— А вот и нет. Я разговаривала с Мари. Она — волонтер. К тому же она пишет о нашей школе, и директор уже получил деньги на покупку какой-то мебели… Она говорит, что она хочет показать по-настоящему авангардное искусство, и считает, что чистые типажи есть только вдали от городских условностей. Я читаю, что она пишет в журнал, — похвасталась Риша.
— Замечательно. Авангардное искусство и прочие, мать их, перформансы, — проворчал Вик, опуская глаза к тексту.
Герой дочитал монолог, упал на колени и начал кричать что-то о своей вине. Когда он закончил и с трудом поднялся на ноги «два Тени тащат его в темноту». Тени, забравшие героя, станцевали короткий вальс.
Следующей на сцене появилась девушка в сером платье.
— Спорим — Офелия?
— Ну Вик…
— Ладно, прости. «Меня зовут Л, и я верю, что любовь все преодолеет»… Звучит, как признание в клубе анонимных алкоголиков…
— Вик, хватит издеваться! А ну отдай сюда! — возмущенно воскликнула Риша, забирая распечатку.
«Мартин, почитай с ней пьесу? Я не могу сдержаться, это слишком смешно, но не хочу Ришу обижать», — взмолился Вик.
Пожав плечами, Мартин шагнул в проем.
— Ладно, не обижайся. Прости, я просто нервничаю. Давай мне текст, — как можно мягче попросил он, забирая у нее листы и тут же кладя их себе на колени.
Потом он снял с нее перчатки, сжал ее руки в своих ладонях и осторожно подышал на ледяные пальцы. Почувствовав, как они потеплели, он вернул обе перчатки на место и снова взял в руки распечатку.
Пробежался глазами по пьесе и понял, что ему тоже хочется ерничать. Перелистнул несколько страниц.
И понял, что желание пропало, будто его сдул ледяной ветер.
— Голос за сценой — в… темноту. «Встать, суд идет… мы сегодня судим… Ложную Надежду… убедившую Н и Л, что любовь все преодолеет… Любовь не преодолеет ничего, ни зависимости, ни жестокости, ни смерти… Она позволила этому мальчику увериться в том, что он… Бог. И будет так, ведь давно Бог умер… и когда мы наконец-то…»
«Мартин… может лучше бы мы продолжали читать морали о вреде наркотиков?»
— И если я — Бог, на земле никто не будет святым… Привкус горелых строк зиме добавляет дым… Горят мосты и сердца — Я! Себе и икона, и гимн! Но за миг до конца я хочу быть святым… А вот это…
— И если ты — Бог, то я не хочу быть святой… — прочитала Риша. — Вик, мне кажется или Мари слегка увлеклась?
Мартин молчал. Он перелистывал страницы, быстро читая текст наискосок.
Главному герою было пятнадцать. Наркотики он начал принимать, решив, что либо он отличается от остальных, и ему можно все, либо жить ему незачем. Наркотики пробудили в нем темные стороны, его девушка, не выдержав такого жестокого разочарования в первой любви покончила с собой, и дальше участвовала в действии в виде призрака, старающегося воззвать к спящей совести персонажа.
В конце пьесы герой лежал на сцене, не то мертвый, не то полностью опустошенный, и голос за сценой читал монолог, названный «молитвой мертвому Богу».
Одновременно действию некие «Тени» ведут суд над «Ложной Надеждой», названной в пьесе «Эспуар».
«Видимо для того, чтобы избежать ассоциаций женским именем. Впрочем, она не забывает по тексту напоминать, что этот персонаж — именно надежда. И именно ложная… Что странно, ведь имя ее означает просто надежду», — рассеянно подумал Мартин.
Эспуар говорила голосом девушки главного героя, но всегда стояла к залу спиной и была укрыта плащом с капюшоном. Она доказывала, что не погубила ни девушку, ни ее горе-возлюбленного, а вывела их к свету из тьмы заблуждений. От высокопарных метафор Мартина начинало мутить. В конце пьесы объяснилось имя этого персонажа — Тени ее оправдали, признав, что надежда была не ложной. Через текст проходила сквозная метафора о дожде, которым небо оплакивает людские грехи.
— Риш, если честно… Мне кажется, что Мари не очень понимает, что такое постановка пьесы в школе, — осторожно сказал он.
Ему не хотелось, чтобы она в этом участвовала. Не хотелось, чтобы участвовал Вик. Пока он разыгрывал перед пустым залом неубедительно кающегося наркомана, это было простой игрой. Но сейчас, когда им предлагали участвовать в каком-то перформансе о смерти, ницшеанских идеях, зависимостях и самоубийстве, Мартин больше всего хотел бы, чтобы они втроем отказались от участия. Потому что есть грани, которые незачем переходить тем, кто за них даже не заглядывал.
— Я тоже… тоже так думаю, — неожиданно согласилась она.
Риша давно мечтала о серьезной роли. О настоящем искусстве. Она хорошо понимала, что играть не то утонувшую, не то утопленную Офелию, заколовшуюся кинжалом Джульетту или задушенную Дездемону — необходимая часть. Риша, в отличие от Риты, серьезно увлекалась театром, и с классическими пьесами была уже хорошо знакома. Вера, тайком от ее отца, выписывала для нее журналы о театре, которые числились как «Пособия для школьной студии». И она хорошо видела разницу между самоубийством Джульетты и этой декадентской мутью.
