— Здесь магазин. Но мы еще и налить можем, — усмехнулся продавец.
Это был высокий, худощавый парень с длинными, давно не мытыми черными волосами. На нем была черная футболка с логотипом какой-то группы, о которой Вик понятия не имел.
Вокруг висели дешевые костюмы, на полках стояли фигурки вперемешку с томами комиксов с большеглазыми девочками. Мартин вспомнил, что Рита рассказывала о чем-то подобном. Кажется, упоминала о ребятах, любящих красить волосы в кислотные цвета, носить странную одежду и кошачьи уши. Правда Вик вряд ли пришел сюда за ушками.
Ну конечно. Куда еще пойти чудаковатому подростку, желающему что-то изменить в себе.
— Сеструха линзы просит. Такие, она у меня видит-то хорошо, но хочет ярко-голубые вот чтобы глаза были. Есть у тебя такие?
Вик выглядел обычным наивным дурачком, который пытается рисоваться и выглядеть «в теме», но слишком сильно нервничает.
Парень, фыркнув, выставил на стойку коробку.
— Выбирай. Молочка тебе налить не надо? У нас со знаком плюс, — со странной усмешкой предложил он.
— Молочка? Я молоко не люблю, дурно мне с него, — бесхитростно ответил Вик.
Только Мартин почувствовал скрытое злорадство. Вик прочитал все, что стояло у Веры на полках. И шутку про молоко со знаком плюс понял очень хорошо.
«Мне для старого и доброго… нужно нечто иное…» — думал он, копаясь в коробке.
Нашел ярко-голубые линзы. Долго разглядывал их, уточняя детали — перекрывают ли они цвет глаз, как долго их можно носить, как за ними ухаживать и можно ли давать их носить кому-то еще.
В конце концов парень не выдержал и попросил его оплатить покупку и убираться наконец.
Вик, послушно кивнув, сунул линзы в карман, отдал мятую купюру и вышел из магазина. Как только дверь у него за спиной захлопнулась, он выпрямился, согнал с лица глупую улыбку и твердым шагом отправился в ближайшее кафе.
Заказал у официантки кофе. Девушка не смотрела на посетителя, занятая своими мыслями.
Как только она отошла к стойке, Вик встал с места, пересек зал и зашел в туалет. Запер дверь. Потом тщательно вымыл руки, разложил на раковине несколько бумажных полотенец и вытащил кармана коробочку с линзами.
Открыл первый контейнер, подцепил пальцем невесомый лепесток и, глубоко воздохнув, поднес к глазу.
Мартин даже не надеялся, что у него не получится. Вик был в таком состоянии, что он бы раскаленный паяльник к глазу прислонил, не то, что линзу.
Повозившись, Вик вставил линзу. Несколько раз моргнул, чтобы она стала на место. Скривился — ощущение было таким, будто в глаз насыпали песка. Затем проделал тоже самое со второй.
У его отражения в зеркале были карие, почти черные глаза. Мартин даже не удивился. Не для того Вик так настойчиво махал у продавца перед глазами коробкой голубых линз, чтобы не взять вместо них линзы другого цвета.
«И красть не стал, чтобы он не обнаружил пропажу…»
В туалете, вместе с салфеткой, Вик выбросил бигуди. Сверху набросал мятой бумаги.
Все действия заняли у него минут пять. Он вышел из туалета, и одновременно с ним от стойки отошла официантка с его заказом.
— Уважаемая, нет ли у вас свежих газет? — спросил он, придержав девушку за руку и преданно глядя ей глаза.
Она только кивнула и спустя минуту положила перед ним свежий номер местного издания.
На первой полосе была фотография худого мужчины в милицейской форме, который смотрел в камеру усталым взглядом, и поднимал руку в отвращающем жесте. «Милиция бессильна», — гласил заголовок.
— Замечательно, — прошептал Вик, гладя фотографию кончиком пальца.
На коже осталась невесомая взвесь типографской краски.
«Вик? Поговори со мной», — тихо попросил его Мартин, поняв, что экспрессией он ничего не добьется.
«Чего ты хочешь?»
«Вик, послушай. Я честен с тобой, и ты это знаешь. Я тоже люблю Ришу, и я искренне ненавижу тех, кто это сделал. Но…»
«Что „но“, Мартин? Где эта грань, за которой ненависть превращается в „но“?»
«Там, где ты берешься вершить самосуд».
«А разве ты не сделал тоже самое с теми детьми, что нам угрожали?»
«Ты прекрасно знаешь, в чем разница. Те „дети“ домогались ребенка, а в тюрьму отправились за кражу и побои. И они отправились в тюрьму, прошу заметить».
«И ты никогда никому не желал смерти?» — усмехнулся Вик, отпивая кофе.
«Как ты думаешь, почему я ни разу никого не убил?»
«Что?..»
Мысль была неожиданной и абсурдной. Почему Мартин никого не убил? А разве мог Мартин кого-то убить? Честный и добрый Мартин?
И в тот же момент Вик понял — мог. И очень, очень хотел. С первого дня появления, с первого взгляда на его отца, с первых воспоминаний. Это он, Мартин, зарезал свинью, и Мартин представил на ее месте отца.
Если бы он хоть раз раскаялся в этих мыслях, Вик бы решил, что ему не дает страх перед муками совести. Но Мартин со всем своим гуманизмом никогда не раскаивался.
