Увидев меня, Матвиенко кладет трубку и докладывает:
— Капитан Гегешидзе в одиннадцатой роте. Там много побито наших, убит старший политрук Лешаков, [100] военком батальона. Немцы здорово навалились на наш участок. После огневого налета немецкая пехота поднялась и пошла в атаку на центр высоты, как раз против одиннадцатой роты. Комбат Гегешидзе и военком Лешаков бросились туда и лично руководили контратакой. Лешаков в этой схватке и был убит. Атаку отбили, но заметно, что немцы опять концентрируют силы против нас. Пользуясь тем, что бой стих, Гегешидзе распорядился дать бойцам завтрак. В окопы доставлен горячий чай и белый хлеб. Я сижу в окопе и прислушиваюсь к разговорам.
— Смотри внимательно, Вася, в случае чего отстреливайся, а мы похарчим, — наказывают товарищи снайперу десятой роты Василию Самойлову, который сейчас дежурит за все отделение. Самойлов внимательно смотрит вперед. Винтовка лежит на бруствере заряженная. Снайпер поводит глазами вправо и влево, но не шевелит головой, чтобы не заметили немцы.
Бойцы отделения, кто стоя, кто сидя на цинковых ящиках из-под патронов, а кто просто присев на корточки, с жадностью пьют чай и разговаривают. Только один из них сидит молча и не прикасается к еде.
— Слушай-ка, дружок, что это ты задумался и чай не пьешь?.. — спрашивает кто-то из краснофлотцев.
— Да так, не хочется.
— Загоревал о своем товарище, — догадывается пожилой боец, который привел меня. — Что ж поделаешь, друг? Отвоевался он, товарищ твой, а нам еще драться придется, силы надо восстанавливать. Вон сколько ее там, фашистской сволочи. Надо выстоять и за дружка твоего отомстить, а не поешь, и сил не хватит.
Над окопами просвистели пули, щелкнулись о камни.
— Что там, Вася, кто балуется?
— Провокацией занимаются, хотят, видно, вас поднять, — отвечает снайпер.
Вслед за пулями пролетела мина и шлепнулась за окопом. Все инстинктивно пригнулись. Мина разорвалась, и комья земли летят в окоп.
— Вот вам бутерброды к чаю... — шутит кто-то.
В стороне, на участке двенадцатой роты, разорвалась следующая мина.
— Пристреливает, проклятый, ожидай налета.
Снайпер прицелился и выстрелил. [101]
— По кому ты? — спросил отделенный.
— Перебежку делают по одному слева направо, — не поворачивая головы, отвечает матрос.
Командир отделения быстро вскакивает и берется за свою винтовку. Оружие у всех лежит наготове на бруствере.
— Заканчивайте чай, будет скоро работа, — всматриваясь в сторону противника, распоряжается командир отделения.
— После чая и закурить бы не мешало, — мечтательно произносит один из бойцов.
— Не сметь курить! — строго предупреждает отделенный. — Дым сейчас будет виден, а фашисты так и ждут какого-либо признака, чтобы определить наше расположение.
В окопы взвода приходит политрук роты Шурпенков:
— Успели позавтракать?
— Да, малость подзакусили. Теперь бы и пообедать можно, — шутливо отвечают ему.
— Эх, на корабле сейчас борщ едят из свежей капусты, с красными помидорами, макароны по-флотски, компот!.. — продолжает все тот же боец.
— Не дразни, — с досадой говорит ближайший краснофлотец.
— На кораблях теперь тоже не всегда пообедаешь, — вступает в разговор Шурпенков, — вон стервятники все время над кораблями кружат.
Политрук внимательно вглядывается в лица бойцов:
— Коммунисты здесь есть?
— Мы теперь здесь все коммунисты, — отвечает чей-то твердый голос. — Сегодня решили: все подадим заявления о приеме в партию. Так что просим считать, что в бой мы идем коммунистами.
— А можно это? — робко спросил кто-то, по-видимому из молодых.
— Безусловно можно, — отвечает политрук. — Правильно подсказало вам сердце, товарищи. Вы сейчас ближе к партии, чем когда бы то ни было, своими делами доказываете беззаветную преданность ей.
Василий Самойлов достает из нагрудного кармана пачку листков бумаги:
— Вот наши заявления, товарищ политрук. И можете быть уверены, драться мы будем, как коммунисты. [102]
Шурпенков бережно прячет заявления бойцов в планшетку.
Вокруг окопа рвутся мины. Бойцы бросаются к брустверу.
По окопу бежит молоденькая медсестра. Старшина Леонский протягивает руку, чтобы остановить ее:
— Постой минутку, ненаглядная наша сестричка.
— Пусти, не балуйся, там раненый... — девушка отводит его руку и скрывается за изгибом траншеи.
Застрочил вражеский пулемет, засвистели пули, зазвенела консервная банка, подвешенная на куст.
— Осторожней, ребята, по нас бьют.
Не успел это сказать отделенный, как послышался тяжелый стон и расслабленное тело бойца поползло вниз, на дно окопа.
— Тамара, Тамара, где Ты? Скорей сюда, — закричали краснофлотцы в сторону, куда только что убежала медсестра.
Запыхавшаяся Тамара склоняется над раненым. Его голубые глаза, всего лишь несколько минут назад озорно смотревшие на Тамару, сейчас безжизненно равнодушны. Осторожно вытерев сочившуюся изо рта кровь, медсестра перевязывает раненому голову.
