Но сделать они пока ничего не могли, а вскоре им даже пришлось встать на сторону Мари.
Вечером Вик ужинал у Ришиных родителей. Отец уехал в город двое суток назад, и Вика такой порядок полностью устраивал. Если бы отец там без вести пропал — Вик был бы только счастлив. Он давно научился сам себя кормить, делать запасы на зиму и не позволять дому ветшать. Отец только мешал ему бесконечными пьяными выходками, запоями и конфликтами с покупателями из-за поднятых цен на самогон.
Вячеслав Геннадьевич симпатизировал Вику все откровеннее.
Женя уехал учиться в город сразу после того, как Сава попал в тюрьму, и родных не навещал. Риша, которую стало некому пугать дома, стала гораздо спокойнее.
За столом она без остановки рассказывала о сегодняшнем знакомстве. Вик только досадливо морщился — он видел, что Ришин отец все больше мрачнеет, и тема ему неприятна. Вик пытался ее сменить, но Риша не замечала его попыток, и упорно продолжала говорить о театре, о Мари и о своих будущих ролях.
— Ты бы чем дурью разной маяться, лучше бы за учебой следила. Скоро аттестат получать, и что дальше думаешь делать?! — не выдержал Вячеслав Геннадьевич.
— Поеду в город… поступлю в театральное училище… — прошептала она, на глазах превращаясь в испуганного ребенка.
— В театральное? Правда? Тебе мало того, что про тебя в деревне говорят?! Скажи спасибо что этот вот нашелся, который все это не слушает! — Вячеслав Геннадьевич бесцеремонно ткнул пальцем в Вика, не отрывая от дочери налитого кровью взгляда.
«Ах ты старый сводник!» — возмущенно выдохнул Мартин.
Причина многолетнего расположения стала ясна в один миг — он просто ждал, что Вик добьется чего-то в жизни и возьмет замуж его дочь. С ее дурной репутацией и дурными мечтами о театре.
Риша переводила беспомощный взгляд с отца на Вика, пока, в конце концов, не опустила глаза, не выдержав поединка.
— Мне говорили о твоих успехах. Маргарита Николаевна сказала, что у тебя нет ничего, чтобы быть успешной на сцене — ни внешности, ни голоса, ни таланта. Что ты собралась делать, когда тебя вышибут из училища? — безжалостно закончил разговор Вячеслав Геннадьевич.
«Мартин, ты знаешь, как сильно я это все ненавижу?»
«Что поделать, искусство требует жертв» — тяжело вздохнул Мартин.
Что он мог сказать? Заступиться, сказать, что у нее на самом деле есть талант, а Маргарита Николаевна — деревенская тетка, погрязшая в ханжестве и чопорности? Здесь слово подростка не стоило бы ничего, и для Риши — тоже.
Он снова не мог ее защитить.
После ужина он не пошел домой. Его больше не провожали — сначала он сам стал отказываться, потом этот вопрос просто перестали задавать.
Риша сидела за домом, под старой яблоней. На ее плечах лежали листья, серые в вечерних сумерках.
— Риш, ты зря слушаешь его, — сказал Вик, садясь рядом.
Земля была холодной.
— А по-моему, все правильно… взрослые же всегда все лучше знают, — вздохнула она.
— Что они знают, Риш? Что вообще ты от них хорошего видела или слышала? — огрызнулся Вик.
Разговор оставил тягостный осадок. Ему было противно от того, что Вячеслав Геннадьевич сказал дочери. Противно от того, что он сказал о нем. Противно, что он сам не смог ничего возразить.
— Мари сказала, что я смогу играть Офелию, — возразила Риша.
— Я тоже могу сказать, что ты можешь играть Офелию. Ты можешь играть Джульетту, леди Макбет, а если нужно — Титанию, потому что ты талантливая и можешь примерять разные образы. И поверь, я искренне так считаю. А теперь не плачь. Мне не нравится Мари, но, кажется, у нас с тобой скоро будет новая история и новые роли. Я этому рад бесконечно, потому что «Пожирающая меня изнутри белоснежная смерть, которую я сам впустил в свои вены вопреки воле родителей и наставлениям моих мудрых учителей» вызывает у меня тошноту каждый раз, когда я это произношу, — улыбнулся Вик.
— Да, ты прав… Что она обещала?.. Драму и настоящие чувства? — Риша слабо улыбнулась, вытирая слезы рукавом.
— Как-то так, я не слушал — духи ее душили, — проворчал он, привычно обнимая ее за плечи.
…
Шел четвертый день, как отца не было дома. От Леры пришло письмо, полное беспомощной тоски — мать больна и лежит в больнице. За ними с Оксаной следит ее подруга, она ничего не говорит, но Лера видела, как однажды вечером она ушла в любимом мамином платье. Она поняла, что это значит — подруга не верит, что мать вернется.
Вик начал всерьез подозревать, что отец поехал к бывшей жене. Он даже успел удивиться такому благородству, но тем вечером отцовский друг Мит пришел требовать денег — Анатолий уехал в город, заняв у него какую-то сумму, да там и пропал.
«Значит, он поехал не к матери», — безо всякого, впрочем, разочарования подумал Вик.
