– Ты что ли, Бурлак? – Он смотрел на Игната исподлобья.
– Я.
– А это, значит, твои кенты? – взглядом показал он на Леву и Вилли.
– Кенты.
– Слухи тут до меня дошли, что вы на достойных людей с кулаками бросаетесь. Не хорошо... Шавро, а ну-ка, нарисуй ситуацию, как все было, – обратился он к смотрящему.
– Да беспредел был, Пятус, в натуре, беспредел... – закивал головой тот.
Игнат уже понял, с кем он имел честь разговаривать. Это был вор в законе Пятус, он же лагерный пахан.
– Губан этих чертей к себе позвал, за жизнь с ними перетереть хотел, да, – продолжал смотрящий. – А эти ни за хрен собачий на него налетели и давай метелить...
– А не свистишь ты, Шавро? – с укором посмотрел на него Пятус. – Слышал я, что Леший над сеансом куражился, бабу чью-то оскорблял... Было такое?
– Да чо было? Ничего не было! – блеснул своей фиксой Леший.
– Скворечник закрой, не с тобой базарят! – шикнул на него Пятус.
– Да я не знаю, – в раздумье пожал плечами Шавро. – Меня тогда не было. Я на больничке марафетил... Мне потом Губан все рассказал...
Пятус посмотрел на Игната.
– Чью Леший бабу обидел? Твою?
– Мою, – отозвался Вилли.
– Слышал я про твою девчонку, – ошарашил его Пятус.
– Слышали?! Откуда?
– А пока вы на киче парились, я коней по дорогам пустил. Насчет тебя, пацан, звонок был. Твоя баба на фарце попалась, а ты за нее подписался. На себя все взял... Слышишь, Леший, пацан из-за бабы своей срок на себя взял, а ты ее помоить вздумал. Он тебе что, пидор гнойный, чтобы ты его гноил? Ты его бабу форшманул, а он тебя за это спросил. И чем ты недоволен, а?
– Да кто они такие, а кто Леший? – скривился Шавро.
– Они вам показали, кто они такие, – ухмыльнулся вор. – И за бабу спросили, и за козлов, и за пидоров гнойных. Это честные фраера... А Бурлак – чисто наш пацан. Он два года, считай, на крытом сидел, за хатой смотрел. Было, Бурлак?
– Было дело, – кивнул Игнат. – Законник Завар за него подписался. Пишет, что Бурлак честный пацан, косяков за ним нет. Он же и смотрящим его поставил. Значит, доверяет пацану... Ты слышал, Шавро, Бурлак за хатой на закрытке смотрел. Это наш, воровской пацан. А твой Помбур козлом его назвал. Ты бы стал молчать, если бы тебя козлом назвали...
– За козла спрашивают, – соглашаясь, кивнул смотрящий. – Да и Леший метлой своей не в тему мел...
– Вот видишь, ты все правильно понимаешь. Зачем тогда на пацанов наехал?
– Так это, под раздачу не хотели.
– Значит, они не фуцаны, чтобы отгребать...
Фуцанами на воровском жаргоне назывались честно работающие осужденные. То бишь мужики...
– Ну не фуцаны, – пожал плечами смотрящий.
– Чо ты жмешься, Шавро? Нормальные пацаны к тебе заехали. Не надо их чморить...
– Ну не надо, так не надо...
– Все, хорош талы-талы разводить, а то, не ровен час, кандюки нагрянут. Давай, Шавро, гаси шухер и мужиков на место вертай...
Пятус кашлянул в кулак и, ни с кем не прощаясь, тяжелой походкой больного человека двинулся к выходу. Игнату показалось, что Шавро смотрит на пахана без особого почтения.
Смотрящий мог относиться к вору как угодно. Только слово его нарушить не мог. Поэтому Игната и его друзей оставил в покое. Но на свой берег не позвал. И братва бросала на них косые взгляды.
Мужиков вернули в койки. Блатные какое-то время о чем-то шептались между собой, затем тоже отвалили на боковую. В бараке установилась тишина. Но Игнату не спалось. И его друзьям тоже.
Игнат предложил выйти в курилку.
– Так нельзя же...
– Ну и хрена, что нельзя!
Он резко сорвался с койки, оделся. Лева и Вилли нехотя потянулись за ним. Дневальный попытался их остановить, но Игнат так глянул на него, что у того язык отнялся.
На улице было холодно. Но Игнат этого не замечал.
– Ты чо как с цепи сорвался? – спросил Лева.
Он обнял себя руками – согревался.
– Поговорить надо. Не хочу чужие уши греть.
– Ну можно было в умывальник зарулить.
– А это не нарушение режима.
– Не понял, а зачем его нарушать?
– А вот захотелось!.. Последняя струна во мне лопнула!
– Какая струна?
– А последняя струна, на которой держалось мое уважение к закону... Все, ничего не осталось!.. Ты, Лева, сам посуди. Из школы меня поганой метлой погнали, а за что, за то, что моего батю за мокруху посадили. Я уже тогда изгоем стал. Менты меня из отцовской хаты выгнали. По беспределу! Никому не было до меня дела. Никому!.. Мы с корешами вагон разбомбили, менты нас за это повязали. Тут в принципе, честная игра, я не спорю. Четыре года мне дали. И это я еще могу понять... Сюда на зону зарулил. И что началось, а? То, что с Губаном завязались, так это ладно, с кем не бывает. И то, что нас в кондей загнали, тоже понятно. Наказали так наказали. А вот чабана нашего, Шепелева, я не пойму. Он же знал, что Шавро своих псов на нас спустит. И что, бросил нас под паровоз, выживайте как хотите... Короче, может, кому-то и нравится жить по закону, а я думаю так – закон этот стопудово не про меня писан. Не вписываюсь я в этот закон. Вот и пинает меня мое родное государство в лице таких козлов, как Шепелев. Пинало, пинает и пинать будет. И если я не встану над этим законом, раздавит меня государство. Не сейчас, так потом, когда я на воле окажусь. Не примут меня люди...
