Пустой цех заброшенного завода – и на всей земле для меня нет места счастливее.
Профиль на фоне закатного неба, теплые руки со сбитыми костяшками, утирающие слезы с моих щек, и всеочищающий дождь…
Друзья, их загоны, приколы, слова поддержки и дружный хохот, звенящий в знойном городском воздухе… и общая на всех мечта: оставить след наших синих кедов в пыльной вечности.
А еще любовь, прожигающая сердце, пробивающая стены, разгоняющая ход времени…
И мама, живая и настоящая, с этой песенкой на устах, склонившаяся надо мной, как склонялась и над маленьким светловолосым мальчиком, который тоже нуждался в маминой любви…
Все это произошло со мной и навсегда останется во мне.
– Спроси у жизни строгой,
Какой идти дорогой?
Куда по свету белому
Отправиться с утра?
– Открываю глаза и пытаюсь рассмотреть каждого из присутствующих в зале. Многие предпочли так и остаться глухими, но несколько пар глаз заинтересованно глядят на сцену. А еще я вижу, как заплаканную маму Вани утешает и обнимает рыжая девочка в клетчатой рубашке и шапочке на макушке…
Я оглядываюсь – наблюдающий за этими объятиями Ли светится счастьем. Ротен вдохновенно лупит по барабанам и подмигивает мне, а Макс быстро поднимает вверх большой палец, сдувает со лба челку и улыбается. Его улыбка снова ошеломляет ворохом оживших воспоминаний о сказках, колыбельных песнях, родных теплых руках и сладких снах – обо всем, о чем он заставил меня вспомнить.
– Иди за солнцем следом,
Хоть этот путь неведом,
Иди, мой друг, всегда иди
Дорогою добра!
– звенит мой голос. Звенит и улетает вверх, в космос, за пределы вселенной – прямо в вечность.
Бросив на траву рюкзаки, мы с ребятами коротаем остаток вечера на любимом пригорке у окраины промзоны, и я, вытянув худые ноги, любуюсь своими синими кедами – символом свободы.
Когда-нибудь, когда я завершу все дела в этом мире и силы меня покинут, эти превратившиеся в рванье кеды повиснут на гвоздике на самом почетном месте в моем будущем доме – небольшом, но светлом и теплом. И все, кто в него придет, будут наизусть знать историю о них.
Когда-нибудь, спустя много-много лет…
Я незаметно утираю слезы и оглядываю присутствующих.
Ли что-то шепчет на ухо своей рыжей девочке Агнии, глаза обоих сияют.
Ротен – с первого взгляда пугающий, но спокойный и надежный парень, хранящий в душе боль искалеченного мальчишки, доброту и веру в светлое будущее, задумчиво смотрит на вечернее небо и жует травинку.
А рядом со мной, едва касаясь плечом плеча, сидит Макс, его тепло проходит сквозь клетчатую ткань наших рукавов и согревает мое испуганное сердце, но огромная волна отчаяния от предстоящей разлуки вот-вот накроет нас с головой.
– Даня, посмотри на меня… – зовет Макс, я чувствую его взгляд на своей щеке.
Поднимаю голову и смотрю в глаза – душа немеет, сердце заходится в судорогах, я умираю…
Макс прижимает меня к себе.
Чувствую, как его пальцы гладят мои волосы, реву в голос, задыхаюсь и всхлипываю, пока не слышу встревоженное:
– Что с ней? – в исполнении троих непосвященных.
– Моя Даня хочет вам что-то сказать, – хрипло говорит Макс и тут же шепчет: – Давай, Даня…
– Ребят, у меня сегодня отвальная… – шмыгаю распухшим носом. – Я уезжаю завтра. Возвращаюсь домой.
Раздается тяжелый вздох, над холмом на несколько долгих секунд повисает ошеломленная тишина, и только пришедшее на чей-то телефон оповещение выводит нас всех из ступора.
– Чувак, но ведь ты же живешь не на другой планете! – с показной бодростью провозглашает Ли. – Будем дружить школами!
Агния и Ротен с энтузиазмом поддакивают и кивают, а Макс из-за моей спины объявляет:
– Простите, что прерываю, чуваки, но у меня срочная новость! – Он выдерживает театральную паузу. – Мы все же раскололи чью-то золотую броню из сытости и пофигизма. Недостающие три миллиона набраны!
Мы вскакиваем, кричим дурными голосами, обнимаемся и носимся по холму. Я радуюсь больше всех, потому что броня, которую они раскололи, очень долго была моей.
Возле старых домов, похожих, словно братья-близнецы, наши дороги расходятся.
Под призрачным светом фонаря мы – пятеро в стремных шапочках, дебильно улыбаясь и корча рожи, делаем селфи на древний смартфон Макса. Никому не показав получившейся фотки, он быстро прячет смартфон в карман.
Отсчет в часах завершается, подошло время попрощаться с друзьями.
– Я не очень хорошо тебя знаю, но думаю, что ты классная! – Агния нарушает тишину первой, обнимает меня и косится на Макса. – И на всю голову отмороженная!
– Насчет большой любви… Даня, чувак, это ты меня сглазила! – шепчет Ли и целует меня в щеку.
– Обрушь силу своего любовного сглаза и на меня, – ухмыляется Ротен и оставляет на память о себе крепкое рукопожатие.
– Будет сделано! – подмигиваю я.
Мы растерянно топчемся, прячем выступившие слезы – снова никто не решается первым сделать шаг к расставанию.