— Денег не будет. Отец приедет и сам с вами рассчитается. А сейчас — уходите, — твердо сказал он, стоя в калитке.
— Я знаю, где у твоего папки деньги лежат, пусти, я сам заберу, сколько он мне должен, — попытался он оттолкнуть Вика.
— Я сказал — проваливайте, — спокойно ответил он, отходя в сторону.
— Так-то, — предпочел не заметить его слов Мит, заходя во двор.
Вик только пожал плечами и запер за ним калитку. Пошел на другую сторону участка, не сказав ни слова. Спустя несколько секунд раздалось поочередно два щелчка. Мит успел обернуться, и даже собрался кричать — впрочем, это не имело уже никакого значения.
Боцман и Тень были уже не молоды. Жизнь на цепи погасила их бешеную злость, а заступничество Вика, который всегда вовремя их кормил сделало их куда лояльнее к чужакам. Но годы побоев, голода и унижений взметнулись кипящей, ядовитой ненавистью, стоило спустить их с цепи.
Отпустив собак, Вик не стал наблюдать за происходящим, а, забравшись на крышу будки перелез через забор и запер калитку снаружи. Он улыбался — собутыльник отца с мутными глазами и крысиными повадками давно вызывал у него глухое презрение.
Мартин молчал. Ему была понятна эта жестокость, и тревоги она не вызывала. Им обоим приходилось защищать себя всеми доступными способами. К тому же, и Мартин, и Вик точно знали, что если бы Мит забрал деньги, отец бы обвинил в этом сына. А ночевать несколько дней в лесу им обоим не хотелось.
Спустя пару минут Вик услышал грохот. Кажется, Мит смог перелезть через забор и броситься бежать. Вик торопливо отпер калитку и зашипел от злости — аккуратно перекопанные грядки были растоптаны вместе с несколькими кустами и высаженными цветами.
— Ах ты пропитая, старая паскуда!
«Вик, это лишнее!» — попытался остановить его Мартин, но было поздно.
— Взять! — приказал он, отходя от открытой калитки.
Собаки метнулись мимо него на улицу, оставив глубокие борозды на земле.
«Не стоило этого делать. К тому же собаки могут не вернуться», — осуждающе сказал ему Мартин.
— Пусть только этот ублюдок больше здесь не появляется, а собаки… что-то мне подсказывает, что они вернутся.
Собаки и правда вернулись к вечеру — грязные, у Тени было порвано ухо, а у Боцмана — морда. Вик только вздохнул, посадил их на цепь и долго отмывал водой из колонки. К тому времени в доме наконец-то появился нормальный водопровод, и колонка была почти забыта.
— Мартин, слушай, порез плохо выглядит. Я надеюсь, его не ножом полоснули?
«Нет, больше похоже, что он подрался с кем-то, смотри, края рваные».
— Может зашить?..
«Он от боли с ума сойдет, к тому же боюсь, что не смогу сделать это аккуратно и быстро. Залей перекисью, сверху мазь с антибиотиком — я в холодильнике оставил. Я потом заклею, чтобы он не разлизал».
Они еще несколько раз выбирались в город с Ришиным отцом, и оказавшись там снова, Мартин тут же нашел аптеку и купил лекарства по заранее заготовленному списку. Источником его знаний был двухтомный «Справочник врача», найденный среди книг на списание в библиотеке. Половину Мартин не понял без дополнительной литературы, которую ему было взять неоткуда, вторую половину понял очень поверхностно. Но и этого хватило, чтобы понять, что у него есть любовь и кроме моря, которое он никогда не видел. Медицина привлекала его, как Вика — математика. Если в математике Вик обретал власть над миром, умещая его в числа и значения, то Мартин понял, что может обрести власть над несчастьями, вступив в схватку со смертью.
Впрочем, мечта о медицинской карьере должна была так и остаться несбыточной. Даже если бы они поделили свое время, как Вик предлагал — ему бы не хватило половины жизни. К тому же Мартин не хотел соглашаться и красть у друга время, хотя сам признавался себе в том, что искушение каждый раз все труднее преодолевать.
До вечера Вик провозился с огородом, восстанавливая грядки. Мартин сменил его через три часа, покормил свиней и собак, проверил кур и, наконец добравшись до постели мгновенно уснул, успев только открыть окно — в доме было душно.
Его разбудил собачий вой. В окне что-то дрожало неверным, качающимся светом.
— Опять?! — успел выдохнуть Мартин, выбегая во двор через окно.
Горела крыша курятника. На самом краю он увидел кусок кирпича, обмотанный промасленной тряпкой.
— Серьезно?! — крикнул он через забор.
Мелкая, мелочная месть подростку, которого не удалось обокрасть показалась Мартину верхом бесчестия даже для Мита. Бросаясь к колонке за водой, он успел распахнуть калитку и отстегнуть собак.
«Не стоило этого делать, Мартин», — не удержался от подначки Вик.
— Как-нибудь переживу, — прошипел в ответ Мартин, заливая крышу водой.
Действие 2Дожди
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый — открой, открой!
В зале было душно. Никакого красного, бархатного занавеса, так очаровавшего Ришу когда-то у них не было, только темно-серая полупрозрачная завесь. И много, много пыли.