— Слушай, Риш, давай… давай откажемся. Пока не поздно, — неожиданно для самого себя попросил Мартин. — Я чувствую, что у этой истории есть… власть. Несмотря на то, что в ней много излишне пафосных оборотов и ненужных метафор.
— Я тоже чувствую… но Вик, я не могу отказаться. К тому же, — вдруг улыбнулась Риша, — это неважно. В конце концов эту… Эспуар, и пока неназванную девушку будет играть Рита, а у меня будет роль на несколько слов, может быть одна из Теней… А тебе, мне кажется, ничего не страшно, тебя с пути никто не собьет.
Мартин был в этом не уверен. Сам он прекрасно осознавал, что при виде жестокости и несправедливости теряет над собой контроль и испытывает совсем не добрые чувства. Вик же казался ему впечатлительным. И, кажется, его было легко разочаровать, а проверять, во что выльется разочарование в мире и его фантазии о холодном мире без любви, Мартину совсем не хотелось.
Впрочем, должно было произойти явно что-то более серьезное, чем постановка пьесы, даже такой тяжелой.
Но дурное предчувствие, из тех, которым Мартин привык доверять, его не покидало. Он протянул руку к Ришиной распечатке и открыл страницу с афишей.
Напротив «Л» вызывающе краснело выведенное изящным почерком имя «Ирина».
Посмотрев Рише в глаза, он понял, что все безнадежно. Она не сможет отказаться от своей первой в жизни серьезной роли.
…
— Слушай, Мартин, какое должно быть прозвище у героя? — спросил Вик вечером.
Спать не хотелось. От чего-то, может быть от прочитанной пьесы, в которой ему предстояло играть, может от тревоги Мартина, а может от чего-то еще, его мучила тошнотворная тоска. Мартин, попытавшись понять причины, быстро сдался, предложил выбраться на крышу через чердак.
Вик лежал на спине и смотрел в небо. Небо напоминало ему темноту в его детстве — непроглядная чернота, в которой кто-то зажег белоснежные огоньки.
«Я не знаю. Слушай, Вик, мне вообще вся эта затея не нравится, лучше бы мы все-таки играли в детских сказках, это хотя бы просто было полчаса позора… Но раз Мари хочет играть так… назовись Виконтом».
— Что?..
«Она выбрала себе образ маркизы де Мертей — персонажа романа Шодерло де Лакло „Опасные связи“. Ее…антагонистом был виконт де Вальмон. Вообще-то он был ее другом, но в конце у них возникли… разногласия».
— Я не помню, чтобы мы читали такой роман.
«Я его читал один. Тебе было бы не интересно, он в письмах, и про интриги на тему отношений. Он валялся в коробке на списание у Веры».
— Виконт… Ну что же, мне нравится, и сокращается до «Вик», — улыбнулся он.
Мартин хмыкнул и замолчал. Его не успокаивало черное осеннее небо, его не успокаивали все разумные, весомые доводы.
Кажется, сегодня его ждала еще одна ночь на чердаке.
В пятнадцать лет рано было начинать играть в такие игры. Рано было играть наркомана с комплексом Бога в «Дождях». Мартину казалось странным, что Мари не выбрала для своего диплома что-то менее циничное, что-то педагогичное и позитивное, чтобы встретить одобрение широкой общественности.
Кажется, она ставила какой-то эксперимент, причем с чьего-то согласия и при чьей-то поддержке. Играла в свою игру, и Мартин понятия не имел, какие правила у этой игры.
Действие 3Фокстрот с манекеном
Пусть думают о нас все, что им угодно —
Мы только потанцуем и уйдем.
Сегодня Мари, видимо поддавшись осенней меланхолии, оделась в серое. Даже волосы завязала широкой серой лентой. Но перчатки так и не сняла, только сменила на более короткие.
Она сидела на краю сцены. Увидев, что подопечные начали собираться, приветливо помахала рукой, приглашая подойти ближе.
— Прежде всего, мы должны снова познакомиться. На прошлой встрече мы договорились, что вы…
— Почему?! — Рита осталась стоять.
Она зашла позже остальных, и Вик видел, как дрожат от бешенства ее пальцы. Он сидел, подогнув под себя ногу, чтобы в случае, если она бросится на Ришу, успеть встать и удержать ее. Риша явно боялась этого скандала, и по испуганному вздоху за спиной он догадался, что она не ожидала, что он начнется так рано.
— Потому что я проводила прослушивание и пришла к выводу о способностях каждого из вас, — невозмутимо ответила Мари.
Ее явно не напугала взбешенная капризная школьница. Но Рита пережила бы это, если бы не видела проблему куда более страшную и унизительную для себя — Мари было смешно. Она почти не пыталась этого скрывать, и уголки ее губ в бордовой помаде то и дело подрагивали, распуская едва заметные лучики морщинок.
— В моей роли слов меньше, чем в его, — она обвинительно ткнула распечаткой в Матвея, хранившего обычную невозмутимость.
— Потому что он просто не талантливый ребенок, но усердный и спокойный. А ты переигрываешь, и дать тебе роль все равно, что вручить микрофон вокалисту, который безбожно фальшивит.