Игнат жадно затянулся, отбросил в сторону «бычок». Властным движением руки осадил Леву, который хотел вставить слово. И продолжал:
– Не знаю, как вы, пацаны, а я завтра на работы не выйду... Я не хочу быть таким, как Губан. Но и мужиком быть не хочу... А ты, Лева, хочешь попадать под раздачу?
– Да я чо, лысый?
– А ты, Вилли?
– Да лучше сдохнуть стоя...
– То-то же, мы с вами не из той породы, чтобы на коленях жить... И еще один момент. Какого, спрашивается, хрена мы должны ишачить на государство, которое нас прокляло?..
– В киче сгноят, – Лева задумчиво почесал затылок.
– А это ты уж сам решай, идти за мной или нет?
– Братан, да куда ж я без тебя?
– Лева, это не разговор. Дело очень серьезное. Очень-очень. Если мы забиваем болт на работы, то должны стоять намертво. Если нас сломают, то даже мужики над нами смеяться будут. А про Губана я вообще не говорю. Еще и гноить начнет. А Пятус за нас больше не подпишется. Кто ж за фуфлыжников подписывается?..
– Пятус, странная какая-то кликуха, – заметил Вилли.
– Пятус, если по фене, это пять рублей, – объяснил Игнат. – Может, он когда-то по первой ходке пятерик у кого-то выиграл. Или еще что... Кликуха нормальная. А какие погремухи нам могут дать, если нас кум сломает... Чапланами какими-нибудь обзовут или чуханками... Лично я конкретно выпадаю в отрицалово. Это железно! И вам тоже советую. Пятус вас честными фраерами обозвал. Это уже круто. И пацанами он вас тоже называл. Это еще круче. Мы должны доказать, что мы на самом деле пацаны, а не мужики фуфловые. Чтобы Пятус нас реально признал, и чтобы братва к себе приняла. Тогда нормальная житуха будет. И вообще, лично мне воровская молитва улыбается. А от совкового закона меня тошнит... Ну так чо решили, браты?
– Я как ты! – после недолгого раздумья кивнул Лева. – Железно!
– Я как все! – твердо сказал Вилли. – Заметано!
– Ну будем держаться, братва!
Тем для разговоров хватало. Но нужно было идти спать. Скорее всего это их последняя ночь, которую можно провести в тепле и на чистой постели. Завтра их отправят в штрафной изолятор. Хорошо, если определят в один трюм, как в прошлый раз...
3
Они сдержали свое слово и не вышли на работы. Капитан Шепелев рвал и метал, грозил самыми страшными небесными карами. На поддержку Шавро Игнат не надеялся. А ведь смотрящий мог помочь ему и его друзьям. Достаточно было взять их под свое крыло.
Но, несмотря на покровительство самого Пятуса, Шавро не стал приближать к себе Игната, не признал в нем воровского пацана. Про Леву и Вилли говорить нечего. Смотрящий с легкой душой бросил их троих на съедение отрядному.
Получив очередной отказ, Шепелев распорядился отправить настырную троицу в штрафной изолятор. Друзей раскидали по разным камерам. Но это их не сломило. И по выходу из ШИЗО они снова забили на работы.
Шавро Игната не трогал. Но и не поддерживал. Упрямые новички оказались на положении «крутых парней». Так называли отрицательно настроенных заключенных, в принципе придерживающихся воровских традиций, но не ставших своими среди пацанов.
И снова друзьям обломилось пятнадцать суток кича. И снова им пришлось париться в разных хатах. И снова они положили на работы.
Похоже, Шепелев понял, что наказывать их бесполезно. Но и не стал оставлять в отряде вместе с «официально» признанными отрицалами. Он снова отправил друзей в мориловку, но в этот раз не стал препятствовать тому, чтобы их определили в одну камеру. Игнат воспринял это как маленькую победу. Хотя, надо сказать, радости было мало.
Жизнь в изоляторе не сахар. Заключенные содержались на голодном пайке, то бишь на пониженной норме питания. На обед хлеб и вода. На ужин вода и хлеб.
Но это еще полбеды. Угнетающе действовала вечная сырость. Не иначе здание штрафного изолятора строили изощренные садисты. В штукатурку специально добавлялась соль, чтобы стены всегда были сырыми. При нормальном строительстве между фундаментом и основанием здания всегда ложится гидроизоляция. Но при строительстве кича рубероид не клали нарочно. Для того чтобы стены беспрепятственно впитывали влагу из почвы. Для того чтобы арестанты как можно скорее зарабатывали себе чахотку.
Но Игнат стойко терпел тяготы и лишения. Лева и Вилли не собирались отступаться от своего слова.
Закончился очередной срок. И они снова вернулись в отрядный барак. Как здесь было здорово. Тепло, сухо, светло, чистое белье, мягкие одеяла. Лагерная столовая кажется рестораном. И на «промке» не так уж и плохо. За работой и время будет лететь быстрей, за выполнение плана отоварка в ларьке...