Она схватила малыша за шкирку и потянула в ванную. Интересно, кто возьмется убирать за этими паршивцами, ведь роботов-уборщиков теперь нет! Кто будет отдраивать их слюни, к примеру? Мальчишка замахал ногами, завизжал и принялся пихаться, пытаясь вырваться. Эмма прижала его покрепче и спросила:
– Законы учил? Ну? Что ты должен делать? Или закрыть тебя в комнате одного, чтобы научился уму-разуму? Умыться, снять пижаму и бегом! Я сейчас проверю, и попробуй не сделать – будешь до вечера сидеть один в кладовке какой-нибудь. А после пойдешь мыть полы, отмывать свои плевки, понял?
Мальчишка притих, после спросил:
– А ты кто?
– Теперь я тут главная, вместо ваших донов.
– Наших донов нет, они умерли, – совершенно равнодушно и совершенно спокойно сказал мальчик.
Эмму словно током стукнуло, она дернулась, втянула в себя воздух, поставила мальчика на пол, прямо перед дверью ванной комнаты, присела на корточки и заглянула ему в глаза. Большие голубые глаза с русыми ресницами. Кого любит этот мальчик? Кто ему дорог? Кто учит его жалеть, понимать, помогать? Никто?
Пареньку не жаль даже собственных роботов-нянек, он доволен, смотрит с интересом и недоверием. Оранжевый рот в остатках мелка, лохматые длинные, почти белые пряди волос достают до самых глаз – очаровательный блондин лет пяти. Всего через десять лет его глаза, нос, губы, щеки – все начнет меняться, превращаясь в маску фрика. Десять лет – и этот мальчик, не умеющий любить, станет диким животным с острыми зубами, крепкими лапами и белой шерстью. Начнет рвать и убивать, потрошить и жрать.
Какой смысл заботиться о нем сейчас? Может, лучше просто выкинуть в космос – и проблемы не станет. Не надо будет отмывать за ним грязь, стирать его одежду, учить его чтению и письму. Не надо будет приглядывать за ним, вообще думать об этом мальчике не надо будет.
Он обречен, он уже обречен. Вот, мальчишка дергает плечом, стараясь освободиться, кривит губы, морщит нос и цедит сквозь зубы:
– Ну, чего вцепилась? Уходи отсюда, кому сказал…
Вот пытается укусить за ладонь, толкает Эмму в грудь. Паршивец, что с ним церемониться? Звереныш бестолковый…
Эмма с огромным облегчением залепила ему пощечину, после еще одну, и, видя, как пропадает довольное выражение с мальчишеской мордахи, сообщила:
– Идешь и моешься, понял? После я дам тебе тряпку, и ты пойдешь отмывать свои плевки!
Мальчишка принялся рыдать, икать и возмущаться сквозь слезы. Но мыться пошел, и даже почистил зубы под бдительным присмотром Эммы. Потом, точно так же рыдая и икая, отмыл оранжевые слюни с серой дорожки, сполоснул тряпку под краном, помял ее и кинул в мусор.
– Теперь слушай меня. Как тебя зовут? – Эмма снова присела на корточки и посмотрела в зареванное лицо.
Мальчишка молчал. Нахмурился, надулся и сжал губы, словно боялся, что Эмма силой вырвет у него информацию об имени.
– Зря дуешься. У нас есть правила, которые ты должен соблюдать. Никакого баловства, никаких фокусов. Ты должен вести себя прилично и хорошо. Сейчас пойдешь со мной, и мы найдем человека, который организует вам завтрак. Ты будешь помогать с завтраком в вашей группе, покажешь, где все ребята из группы, и каждый будет помогать.
– Максим меня зовут, – выдал наконец мальчик.
– Вот и славно, Максим. Пошли со мной. Сначала снимай свою пижаму, потом пойдем искать, чем вас накормить. И помощника найдем.
Максим на самом деле оказался довольно проворным пареньком. То ли мысль о том, что он теперь чуть не помощник главного, то ли хорошая оплеуха его так подбодрили, Эмма не стала вникать. Но он стянул пижаму за полсекунды и даже ловко зашвырнул ее в стиральный агрегат. Тут же натянул спортивные штаны, футболку, застегнул липучки кроссовок и молча встал перед Эммой.
– Все, идем. Ты будешь главным, кто отвечает за завтрак.
Макс согласно кивнул головой.
Пара мальчишек лет двенадцати яростно спорила с Егором на Зеленой магистрали. Оба держали в руках магнитные доски и страстно желали кататься прямо тут, на узенькой зеленой дорожке, огибающей кругом Главную площадь и парк.
– А где нам теперь гонять? – орал один, коротко стриженный и черный, с такими яростными глазами, что Эмма даже остановилась от удивления. И на кого он, интересно, похож?
– Не гонять вообще, ясно? А кому не ясно, тому я наваляю по шее! – точно так же громко разрывался Егор. – Правила никто не отменял! Катаемся только по Оранжевой магистрали!
– Так она же закрыта! Решетки задвинуты! Не видишь! – не сдавался чернявый.
– Вот когда откроем – тогда и покатаешься! – ответил Егор.
– А ты не командуешь тут! Почему это я должен тебя слушаться? Ты что, главный робот?
– Он хуже! – вмешалась Эмма. – Он – главный взрослый. Он старше тебя, и поэтому ты его слушаешь. Ясно?
– На три года всего старше! Нашелся взрослый! Тоже мне. Давно сопли высохли? Да я ростом выше тебя, недомерок!
