юбка там наперечет, потому что делается все вручную. Вы к такому не привыкли, ребятки.
– Мы будем сами по себе. Мы точно не превратимся в зверей, поэтому помощь жрецов нам не нужна, – тут же заверила его Таис и протянула ноги поближе к костру.
– Смотри, чтобы искры не прожгли подошву, – наставительно сказал Григорий.
– Расскажи о прошлом. Что ты помнишь про войну? – попросил вдруг Федор.
А действительно, пусть расскажет. У Таис были довольно смутные представления о том, что на самом деле случилось на Земле. Смутные и отрывистые.
– Что вы хотите узнать? – уточнил Григорий.
– Все. Мы хотим знать все. Нас учили, что человечество здравствует и развивается на Земле и что людям живется хорошо. А нам на станции – так вообще лучше всех.
– Так и было. Те, кого забрали на станции, были лучше всех. Их отбирали по расовым, физическим и умственным критериям. Самых здоровых, самых умных и самых ярких представителей национального типа. Белокожих отдельно, чернокожих отдельно. Это теперь мы знаем, что делалось это для того, чтобы сохранить генофонд человечества. Всех остальных было решено уничтожить. Оставшиеся на Земле люди должны были умереть от вируса. Его запустили синтетики сразу после того, как были заселены станции. На тот момент синтетики уже составляли половину Международного сената. Они сказали, что это не убийство, что люди просто изменятся, утратят агрессивность, перестанут представлять угрозу для планеты. В те времена как раз и началась война между материками, поэтому вирус оказался очень кстати. Он мутировал, и большая часть людей просто умерла, а не превратилась во фриков. Остров Саб и подобные ему опустели. На двух главных материках есть обширные пустынные территории, где не найти ни одного человека. Ни роботов, ни людей – никого.
Григорий замолчал, а мама Надя медленно проговорила:
– В те времена каждый выживал, как мог. Мой сын тогда уже родился, мне повезло – я работала на Всемирном материке, в лабораториях. У меня была своя квартирка, пропуск для свободного передвижения по городу. Когда на материке вспыхнула эпидемия, нас предупредили, что лучше уехать. Каждый куда может, но подальше от больших городов. После долгих мытарств мы с сыном очутились на Сабе, который к тому моменту уже опустел. Его население очень быстро вымерло от вируса.
– Да, я помню, как вы с мальчиком появились. – Григорий оживился, улыбнулся. – Твой сынишка был бойким и любознательным, совал нос всюду, куда не следовало. Но и умным был, уже тогда знал все компьютерные языки. Ричард говорил, что он подает большие надежды, что он – будущее планеты.
Глаза мамы Нади буквально засветились, она заулыбалась, лоб разгладился, брови поднялись, и Таис вдруг подумала, что этой женщине совсем немного лет. Она вовсе не среднего возраста, она молода, и блеск ее серых глаз делает ее не просто миловидной, а необыкновенно красивой. Глаза ее – как светлые окошки в большой добрый мир. Что могло ее так преобразить? Что могло согнать озабоченность и обреченность с мягких черт ее лица?
– Да, мой мальчик был еще тот выдумщик, я помню. Он мечтал придумать собственный летающий дрон, который служил бы только людям, а не синтетикам. Чертежи чертил, рисовал его. Помнишь, сколько у него было блокнотов?
– Как не помнить? Он еще настраивал мне нейтфон для связи с сестрами. Разобрался, в чем там проблема, и справился. Он, две девочки Ричарда да мальчишка Александра – вот и все дети повстанцев с острова Саб. Твой был самым младшим.
– Он и погиб раньше других. После при взрыве ангаров погиб Сашин сын. А девочки оставались в живых. По крайней мере до тех пор, пока нас не захватили.
– Римма была тоже совсем молодой. Ей только исполнилось семнадцать. Мы к ней относились как к ребенку.
– Я помню. Таис немного похожа на нее. Римма была такая же стремительная, невысокая и худенькая, как ты, Тая. – Мама Надя слегка погладила Таис по плечу и предложила всем травяного настоя. – Он не сладкий, зато полезный, – пояснила она.
Таис приняла у нее из рук глиняную чашку, полную дымящегося отвара – чашки умудрился захватить при побеге шустрый Вар, – еще раз посмотрела в добрые глаза и все поняла. Надя все еще любит своего умершего сына, и на самом деле это любовь преобразила ее черты. Или воспоминания о любви – сейчас сложно понять. Таис не могла до конца разобраться во многом, но одно было ясно – люди погибли потому, что разучились любить. Утратили семьи и детей. Перестали заботиться о близких. Каждый стал сам по себе, и умер каждый тоже сам по себе.
А те, кто умел любить, – те и уцелели. Даже если их близкие давно погибли, любовь все равно жила в их сердцах и все равно сохраняла от вируса.
И Таис ровным голосом сказала об этом. Ее отрывистые фразы звучали точно приговор. Они звенели над пылающим костром, и возразить было трудно.
– Вы разучились любить, и поэтому погибли, – закончила она.
– Мы в этом уверены, – согласился Федор.