Когда Мартин зарезал свинью, на белой стене в комнате Вика появился черный потек. Мартин жил в бескрайней черноте, на которой не осталось следов.
Так почему?
Не хотел, чтобы Вика посадили из-за него в тюрьму? Не хотел клейма преступника?
Но никто не посадил бы в тюрьму ребенка. И Мартину хватило бы изобретательности скрыть преступление, особенно если бы он выглядел как трогательный, изможденный голодом белокурый мальчик.
Почему же Мартин никого не убил?
Он перелистнул страницу, чтобы занять руки. После криминальной хроники шел раздел мероприятий.
«Театр Современной Драмы представляет камерный спектакль по роману Набокова „Приглашение на казнь“ — для тех, кто скучает весенним вечером».
«Приглашение на казнь для тех, кто скучает весенним вечером».
Камерная казнь, только для своих.
«Вот видишь. Прикрой лицо газетой, я тебе покажу. Не бойся», — печально попросил Мартин.
Вик, кивнув, поднял газету и закрыл глаза.
Туман в проеме развеялся. У Мартина мелькнула секундная мысль, что нужно броситься в этот проем… Но что ему делать потом? Утопиться? Пристегнуть себя к батарее на всю оставшуюся жизнь? Провести всю жизнь в борьбе, рискуя потерять место и уступить его озлобившемуся Вику, который больше слушать его точно не станет?
И вместо этого Мартин открыл свою вторую дверь.
— Смотри.
Красные сполохи все росли в темноте. Тревожный свет заливал беседку и красил белые розы Мартина в кроваво-алый цвет.
— Это твое безумие, Вик. Тьма, которая живет в тебе. Осталось сделать шаг, и она прорвется наружу и утопит нас всех. Я в первый раз прошу тебя о чем-то для себя. Не хочешь для Риши, не хочешь для себя, так хоть не дай мне захлебнуться в этом.
В голосе Мартина не было угрозы, не было хитрости. Только тихая, поглощающая тоска и звенящая мольба. Все его чувства в этот момент были обнажены, и в них не было и тени фальши.
— Я никогда не убивал, потому что иначе я перестал бы быть тем человеком, который может кого-то спасти. Я сделал этот выбор десять лет назад и был ему верен. Твоя очередь.
Вик открыл глаза. Исчез Мартин с его открытой дверью и полными печали серыми глазами. И погасли алые сполохи в его собственных глазах.
К черту.
Они уедут. Сбегут, от всего, что причиняло боль все эти годы. От своего прошлого, каким бы оно ни было. Найдут место, где смогут обрести покой, и ничто не сможет им помешать.
Вик прикрыл глаза, позволяя себе согреться близким теплом этого будущего.
Мартин прав. Десять лет назад он сделал выбор и был ему верен. Спас его, Вика, от безумия и смерти.
Мартин прав. Мартин спасал его и теперь пытается спасти. Не человека, который надругался над Ришей, и даже не Мари.
А что у него, Вика, осталось? Что еще можно спасти? Может, спасать нужно вовсе не его?
И Вик вдруг отчетливо понял, зачем он это делает. Понял, что совершится сегодня и что будет потом. Пожалуй, это был правильный финал.
Он улыбнулся и провел ладонью по лицу.
А затем он открыл глаза.
«А ты лицемер, Мартин. Сколько еще девочек подложит под своего режиссера эта женщина?»
Невидимый листочек с ролью. Призрачный талисман.
«Так напиши заявление! Давай придумаем что-то другое… или дай мне это сделать».
«Тебе?.. И ты сделаешь?»
«Да».
Вик чувствовал, что Мартин не врет. Розовые капли ледяной воды падали в зеленую траву с его побелевших рук, а он все продолжал тереть их, смывая невидимые пятна. «Прочь, проклятое пятно!»[9]
Он помнил, чем закончилась та история.
«Нам не с чем идти в милицию. Нет, Мартин, сегодня будет по-моему».
Вик расплатился и вышел из кафе.
До улицы, где жила Мари, он доехал на автобусе. Улыбнулся пожилому кондуктору, помог молодой женщине вытащить коляску.
«Хочешь и дальше строить из себя доброжелательного дурачка? До каких, интересно, пор?»
«Пока за мной не закроется дверь ее квартиры».
Немного побродив по улицам, он нашел цветочный магазин и, подумав, толкнул дверь. Истерично звякнул колокольчик.
— Здравствуйте! Я хотел бы купить букет, — обратился он к девушке, обрезающей длинные, темно-зеленые стебли бархатных алых роз.
— Какой ты хочешь? Для кого?
— О, я большой поклонник одной дамы, живущей неподалеку. Она — актриса, потрясающая, талантливая женщина! — восторженно говорил он, медленно двигаясь вдоль рядов. — Я хочу, чтобы букет был большим. Я хочу, чтобы там были цветы всех оттенков, какие только у вас есть!
— Мальчик, а ты не хочешь подобрать для актрисы что-то более сдержанное? — скривилась девушка.
— Нет-нет, я уверен.
Девушка собирала букет, болезненно морщась, когда приходилось сочетать пушистые желтые хризантемы с нежными лилиями. А Вик ходил за ней и незаметно добавлял в букет по нескольку цветов. То, что цветы почти всегда были белыми, можно было заметить, только если специально обращать на это внимание, а девушка была слишком занята создаваемой ею безвкусицей.