Чернявый действительно вымахал так, что догнал ростом Эмму, и получалось так, что Егор был чуток ниже его, всего-то на какой-то сантиметрик.
– Ты забыл Закон? Правила надо соблюдать, иначе начнутся беспорядки и хаос. И тогда придут фрики, – попробовала застращать Эмма.
– Фрики закрыты внизу, не ври. А по Закону мы должны слушаться роботов, а не детей. А если роботов нет, то каждый сам себе правило и сам себе указ. Вот и все. Попробуй останови меня. – Мальчишка ухмыльнулся и принялся устраиваться на магнитной доске.
– Вы орете так, что слышно на весь уровень, – раздался веселый голос Кольки-Колючего.
Он перепрыгнул через низкую скамейку и ограду, рядом с которой стоял ряд папоротников в горшках, подскочил к чернявому и ловко выдернул у него из-под ног магнитную доску. Чернявый хлопнулся напол, возмутился, вскочил и замахнулся на Кольку, но тот поймал его руку и сказал:
– Я тебя знаю, пацан, ты мой брат. Двоюродный. Тихон зовут, правильно?
– Какой я тебе брат? Что ты брешешь?
– Фу, как грубо. И где хваленое воспитание? Я все знаю про своих родных, раскопал в файлах. Ты сын брата моего отца, поэтому получается, мой двоюродный брат. Значит, мы почти семья. Ты знаешь, кто становится фриком? Сколько тебе лет? Двенадцать? Так вот, родной, еще три годика, и ты превратишься в зверя. Знаешь, как это происходит?
Колька приблизился к Тихону так, что его глаза оказались напротив глаз двоюродного брата, крепче сжал его руку и шипящим голосом произнес:
– А начинается это со злости. Сначала приходит страшная злость, и хочется кусать и рвать. Хочется убивать всех, кто рядом с тобой. После начинается тошнота.
Колька говорил медленно, тихо и четко, не отрывая взора от братца. Второй мальчишка, не такой наглый и шустрый, замер, сморщился и попятился.
– Тебя начинает тошнить, – продолжал Колька. – Но ты все равно желаешь убивать. Тебя рвет, у тебя жар, тебя ломает. Все тело ломает. Приходит сильная боль, но никто не может дать тебе обезболивающее, потому что никто не может к тебе приблизиться. Ты убиваешь всех, кто рядом с тобой. Ты превратился во фрика. Ты забыл своих родных, забыл свое имя, забыл свою историю. Теперь ты – зверь. Ты хочешь этого?
– Придурок, – пробормотал Тихон, вырывая из Колькиного захвата руку и отодвигаясь.
Но попыток вернуть магнитную доску он уже не делал.
– Вот именно, – ответил Колька. – И если ты не желаешь превратиться в зверя, так будь человеком. Даже если рядом нет роботов, чтобы направлять твои действия. Даже если ты предоставлен сам себе. Не делай гадости. Нам нужны помощники, чтобы сохранить хоть какой-то порядок на станции, вот, давай, помогай. Посмотри, сколько малышни оказалось на нашем попечении.
И Колька мотнул головой в сторону притихшего Максима.
– И что делать? – осторожно поинтересовался Тихон.
– Во-первых, если ты мой брат, то надо держаться вместе. Во-вторых, помогать. Ты завтракал? А младшие, что живут с тобой?
– Мы все завтракали. Думаешь, не управились без роботов? – хмыкнул Тихон. – Справились, все у нас в порядке.
– Кто из младших с вами живет?
– Нас в каюте четверо: я, вон Игорь, – он мотнул головой в сторону второго мальчика, – и две девочки десятилетние. Они и готовили завтрак. Да что там готовить? Намазал ореховым маслом хлеб – и готово.
– Ладно. Тогда стой тут на магистрали вместе с Егором и следи, чтобы никто не мотался на досках. Тут слишком узкая дорожка для катания, поэтому никаких магнитных досок. Могут быть аварии и несчастные случаи.
Эмма вздохнула. Не очень хорошо получалось наводить порядки. До сих пор еще не организован завтрак в средней группе, неясно, чем кормить детей и как. А тут, оказывается, надо присматривать и за вполне взрослыми детьми, и понятно, что труднее.
Младших по крайней мере можно схватить в охапку и унести, в отличие от старших.
Наконец удалось найти более-менее свободных девочек и уговорить их помочь с завтраком в детской группе. Это были те самые девчонки из каюты Тихона. Он сказал, что нечего тут и думать, надо просто позвать «наших» – как он выразился.
Обе девочки оказались воспитанными, послушными и умными. Задачу свою поняли тут же.
– Да что там готовить? – сказала одна. – У них должны быть такие машины с пакетами молока. Если они не работают – а некоторая кухонная техника не срабатывает почему-то, – надо просто достать пакеты и залить сухие хлопья молоком. Вот и весь завтрак, там нечего делать. А посуда после помоется в посудомоечной машине, надо просто научить детей складывать туда тарелки.
– Они совсем маленькие, – Эмма погладила по голове притихшего Макса, – поразбивают половину тарелок.
– У них должны быть пластиковые тарелки, – уверенно сказали девочки.
Детей четырех-пяти лет оказалось многовато, Эмма насобирала восемнадцать человек, бесцельно лазающих по лесенкам и горкам. Их всех собрали в столовой, попросили снять пижамы, найти подходящую одежду и садиться за столы завтракать. Пришлось отвечать на уйму вопросов о роботах, возможности посмотреть мультики, поесть конфеты и так далее. Пришлось разнимать дерущихся и помогать с надеванием футболок и кофт.