Получив букет и оставив несколько купюр, Вик вышел на улицу.
— Простите, вы не подскажете мне, сколько сейчас времени? — обратился он к прохожему.
— Без четверти три, — коротко бросил он, не сбавляя шага.
«Превосходно», — подумал Вик.
От букета пахло медом и мертвыми цветами.
Рита ждала его неподалеку от подъезда Мари. Она сначала не узнала его и, к его немалому удовольствию, не стала ничего говорить, а только коротко кивнула.
— Рит, ты уверена? Предупреждаю, сейчас последний шанс развернуться и уйти.
Она смотрела на него без улыбки, сосредоточенно и серьезно. Потом молча покачала головой.
— Я предупредил, — пожал плечами он. — Слушай внимательно, это очень, очень важно. Заплети волосы, убери косу под воротник. Старайся ничего не трогать руками, если трогаешь — тут же вытираешь, ясно? Нас здесь не было.
— Я сестра насильника и торговца наркотиками, Вик, — горько усмехнулась Рита, заплетая косу. — Я знаю, как преступления остаются безнаказанными. А если там пусто?
— Развернемся и уедем домой, в следующий раз подготовимся лучше. Оставим букет под дверью.
— А мне подаришь цветочек?
— Выбирай любой, солнце мое.
Рита, улыбнувшись, вытянула из букета тонкую, почти незаметную фиалку.
— Violets, — задумчиво отозвался Вик. — Как «Violence».[10]
— Стишок почитай, Виконт, твою мать, — зло оскалилась Рита, прикалывая невидимкой фиалку к воротнику.
— Не потеряй, — глухо отозвался он, доставая из кармана тонкие кожаные перчатки.
…
Мартин сидел в кресле, развернув его к затянутому густым туманом проему. Снаружи доносились только обрывки фраз и несвязные звуки. Мартин не мог понять, что происходит. Он не слышал Вика, а Вик не слышал его. Зато Мартин отчетливо слышал стеклянный звон снаружи. Частый и оглушительный, будто взрывы фейерверков.
Туман появился неожиданно, когда к Вику подошла Рита. Именно в ту секунду, когда Мартин решил вмешаться, чувствуя, что сомнительная справедливость Вика грозит обернуться чем-то совсем уж паскудным. Но он не успел.
Вот и все.
Все, к чему он пришел за эти годы. Все, чего стоила его любовь, все его жертвы, все его несбывшееся море, которого он так и не увидел. Темнота. Изоляция. И по обе стороны проема царит ад.
Он не знал, сколько просидел так, напряженно вглядываясь в туман. Иногда ему удавалось различить лишь смутные тени, но он не мог понять, что эти тени делают.
И только одна фраза прозвучала отчетливо и горько:
— Ну что же ты, котенок…
Мартин не выдержал и закрыл глаза.
— Это конец, Орест, — печально сказал он рыбке. — Орест?.. Надо же. Какая удивительная метаморфоза. Раньше темнота не так давила на тебя, дружок? Что же, она нас всех изуродует. Дай ей немного времени.
В углу комнаты ярко светился белый огонек. Фонарик рыбы-удильщика, фальшивый свет, ведущий к гибели.
…
Мартин не знал, сколько он просидел так, почти без движения, пристально вглядываясь в туман. И когда он рассеялся, он медленно встал с кресла и выглянул наружу.
«Превосходно, Вик. Молодец. Просто прекрасно. У меня один, твою мать, вопрос, где Рита?»
Вик стоял на старом мосту. Внизу красивая блондинка в белоснежном венке смотрела пустым зеленым взглядом в высокое, звездное небо. По серой воде тянулся красный след.
Располосованный в вечной улыбке рот, раскинутые руки — не то распахнутые объятия, не то застывший поклон, не то распятие.
«Виктор, где Рита?! Где она, где, черт возьми?!»
Он улыбался. Мартин впервые назвал его полным именем.
«Виктор. Но меня так никто не зовет. Я еще не взрослый», — болезненно отозвались в памяти одни из первых слов, сказанных им Мартину.
Теперь взрослый.
Виктор чувствовал, как виски сжимает болью. Он уходил с моста, пряча в карман завернутое в тряпку окровавленное лезвие бритвы. Он только сдавленно хихикал, чувствуя, как смех давит ему на грудь и щиплет глаза. Но он не идиот, не станет патетически хохотать над жертвой.
«Где она?!»
Мартин истерически разметал его воспоминания, одно за другим, в поисках единственного нужного ответа. Они обжигают и пахнут железом, эти воспоминания.
Вик так старательно читал газеты, не пропускал ни одной детали, чтобы все сделать правильно.
«А я сразу поняла, что ты злой», — звучит голос Мари. Свежие воспоминания, темные подъезд, темная квартира — бесполезные, бес-по-лез-ны-е воспоминания.
Белые цветы, вытащенные из букета. Незаметно — остальной букет он оставляет вставленным в дверную ручку. Он не стал покупать только белые цветы, хотя и бела очень маленькая вероятность, что его запомнят. Но она была. Он не стал вытаскивать из букета все белые цветы. Была очень маленькая вероятность того, что кто-то заметит, что в пестроте букета не хватает белых. Но она была.
«Знаешь, в чем между нами разница, котенок? Я ее хотя бы жалею».
Не то. Все это — не то.
Ему не интересно, как он убедил Мари пойти с ним не этот мост. Не интересно, как он вплетал в ее волосы венок из белоснежных цветов, закрепляя его украденными вместе с краской заколками.