Агния решительно берет Ли под руку и тянет за собой. Помахав напоследок, в темноту отступает и Ротен.
– И Кому сглазь… – Ли оглядывается и бросает на меня долгий взгляд.
– Да уже! Когда мне стукнет восемнадцать, я на ней женюсь! – психует Макс и тащит меня за руку в направлении бабушкиного подъезда.
За поздним ужином бабушка несколько раз подкладывает в наши старые общепитовские тарелки горячие котлеты, старательно прячет глаза и рано ложится спать, сославшись на мигрень.
Потом я с упорством маньяка укладываю шмотки в чемоданы.
Растерянный и бледный Макс сидит на полу рядом и подает мне вещи, но не сразу выпускает их из рук…
К полуночи иссякают разговоры ни о чем и глупые шутки, и отчаянная безнадега полностью занимает наши умы. С щелчком запираю багаж в недрах последнего чемодана, делаю дозвон на телефон Макса, он сохраняет мой номер, молча выходит из комнаты и притворяет за собой дверь.
Я остаюсь наедине со своими луивитоновскими безвкусными монстрами, плечи которых серебрит лунный свет. И наедине со своими мыслями.
Дом, милый дом… Там меня ждет расплата за все: за брошенную в грязи машину, за похищенные грязные деньги отца и выпивку из его бара.
Там меня дожидаются придирки и вопли Насти, ужимки Марты и Оли…
Пустые, открытые просто так глаза, которым все равно куда смотреть.
Там, дома, не будет тепла.
Дверь тихо открывается, после трех скрипов половиц рядом со мной прогибается кровать.
– А как же бабушка… – тихонько шепчу я.
– Она же не услышит. – Макс меня обнимает. – Да и плевать.
Я утыкаюсь носом в его футболку – эти мгновения повторятся для нас еще очень нескоро…
Его сердце мерно стучит под ухом, перед моими глазами кружится космос, в темные дебри которого я улетаю во сне, до утра пуская слюни в родное плечо.
Глава 43
Летнее утро для жителей рабочего микрорайона началось со звона будильников, ярких солнечных зайчиков, притаившихся на стенах, грохота соседских молотков и перфораторов, шипения воды, урчания кофеварок…
Для нас с Максом оно началось с горячего чая, бутербродов и бабушкиных нотаций – конечно же, утром именно она раздвинула шторы в комнате, где мы мирно спали в обнимку, и увиденное едва снова не стало причиной ее сердечного приступа.
Бутерброды не лезут в глотку – в ожидании звонка от дяди Миши мы молча пялимся на лежащий на белой пластиковой столешнице телефон, бабушкины стенания и взывания к совести проходят фоном, не достигая наших заблудших душ.
Я ковыряю ногтем трещины на пластике и даже не пытаюсь бороться с внезапным приступом ипохондрии – мне кажется, что сейчас у меня и инфаркт, и жар, и обморок, и помутнение рассудка. Рядом, опираясь локтями о стол и уставившись в одну точку, Макс медленно жует бутерброд и периодически давится чаем.
– Когда Даша уедет, я за тебя возьмусь! – грозит бабушка.
– Просто прекрасно… – не поднимая головы, отвечает Макс. – Режим Макаренко активирован.
Я хлопаю ладонью по столу и взвизгиваю так, что ломит виски:
– Ба, пожалуйста, прекрати!!! Давай хотя бы расстанемся по-человечески!
Десять дней на самом дне моей души теплилась надежда, что все происходящее является лишь частью наказания. Даже сейчас я не перестаю надеяться, что бабушка вот-вот улыбнется и позволит мне остаться. Знаю, что этого не произойдет, мне больно, но я продолжаю ждать.
Смартфон подпрыгивает и разражается вибрацией, я провожу дрожащим пальцем по экрану, и дядя Миша из динамика механическим голосом докладывает:
– Даша, я внизу. Спускайся!
Мы затравленно переглядываемся, медленно поднимаемся с табуреток и обреченно плетемся в прихожую.
Макс, придерживая дверь коленом, выгружает чемоданы в подъезд, гремит ими по маршам лестничной клетки, сопровождая всю торжественную церемонию спуска трехэтажным матом.
А я долго вожусь со шнурками кедов, завязываю их аккуратными бантиками… Не получается, поэтому я развязываю их и пытаюсь завязать снова. Я даю бабушке время, но все мои навязчивые действия сопровождает лишь тишина.
Что ж… Тряхнув головой, я выпрямляюсь, закусываю губу и шагаю за дверь.
Месяц пролетел, как один короткий сон, я возвращаюсь в реальность.
А парень, которого я безумно люблю, по идиотскому недоразумению приходящийся мне братом, и полная противоречий несчастная женщина, мамина мама, остаются здесь.
Возможно, пришло время наступить на горло собственной гордости и начать умолять?
Кеды врастают в бетонную плиту, я замираю и оглядываюсь: бабушка стоит в проеме двери и комкает в руках кухонное полотенце.
Но ведь сначала она пыталась меня полюбить…
В два прыжка оказываюсь рядом, дергаю ее за рукав, заглядываю в лицо:
– Ба, можно я останусь?.. – Глаза жжет, слезы ручьями устремляются по щекам. – Ба, послушай. Ты снова ошибаешься: выставляешь за дверь одну, чтобы всеми силами контролировать жизнь второго. А Макс не нуждается в этом. Просто доверяй ему! Знаешь, что? Купи утреннюю газету… пожалуйста! Ты все поймешь!