавать Мартин прошлым летом. Это было маленькое озеро в глубине леса. Озеро, полное ледяной, черной воды, по берегу поросшее теми самыми красными цветами, веточку которых он оставил у Риши в волосах.
На берегу лежала лодка.
Вик почувствовал, как что-то взметнулось в душе.
«Даже если мы сможем ее починить — мне не дотащить ее до большого озера, а это совсем маленькое… что она тут вообще делает?» — расстроенно подумал Вик.
Полусгнившая лодка и маленькое лесное озеро показались ему издевательством над мечтой Мартина.
Вик подошел к лодке. На днище зияла огромная дыра.
— Я помню, ну ты вроде любишь корабли и воду… В общем, я думала, тебе понравится, — смущенно закончила Риша.
Она явно надеялась, что Вик обрадуется. Вик обрадоваться не мог, и незаметно уступил Мартину, который видел в лодке просто кучу гнилых досок, а не мертвый корабль.
Он и так много мучился дурными предчувствиями и видел тревожных знаков. Ему не нужны мертвые корабли.
— Ты же вроде умеешь из дерева вырезать?
— Да… Только ремонт придется отложить. Смотри, — с улыбкой показал он в разлом.
«Вик, смотри, какая прелесть», — про себя сказал Мартин, склоняясь над лодкой.
«Это же…»
— Лисята! — восхищенно выдохнула Риша.
Пятеро серебристо-песочных, желтоглазых щенков, ничуть не опасаясь разглядывающих их детей, смотрели на них из дыры. Один, самый смелый, стал на задние лапы, опершись о борта лодки, и, к восторгу Риши, ткнулся мордочкой в протянутую ладонь.
— Риш, ты бы не трогала… И надо отойти, я думаю, где-то неподалеку их мать, а лисы в гневе, знаешь ли, ужасны, — отметил Мартин.
В эту же секунду в голове зажегся образ — стоящая на задних лапах угрюмая лиса в цветастом переднике, угрожающе сжимающая скалку. Вик, представивший себе эту картину, сдавленно хихикал, а Мартин, подумав, добавил к образу красный, в белый горошек, бантик, кокетливо прикрепленный возле острого черного уха.
— Да ты смотри, какие они славные! Наверняка их мама такая же…
Мартин сильно сомневался в славности матери пятерых детей, тем более если речь идет о лисе. Впрочем, щенок не уходил, и Мартин легко коснулся любопытного мокрого носа.
Улыбнувшись, он отошел от лодки и сел на лежащее на берегу поваленное дерево. Его крона полоскалась в воде, и кое-где еще даже не смыло листья. Вскоре к нему присоединилась Риша. Она молча вытащила из сумки термос, налила в крышку чай и протянула ему.
— Спасибо.
— Тебе спасибо. Вик, ты зачем со мной возился?
— Я же говорил, что хочу быть твоим другом. Что тебя тревожит?
— Мама сказала, что никто из мальчиков не захочет со мной никогда… просто так дружить.
— Просто так? А что мне может быть от тебя нужно? — Мартин смутно подозревал, о чем идет речь, но знания его были крайне скудны, а убеждение, что между детьми не может быть таких условностей — слишком велико.
— А я не знаю, — странно вздохнув, ответила она. — Вроде как что-то такое… неприличное, а что — я понятия не имею. Мы делаем что-то неприличное?
— Понятия не имею, — улыбнулся Мартин, касаясь кончика ее носа, как несколько минут назад коснулся лисенка.
Нос у нее был такой же холодный, но сухой. Риша рассмеялась и положила голову ему на плечо. Мартин только вздохнул — ему пришлось привыкнуть к ее непосредственности. Смирившись, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Она опять замерзла.
…
На улице теплело. Мартин дал добро, они распечатали окно и открыли его впервые с осени. Несколько дней они потратили на генеральную уборку, перемыв всю комнату, перестирав и высушив на улице все белье. Им даже удалось достать полбанки белой краски, и Мартин побелил оконные рамы, и по просьбе Вика увековечил белоснежную чайку, когда-то нарисованную мелом на дверце шкафа.
Дом, в котором жил Вик, умирал. Зарастал хламом и грязью, пропитывался запахами гари, сигарет и алкоголя. Дом ветшал, терял облик, расползался трещинами, надломами и пятнами ржавчины. И только комната Вика выглядела жилой.
Отец стал регулярно привозить продукты. Несколько раз он даже пытался с ним поговорить, но Вик отвечал односложно, безукоризненно вежливо и отстраненно.
Вику отец давно стал не нужен. Он даже за стрижкой стал обращаться к матери Риши, которая привыкла подстригать сыновей. Он научился готовить, ухаживать за курами, скоро они с Мартином должны были засадить знакомый угол за курятником. Он начал заказывать книги в городской библиотеке через Ришиного отца.
Жизнь налаживалась.
И была еще одна тайна, о которой Мартин не говорил Вику. Там, в темноте за стенами его дома, он нашел тонкую, белую ниточку. Совсем тонкую, толщиной не больше волоса. Прямо в клубящемся мраке.
Сначала Мартин не мог поверить. Не хотел, боялся верить. Потом опустился рядом с находкой на колени, не в силах стоять.
В его темноте появилась трещинка.
Еще ничто, никогда не давало ему такой надежды, столько чистого, не омраченного ничем счастья. Это был свет, настоящий свет! Он зажегся в его темноте, и он не гас.
Тем вечером они читали сборник греческих мифов. Книга была с чердака, старая, громоздкая, с мелкими буквами. Написано было сухим языком, и Вик решил попрактиковаться в чтении сам. Спасти это занудство не смог бы даже чарующий голос Мартина и его огоньки.
— Слушай, Мартин, а ты считать умеешь?
«Тешу себя надеждой, что умею», — Мартин сидел в кресле и смотрел в огонь.
Мысли были сонными и вялыми, а голос Вика, читающего уже довольно ровно, но очень монотонно, только усугублял положение. Он старался не засыпать раньше, но в этот день Мартин почему-то чувствовал себя очень усталым. У него не было тела, которое могло бы болеть, но был разум, нуждающийся в отдыхе.
— А давай у Риши ее учебники попросим? Она мне что-то рассказывала, мне кажется, там не сложно…
«Давай, конечно. Только завтра. А сейчас нам лучше поспать…»
Вик, почувствовав настроение друга, послушно отложил книгу и выключил свет.
— Спокойной ночи, Мартин.
«Спокойной ночи…»
Сон пришел к Вику быстро, теплый и пустой. Мартин провалился в свой и уже на грани сна и яви отчаянно рванулся обратно в явь — на этот раз кошмар снился ему.
Но он не успел.
Проем, словно побеги какого-то жуткого растения, затянула вязь решетки. Он был прикован к этой решетке, так, что невозможно было отвернуться от проема. Но смотреть было не на что — клубящаяся темнота, как за стенами его дома, заливала все окружающее пространство. Только эта темнота была бордово-алой, пронизанной черными, пульсирующими сполохами.