«Не смей, слышишь! Оставь мне хоть каплю самоуважения. Мне не нужно такого признания».
— Но тебе плохо.
«Да, мне, черт возьми, не очень приятно, не стану отрицать. Я любил ее и буду любить. И то, что она посчитала меня изъяном твоего сознания… но это не имеет значения. Она имела на это право, такое же, как имеешь ты. Она вовсе не обязана меня любить или принимать».
— Я тоже не обязан любить ее и принимать.
«Вот поэтому я и хочу уйти! Черт возьми, Вик, ты понимаешь, в каком я положении оказался?»
— Да, я… я что-нибудь придумаю… не уходи, Мартин. Ты же обещал, — тихо попросил его Вик, чувствуя, как на месте злости остается морозная беспомощность.
Что он мог ответить? Настаивать? Уйти тихо и не прощаясь?
Вик будет жить без него. Он давно не ребенок, которого нужно кормить и наставлять, но Мартин оставался рядом и не для этого. И если когда-то он схватился за мысль о гусином пухе, как за единственный ориентир, то теперь вдруг оказалось, что ему хотелось чего-то большего. Риша сумела вытащить это на свет, сунула Мартину под нос, заставила смотреть.
Он вдруг подумал, что Рише пошли бы светлые волосы.
Что он мог ответить?
«Не уйду», — вздохнул Мартин, откидываясь в кресле.
— Мартин, что мне делать? Посоветуй мне, ты ведь всегда умел… делать так, чтобы все было правильно.
«А что ты должен делать, Вик? Люби ее, как любил до этого».
— Я не могу, Мартин… Это неправильно…
«Но ведь ты любишь ее. Ты сам это знаешь. И никуда эта любовь от ее слов не делась», — тихо сказал он, вставая с кресла и подходя к проему.
— Люблю. Давно, и теперь я это лишь отчетливее чувствую… Когда понял, как именно и как сильно я ее люблю.
Мартин прикрыл глаза. На лице он чувствовал знакомое тепло, сухое и ровное, словно от прогретого солнцем дерева.
Вик не врал ни ему, ни самому себе — он любил Ришу, по-настоящему, тепло и нежно, как только и умеют любить в первый раз люди с добрым сердцем.
— И этим предаю тебя, — повеяло из проема холодом.
«Не говори глупостей. Тебе не нужно выбирать между нами, тебе не нужно ни от кого отказываться».
Мартин верил в то, что говорил. И все же он почувствовал, что только что совершил ошибку. Чувство это тянуло тоской и холодом где-то у сердца и кололо кончики пальцев. Но вместо того, чтобы отказаться от своих слов, вместо того, чтобы попытаться исправить эту мнимую ошибку, он протянул руку к проему и, прикрыв глаза, сжал пальцы вокруг запястья Вика, не то поддерживая его, не то останавливая его от какого-то шага.
…
Вик лежал без сна всю ночь, глядя пустыми глазами в потолок. Ему казалось, что утро никогда не настанет, не взойдет солнце и не вызолотит снег. Всегда будет тихая, зимняя ночь, и небо, расшитое бисером звезд.
Но утро настало. И Риша ждала его у забора. Она с улыбкой поцеловала его в щеку и привычно взяла его за руку.
Она снимала одну перчатку, чтобы это сделать, и даже на холоде ее пальцы были обжигающе-теплыми. И от этого солнце светило ярче.
Дни потянулись один за другим, словно капли, собирающиеся осенью на стеклах. Мартин почти все время проводил в беседке, перечитывая одну книгу за другой. Вик почти перестал читать сам, предоставляя другу выбор литературы, и полки Мартина стали пополняться новыми томами. Он читал стихи, за ними — медицинские справочники. За медицинскими справочниками следовали любовные романы из библиотеки Веры, а за ними — антиутопии Берджесса и Оруэлла. Мартин читал, не погружаясь в сюжет и не особо вникая в него. Что-то надломилось в нем, оставило трещину в сознании. И эта трещина не давала ему покоя. Только справочники по медицине и химии он продолжал изучать с прежним вниманием. Ящик стола Вика полнился тетрадями, исписанными твердым, каллиграфическим почерком.
Вик видел отрешенность Мартина, но понятия не имел, что с ней делать.
Между тем, оставалось несколько месяцев до окончания школы. Скоро Вику предстояло собрать немногочисленные вещи, навсегда попрощаться с отцом и уехать из деревни. Теперь дважды в неделю Вик рано утром садился на электричку и отправлялся в город. Там он записался на бесплатные подготовительные курсы в медицинское училище, выбрав направление «Фельдшер скорой помощи». Туда он ходил по вечерам, а до вечера работал. Работы он не боялся никакой и одинаково усердно помогал рабочим на стройке и расклеивал листовки — в зависимости от того, кто был готов платить деньги случайному помощнику.
Как-то раз он помогал пожилой женщине в маленьком магазинчике. Она торговала свечами, мылом и самодельными открытками. Иногда к ней заходили туристы, иногда у нее брали подарки на праздники, но большую часть времени магазин пустовал. Ей нечем было заплатить Вику, и он, не найдя в тот день другой работы, согласился, чтобы она поделилась с ним выручкой.
Сначала он перемыл окна и витрины в ее магазине. Огромную трещину на витрине он закрасил белой краской, превратив ее в изгиб морозного узора. Затем встал за прилавок и стал ждать клиентов.
