— Иди сюда, — позвал ее Мартин, опускаясь на колени и протягивая руку.
— Ты в порядке?.. Вик, у тебя кровь на лице… — испуганно прошептала она.
— Все хорошо. Я упал, когда убегал, — соврал он, притягивая ее к себе.
Она дрожала и тихо, беспомощно плакала, закрыв лицо манжетами. Мартин поправил одеяло, и не стал вставать с пола — так и остался сидеть, обнимая ее и ожидая, пока слезы у нее кончатся.
— Ты мне врешь… они тебя… они тебя били, да?..
— Риш, почему ты мне ничего не сказала? — вместо ответа спросил он.
— О чем?..
— О том, что им от тебя нужно.
Он почувствовал, как Риша замерла и чуть отстранилась от него.
— И ты… ты теперь…
— Что я? Что я должен сделать, Риш?
— Ты не станешь со мной дружить, да?
Вик стоял, намертво вцепившись в подоконник своей комнаты. Он даже оборачиваться на стены не хотел, чтобы не видеть, что еще там появилось. Он чувствовал себя запертым в клетке между двух костров — Мартину было больно. Рише было больно. И ему, Вику, от этого тоже было больно, мучительно и разрывающе.
— Кто тебе сказал эту глупость? Все будет хорошо, Риш. Я тебя не оставлю. Я не дам больше такому повториться. Все будет хорошо, солнце мое, — бестолково шептал Мартин, гладя ее по волосам и прижимая к себе.
На Мир-Где-Все-Неправильно опускалась темнота. Вик думал о том, что в этом мире дети не могут оставаться детьми.
Иногда они просто не имеют на это права.
…
— Риш, давай расскажем твоему отцу? — попросил Мартин, когда она, пригревшись у него на руках, наконец перестала дрожать.
— Нет, нет, ты что… он их убьет, — испуганно прошептала она.
— Тебе жалко?
— Его посадят в тюрьму, Вик… Я не хочу… не хочу об этом говорить, мне так… страшно…
— А если это произойдет снова?
— Я хорошо прячусь… почти всегда сбегала от них…
«Почти всегда», — повторил про себя Мартин.
— Ты поэтому меня ждала, да? Чтобы я не видел, если тебя подкараулят у дома?! — пораженный внезапной догадкой прошептал он.
Риша кивнула, не поднимая на него глаз.
Он чувствовал себя не лучше Вика. Он невольно стал причиной, по которой Вик увидел самую черную изнанку мира, который он и так почти ненавидел. А еще Мартин, кажется, и сам начинал ненавидеть этот мир.
— Пойдем, я провожу тебя домой, — сказал он, вытаскивая из шкафа свитер.
— Мне… не надо, спасибо…
— Риш, тебя знобит. Ну что ты, ты же раньше брала мои вещи? Или ты хочешь, чтобы я тебя отпустил в темноте одной возвращаться?
— А если они снова тебя побьют?!
— Так можно это будет моим решением, а? Или ты думаешь мне будет спокойнее, если они… побьют тебя?
Риша взяла свитер. Мартин заметил, как она прикусила губу, и тонкая струйка крови побежала по ее подбородку. Он достал платок из шкафа и протянул ей.
— Пойдем. Я обещаю, все будет хорошо.
Мартин хорошо видел в темноте. Поэтому обратно они пошли как раз через лес, а не по дороге. Он видел тропинки, по которым можно было идти тихо, почти не наступая на ветки и не шурша листвой. Он специально надел на подругу черный свитер. Сам он надел темно-серый поверх белой рубашки — в случае чего он просто снимет его и уведет погоню.
Но в лесу и в деревне было тихо. До Ришиного дома они добрались без приключений. Мартин, неожиданно для Вика, принял предложение выпить чая. Вместо того, чтобы торопиться домой он сидел на кухне и развлекал Ришину мать какими-то невероятными историями из городской жизни, которые он сочинял прямо на ходу. Женщина сначала раздраженно на него поглядывала, но потом взгляд ее потеплел, и она даже посмеивалась. Она готовила ужин, и Мартин вызвался ей помогать. Охотно почистил полведра картошки и ощипал курицу.
Принял приглашение остаться на ужин.
«Мартин, ты что делаешь, нам разве не надо бежать домой?»
«Мы не будем никуда бежать», — спокойно ответил он.
Риша тоже встревоженно на него поглядывала, но потом, что-то для себя решив, успокоилась и даже включилась в разговор. Дома, при свете, на кухне, где пахло готовящимся супом и свежим хлебом, рядом с матерью и Виком она неожиданно расслабилась.
После ужина Мартин помог перемыть всю посуду, а потом посмотрел на часы.
— Господи, как поздно! Простите, я, наверное, не должен был так задерживаться. Я пойду домой…
— Погоди, не ходи один. Скоро Слава вернется, он тебя проводит.
— Простите, папа будет волноваться. Не хочу доставлять вам неудобства — а можно я пойду с Женей? — Последние слова Мартин произнес дрогнувшим голосом очень-очень послушного ребенка, чтобы скрыть нотки предвкушения.
— Да, ты прав. Женя как раз дома. Я его позову.
Мартин стоял в дверях, и безучастно смотрел, как Женя спускается. Надевает куртку и шнурует ботинки.
— Спасибо вам большое! Риша, до завтра! — попрощался он, широко улыбаясь.