– Возможно, – не стал возражать Григорий. – Вы выжили, значит, у вас получилось. Значит, вы знаете, как можно выжить. И вы есть друг у друга. Вы нужны друг другу, чтобы не превратиться в зверей. Мы с Надей тоже нужны друг другу, хотя нам сложно найти путь даже к самим себе. Я слишком сильно ненавидел, чтобы любить. Я не заводил подругу и не желал иметь семью. Я думал, что вся моя жизнь посвящена борьбе за планету. У меня была великая миссия, только вот завершилась она очень быстро. Последние пять лет я был бесплатным рабом своих врагов, если можно так сказать. Может, если бы у меня были близкие люди, все вышло бы по-другому. Но наверняка этого не может утверждать никто.
– Кто-то ненавидит, а кто-то любит. Я умею и то и другое, – с легким презрением протянула Таис. – Я ненавижу роботов, и я люблю друзей. Это просто. Не обязательно выбирать что-то одно.
– А может, выбрали за нас, – продолжил рассказ Григорий. – Чипы уже тогда были в наших головах. Простенькие, они служили защитой от вируса. Всем, кто входил в повстанческие отряды, полагались чипы. Мальчик Нади уже умер к тому времени. Мы голодали, продуктов не хватало. Все имевшиеся ресурсы мы направляли на борьбу, мы и думать не могли ни о чем другом. А роботов вроде Вара, чтобы рыбу ловить, у нас не было. Были доны пятнадцатые, которые составляли наши основные силы. До той поры, пока синтетики не научились их вырубать.
– Мне и сыну чипы не ставили. Мы отказались, – заметила Надя.
– Почему? Почему ты отказалась? Я тогда все хотел спросить тебя, но как-то не выпадал удобный случай. – Григорий повернул к ней грустное лицо, в его глазах отразились отблески огня, придавшие его чертам остроту и трагичность.
– Я знала, что чипы – это способ управлять людьми. Какая разница, кто управляет? Синтетики или вожди повстанцев?
– Значит, ты знала больше нас.
– Но я не могла говорить об этом. Я должна была думать о себе и о сыне. А после его смерти все утратило значение. К чему бороться за жизнь, если после тебя не останется детей? Никого не останется после нас.
– Теперь смысл есть. Останутся вот они. – Григорий кивнул на Таис и Федора.
И тут Федор заговорил:
– Я не собираюсь присоединяться ни к повстанцам, ни к нелегалам. Я сам за себя и за Таис. Любовь и ненависть, злость и доброта – все находится у нас здесь. – Он похлопал себя по груди. – Все находится в нашем сердце. Но я желаю сам выбирать, как мне поступать. Возможно, я ошибусь, но это будет моя ошибка. Я хочу иметь право на ошибки. Но я не хочу подчиняться кем-то придуманным программам, даже если эти программы будут казаться хорошими. Потому что я не робот.
– Вот видишь, Надя, они младше нас, но гораздо мудрее. Горькая у них мудрость, но правильная. Поэтому есть смысл жить, хотя бы ради этих детей. Поэтому наша задача – помочь им выбраться с острова живыми. А они смогут оставить после себя потомство.
– Если только у них хватит храбрости. – Надя улыбнулась.
– На этот счет можешь не сомневаться. Остров нелегалов их изменит. Это место, где никто не остается прежним, и мы тоже изменимся.
– Ты знаешь об этом острове слишком много.
– Я там был. Однажды.
– Расскажешь? – Таис нетерпеливо заерзала, натягивая на плечи куртку.
– Не хочу. Хватит рассказов на сегодня. Давайте ложиться спать.
Дождь прекратился, и Таис выбралась наружу. Она подняла голову, всмотрелась в плывущие облака, за которыми крохотные звезды казались яркими и умытыми. И вдруг одна из самых ярких и красивых звезд вспыхнула и рассыпалась на крохотные искры.
Это походило на далекий фейерверк. На вспышку, маленькую, но сильную. Таис улыбнулась, наблюдая, как облака закрывают исчезнувшую звезду, и подумала, что на самом деле даже звезды умирают.
– Взорвался корабль на орбите, – проговорил за спиной Федор.
Его голос прозвучал так неожиданно, что Таис вздрогнула.
Оглянулась, спросила:
– Думаешь, это крейсер синтетиков?
– Я не знаю. Это может быть и наша станция.
– Нет. Федь, это не может быть наша станция! Скажи, что это не так!
Ужас охватил мгновенно. Полыхнул жарким костром внутри и заставил покрыться липким потом.
– Успокойся. Это не так. Пошли спать, – потеплевшим голосом заверил ее Федор.
Мама Надя заботливо укрыла Таис единственным коротким покрывалом, которое Вару удалось захватить при побеге, принесла чашку терпкого отвара и ласково пожелала спокойной ночи.
Пушистик, поджав хвост и гневно фыркая на огонь, пробрался под бок к Таис, поерзал, устраиваясь поудобнее, свернулся калачиком и засопел. Федор заметил, стягивая с ног ботинки:
– Все-таки считает нас своими. А я уж думал, что этот зверь теперь сам по себе.
Таис только улыбнулась в ответ. На самом деле она была рада, что Пуш вернулся. Он стал старым другом, молчаливым, зубастым и непредсказуемым. Но временами он очень сильно напоминал о станции, друзьях, родных коридорах и казался живой частицей прошлого, которое уже не вернется. И Таис, почесав зверька за ухом, вздохнула.