Первому клиенту он представился сыном хозяйки. Показывая свечи, в которых ничего не понимал, Вик вдохновенно врал, как помогает маме, как она любит это неприбыльное дело, и как он мечтает работать на скорой, чтобы спасать людей. Мартин, слушая это ворчал, что у него сейчас слипнутся от меда уши, а хозяйка, наблюдавшая за этим спектаклем, явно была в бешенстве. Вик же, хорошо зная, что людям нравится белокурый мальчик, плетущий в воздухе приторную ложь, вовсю этим пользовался. В тот день он заработал в магазине впятеро меньше, чем заработал бы черной работой, зато обнаружил в себе способность к торговле и получил приглашение приходить еще.
Все заработанные деньги он надежно прятал за тем самым дровяным сараем, где когда-то ночевал. Он знал, что отец роется в его вещах — иногда они оказывались сложенными не так, как он складывал, а несколько раз и вовсе валялись на полу.
Каждый раз, обнаружив это, Вик перестирывал все вещи, до единой — ему казалось, что на них налипли прикосновения отца, и это было непр-р-равильно.
Денег было мало, но он понимал, что подростку за два дня в неделю много не заработать. Иногда он оставался до ночи, мыл полы и убирал столы в кафе. Тогда он получал немного больше, но если ему не удавалось поймать попутку, ночевать приходилось на вокзале.
В ту ночь именно там он и остался. В рюкзаке у него была пачка печенья и книга для Мартина. Женщина в круглосуточной палатке бесплатно наливала ему чай и кофе, а он иногда подменял ее, просто чтобы не скучать.
Он устроился на скамейке недалеко от женщины в темно-зеленой куртке. У ее ног стоял большой рюкзак, переполненный так, что женщине пришлось несколько раз обмотать его веревкой. Она курила, стряхивая пепел на пол.
«Мартин, посидишь? Я ужасно устал».
«Да, конечно. Спасибо за книгу, хотя Верины любовные романы — это какой-то кошмар».
«Схватил из списанного первое попавшееся, в следующий раз буду тщательнее выбирать», — зевнув, пообещал Вик.
Мартин прочитал первые две страницы и впал в глубокую тоску. Если иногда у Веры попадались романы с неплохими описаниями или интересными персонажами, то этот явно был не из таких. Герои находились в кровати с первых страниц, и, кажется, не собирались покидать ее ближайшие страниц двадцать.
— Мальчик, ты правда читаешь эту муть? — хрипло спросила его женщина.
— К моему большому сожалению, — тактично ответил ей Мартин.
— Слушай, мне муж с собой дал какую-то дрянь, он меня все пытается культурно просвещать. Что это там такое… Мопассан, сказал, что мне понравится. А я старых французов терпеть не могу.
— Хотите поменяться? — догадался Мартин, с облегчением закрывая книгу.
— Если ты не против, — ответила она, протягивая ему голубой томик в мягком переплете.
Мартин в ответ протянул ей книгу, на обложке которой полуголая девица таяла в объятиях мужчины, чей наряд авторы вовсе ограничили набедренной повязкой.
— А ты что здесь делаешь, ночью? — спросила его женщина, закуривая очередную сигарету. — Тут между прочим говорят того, маньяк ходит.
— Какой маньяк? — равнодушно спросил Мартин.
— Да хрен его знает, каких-то баб в речке топит. Хочешь?
— Нет, не курю. Жду утреннюю электричку, помогал знакомой в магазине и пропустил последнюю, — он решил все же ответить на вопрос. — А вы? Обычно с такими рюкзаками ездят летом или осенью. Не боитесь маньяка?
— Да вот видишь, тут недалеко источники, может знаешь? А маньяка я не боюсь. Нахрен ему старая кошелка.
Мартин рассеянно кивнул. Он слышал о том, что в нескольких сотнях километрах от его деревни находились какие-то незамерзающие источники, считавшиеся целебными. Впрочем, ему дела не было — путь к ним через деревню не проходил, и никакой пользы они не приносили.
— Ну так вот, у нас в городе человечек хочет открыть туда туры. Заказал нашей фирме, значит, анализ тамошней грязи. Я говорю — зачем оплачивать поездку? Заплатите торгашу, рекламщику — они вам даже грязь с дороги целебной сделают, только денег не забывай давать. А он, видишь ли, принципиальный. Знакомый мой, всю жизнь такой баран, — тяжело вздохнула она.
— А ваш муж остался дома?
— Да нет, у него на зиму другая работа, он вахтами ездит… впрочем, тебе не интересно будет, чем там можно в лесу зимой заниматься.
— У вас, наверное, нет детей?
Мартин растерял часть своей тактичности. Женщину эту он видел в первый и в последний раз в жизни, и она была чем-то ему неприятна. Но он никак не мог понять чем.
Женщина была высокой и худой. И ее лицо казалось Мартину красивым — у нее был тонкий, длинный нос, огромные серые глаза и красиво очерченные полные губы. Густые, темно-русые вьющиеся волосы были завязаны в небрежный узел на затылке, но несколько прядей выбивались из прически, подчеркивая мягкий овал лица. Но что-то его раздражало в этой женщине, царапало, и он никак не мог отделаться от чувства легкой гадливости.