Женя смотрел на него со смесью презрения и раздражения. Дверь за их спинами захлопнулась.
Половину дороги они провели как обычно, молча — Женя курил и нетерпеливо оглядывался. Когда они ушли достаточно далеко, Мартин остановился.
— Ты чего встал? Шевелись давай, — бросил Женя через плечо.
— Что ты задолжал Вадиму? — спросил он.
Вик и не знал, что голос Мартина может звучать так холодно. Может быть и была какая-то комичность в худом и бледном ребенке, ледяным голосом спрашивающим что-то у почти взрослого парня, но смеяться было некому.
— Что?..
— Что ты задолжал Вадиму? — терпеливо спросил его Мартин.
— Твое какое дело, сопля?!
— До тебя мне дела нет. И до твоих долгов тоже. Но сегодня за твои долги спросили с меня. А главное — спрашивают с твоей сестры.
Мартин научился у деревенских детей не только ловить рыбу. Он стоял, склонив голову к плечу, и думал, как славно было бы повторить трюк с гвоздем.
Как славно было бы воткнуть этот гвоздь прямо в глаз Ришиному брату.
— Да что ей будет-то… — ляпнул Женя, сам испугавшись своих слов.
— Может быть и ничего. Где Вадим берет наркотики? А? Может, он ими торгует?
Мартин блефовал. Он понятия не имел, правда ли Вадим имеет пристрастие к наркотикам, и тем более связан ли он как-то с их продажей, только надеялся, что правильно понял смысл точек зрачков и развязного поведения. Но по изменившему лицу Жени он с удовольствием отметил, что угадал.
— Не твое дело, понятно?
Женя поморщившись сделал к нему короткий шаг.
— Что скажет твой папа, если узнает, с какой компанией ты связался? Что скажет твой папа, если узнает, как за это Ире «ничего не было»?
— Ты… ты ему ничего не скажешь, ясно?!
— Я ничего ему не скажу, — согласился Мартин. — А ты за неделю вернешь до копейки своему Вадиму деньги, которые ему должен. Или не вернешь — твое дело. Но рядом с твоей сестрой и со мной этих людей больше не будет.
— Ты о себе много думаешь, сопляк. Думаешь, мы и таких не ломали?
— Такие как ты никого не ломали, Жень. Ты подлое и трусливое ничтожество, таким ты и останешься. Можешь меня избить — я не боюсь боли. Можешь поджечь ночью мой дом — я не боюсь смерти и не питаю нежных чувств к этому сараю. Только знай, что то, что случилось зимой с елкой может произойти и с тобой. Ира единственная, любимая дочка. И твой отец никого из ее обидчиков не простит, и тебя тоже. Понял меня?
— Да ты…
— Ты меня понял? — Мартин спрашивал спокойно, почти ласково, как у непослушного ребенка.
— Да, — выплюнул Женя.
— Ну и отлично. А теперь иди — я как раз должен был дойти до дома. И еще… не срывайся на ней за сегодняшний разговор. Хочется — ударь меня.
Мартин с презрением смотрел, как Женя сжимает и разжимает кулак.
— Так я и думал, — сказал он, разворачиваясь к дому.
«Мартин, что теперь будет?..»
— Ничего не будет, Вик. Просто теперь нам придется играть в их игры. Я бы все отдал, чтобы ты в них не участвовал.
«Не надо, Мартин. Я не люблю, когда мне врут. А не участвовать значило бы жить, когда тебе целый мир врет».
— Спасибо тебе.
Вик почувствовал, как отступает боль. Мартина, Риши, и его собственная. Он прикрыл глаза. Ему ничего так не хотелось, как жить в Правильном Мире. И он свято верил Мартину, который однажды сказал, что единственный способ оказаться в таком мире — жить так, как будто ты уже там.
В этом мире не совершают подлостей и не предают друзей. И не боятся зла.
Потому что бояться зла — значит потворствовать ему.
Действие 16Чудесные годы
Обновка —
Стальная мышеловка.
Мышей ловить я не люблю,
Я мышеловкой их ловлю.
Первого сентября занятия не начались. Отстояв под моросящим дождем свою первую в жизни школьную линейку, Вик отправился искать кабинет директора.
Отец все-таки потрудился отнести его документы в школу, коротко бросив: «Не будешь больше целыми днями без дела по дому болтаться». Вик посмотрел на отца почти с нежностью — он приходил домой только ночевать, и об этом знала, наверное, вся деревня. Но только сегодня отец сообщил Вику, что ему нужно было пройти какое-то тестирование для зачисления в класс. Вик с тоской подумал, что из-за отца он может потерять еще один год, и они с Мартином будут одинаково нелепо чувствовать себя за партой.
Вик был спокоен и серьезен — взрослых он не боялся, как не боялся и вступительных тестов. Риша утверждала, что даже в ее классе многие не умеют нормально читать.
Мартин с тоской оглядывал выкрашенные светло-зеленой краской полы и светло-серые стены. Прямо над кабинетом с табличкой «Языковедение» была написана нецензурная фраза, на двух языках. Буква «О» на табличке была выжжена сигаретой. На другой стене он разглядел плохо замазанное серым черное изображение того, о чем говорилось во фразе над дверью.
Кабинет директора оказался просторным и светлым. Вдоль стены напротив окна тянулся стеллаж, заставленный книгами. Директорский стол располагался у другой стены. К нему вела темно-красная ковровая дорожка.