«И может, там я буду жить вечно!»
Наплевать. Ему наплевать на Мари, и с самого начала было наплевать.
Воспоминания. Яркие вспышки.
Мари кому-то звонит, и по ее спине змеятся влажные светлые пряди.
Мартин отчетливо слышит: «Да. Еще одна».
«Чем ты лучше?! Ты же клялся мне, что ничего с ней не сделаешь!»
«Тем, что мы с ней обо всем договорились заранее».
Одно воспоминание сменяется другим.
Кровь на руках — от себя, чтобы не было брызг. Пятна все равно останутся, у него в рюкзаке сменный комплект одежды, а эту он сожжет.
У него неприметная внешность, только белые глаза и волосы. Кто вообще запомнит мальчика, метавшегося по городу, где живут сотни тысяч людей, и купившего букет в неприметной лавке? Была очень маленькая вероятность, что его запомнят. Но она была. Кудрявый русый кареглазый парнишка, дерганный и бессмысленно улыбающийся — плохая кандидатура на роль маньяка. Но если решат искать — пусть ищут. Белоглазый и беловолосый Вик, отличающейся холодностью, к тому же проспавший весь вечер у Риши в комнате, не имеет к нему никакого отношения.
Подростки часто делают глупости. Через два дня вручение аттестатов — Вик поспорил с Ритой, он побреется налысо. Линзы, скатав между пальцев, выбросит на дорогу. Они останутся на колесах проезжающих мимо машин, никто никогда не найдет их. И не станет искать.
К тому же кому интересны нервные подростки. В городе орудует маньяк.
Он эстет. Он выбирает поэтичный метод убийства, излишне сложный и рискованный, но он склонен к драме.
Офелия.
«Поверь преступнице со стажем. В конце наши жертвы всегда приходят за нами… Как эти солнца — прощу ли себе с-сама?..» — голос Мари звучал словно издалека, а слова не имели смысла.
Нельзя убить Мари, оставив безнаказанным человека, который надругался над девушкой.
Что мог пятнадцатилетний деревенский подросток против взрослого, влиятельного мужчины?
Пойти в милицию. В газеты. Устроить одиночный пикет. И почти наверняка остаться ни с чем.
Но если в доме мужчины найдутся улики, указывающие на то, что последняя жертва была у него дома незадолго до смерти. Немного — волосы. Следы сапог, забытый шарф.
Если найдутся свидетели того, что она была с ним близка.
Если последний звонок с телефона жертвы сделан по этому номеру.
То это создает очень, очень серьезные проблемы влиятельному мужчине. Но недостаточно прийти в его квартиру в чужих сапогах, оставить ему чужую вещь и несколько волос.
Нужно что-то гораздо более серьезное. Например, орудие убийства.
И отсутствие алиби.
Виктор поймал такси, пробормотал водителю адрес. Режиссер назвал Мари адрес по телефону.
Мартин до последнего не хотел верить, что это действительно происходит. Но прятаться от себя бесполезно.
Бесполезно прятаться от правды.
Виктор зашел в подъезд. Поднялся на этаж. Со смутной тревогой отметил, что мусоропроводы заколочены — может быть, от крыс. Или от запаха.
Он не поверил своему счастью — около нужной квартиры стоял мешок с мусором. Неопрятный идиот, лучше не придумать. Виктор аккуратно развернул тряпку и, проходя мимо двери, незаметно уронил лезвие в пакет. Хозяин квартиры не вынесет его раньше утра. А дольше пакету, скорее всего, и стоять не придется.
Любой убийца рано или поздно ошибается, даже так глупо.
Но даже лезвия мало.
Даже из этой ловушки влиятельный мужчина мог бы вывернуться.
Если бы в момент совершения убийства он не насиловал бесчувственную несовершеннолетнюю девочку.
Виктор спустился по темным этажам, сел на скамейку у соседнего подъезда и достал пачку сигарет. Руки у него не дрожали.
«Как она вообще, черт возьми, на это согласилась?»
«Она любит меня. Точнее, тебя. А мы с тобой оба, Мартин, хорошо умеем убеждать. Не переживай, вот она идет. Смотри, живая и здоровая».
Виски сдавила знакомая боль. Отчаяние. И что-то покалывало язык, растекалось в горле горьким и вязким.
Чужая вина. Мартин молчал, не говорил больше ни слова. Это его любовь использовал Виктор, чтобы достичь своей цели. Без Риты у него бы ничего не вышло. Без него, Мартина, глупо влюбившегося в эту девушку, у него бы ничего не вышло.
Рита села рядом с ним, взяла у него сигарету.
— Что теперь?
— Зайдем в любое работающее кафе, я переодену рубашку, поедем на вокзал. Там в туалете сбрею волосы, потом сожгу вместе с одеждой. Вернусь домой и наконец-то посплю.
— Нет, Вик, дальше… Еще дальше. Мы все правильно сделали? Ты чувствуешь… облегчение?
— Ты же сделала это ради меня, солнце мое, правда? — прошептал он, двумя пальцами придерживая ее за подбородок. — Спасибо тебе. Мне не просто легче. Я почти счастлив, — солгал Вик.
А потом притянул к себе и поцеловал. Не пытаясь ничего изображать, не пытаясь скрываться — она ведь этого хотела. Ну так и пусть получит. Яд? А ничего, кроме яда у него сейчас нет.