— Леонский, Леонский, как же так? — огорчается пожилой краснофлотец.
— Милый мой, потерпи, — приговаривает Тамара. Раненого Леонского осторожно выносят ходом сообщения.
По всему фронту разрастается бой. Тяжелые минометы тявкают, как цепные псы. Это тявканье перемешивается с редкими громоподобными разрывами тяжелых снарядов и авиационных бомб. А непрерывная ружейно-пулеметная стрельба служит как бы фоном адского грохота. Кажется, что над всей планетой стоит этот страшный вой, свист, гул, лязг железа.
Волна за волной следуют атаки фашистов. Подавать команды невозможно. Никто ничего не слышит. Только личный пример командира, коммуниста или просто передового бойца служит сигналом к действию.
Капитан Гегешидзе с одиннадцатой ротой вклинился в боевые порядки немецких войск и сейчас находится в полуокружении как раз в центре высоты 137,5.
Бой к исходу дня стих, но обе стороны настолько близко подошли друг к другу, что незначительное движение [103] вызывает ожесточенный огонь всех пехотных средств.
Всю ночь на 13 ноября наши батальоны пробыли в напряженном ожидании новых атак. С рассветом фашисты попытались вновь прорвать линию фронта бригады и обойти левый фланг третьего батальона, но, встретив сильный пулеметный и гранатометный огонь, откатились назад и больше не наступали.
К полудню прибыло к нам пополнение — 190 бойцов из запасного полка. Их я направил в четвертый батальон, как понесший наибольшие потери.
14 и 15 ноября на Мекензиевых горах проходили редкие перестрелки и мелкие стычки.
Первый фашистский штурм Севастополя закончился. Противник не достиг своей цели.
Генерал Петров дал высокую оценку действиям нашей бригады и приказал 3-му морскому полку сменить ее, за исключением третьего батальона.
Пять дней мы стояли во втором эшелоне третьего сектора, а с 22 ноября по приказу командарма бригада передислоцировалась во второй сектор обороны, в район Максимовой дачи. Здесь нам предстояло доукомплектоваться, вооружиться, подготовиться к новым боям. [104]
Второй штурм
В резерве
Стоим в резерве командующего Приморской армией. Штаб разместился на Максимовой даче, в казармах одного из подразделений разведки флота; наши передовые части — на западном склоне Сапун-горы; тылы — по-прежнему в здании бывшего зенитного училища на Корабельной стороне.
Бойцы отдыхают, занимаются. Правда, не все. Третий батальон майора Мальцева так и остается на переднем крае в третьем секторе у генерала Коломийца. Бои там не прекращаются, батальон несет потери. 18 ноября капитан Бибиков поднял свою роту в контратаку. Противника отбросили, но в бою были ранены Бибиков, командир пулеметного взвода старший сержант Владимир Гришко, командир отделения старшина 1-й статьи Федор Ищенко и еще несколько бойцов и командиров. За день перед этим с тяжелым ранением отправили в госпиталь командира пулеметной роты старшего лейтенанта Сергея Михайловича Карнаухова.
В начале декабря забрали у нас и второй батальон, которым теперь командует капитан Гегешидзе. Его перебросили в долину Кара-Коба на подкрепление 1-го Севастопольского полка морской пехоты.
Первый батальон капитана Харитонова готовится к разведке перед фронтом 2-го полка морской пехоты майора Тарана. [105]
Комиссар Ехлаков негодует. Прихрамывая (он только что вернулся из госпиталя, рана, на счастье, оказалась легкой), мечется по комнате:
— Что это делают с нашей бригадой? Растаскивают по всему фронту. Так мы никогда и не укомплектуемся. Поеду в штаб флота ругаться.
— Попусту время потеряешь.
— Увидим.
Возвращается вечером мрачнее тучи.
— Ну, что тебе сказали в штабе флота?
— Поддержали.
— Почему же сердитый такой?
— Веселиться нечего. В штабе флота сказали: не возражаем, забирайте своих моряков... если генерал Коломиец отдаст.
— А он не отдает, — догадываюсь я.
— Уперся и ни в какую. Нет, говорит, такие хлопцы мне самому нужны. И нас с тобой расхваливает: молодцы, говорит, замечательный народ воспитали, у вас каждый матрос сражается за отделение, а отделение получается сильнее роты. Вспомнил про рассказ Леонида Соболева «Батальон четверых». Спрашивает: это не с ваших матросов списано?
— Чем же закончился ваш разговор?
— Вот этими комплиментами и закончился. И заверением: ни одного бойца из третьего сектора мы не получим...
Пятого батальона в бригаде пока нет. Таким образом, в моем распоряжении сейчас лишь первый батальон, неполный четвертый батальон, артиллерийский и минометный дивизионы, да некоторые подразделения боевого обеспечения.
Вообще-то пополнение к нам поступает понемногу. Прибывает несколько небольших подразделений из 8-й бригады морской пехоты. Возвращаются выздоровевшие после ранений. Изредка получаем партии добровольцев с кораблей.
Приходят и новые офицеры. На должность начальника штаба бригады прислан из Приморской армии майор Кернер, человек опытный, побывавший во многих боях. Мы с ним сработались быстро. Он — прекрасный знаток сухопутной тактики. Этого качества недостает многим офицерам бригады. Кернер любит рассказывать [106] о боях под Одессой, где он участвовал в качестве начальника штаба полка. При этом обязательно помянет генерала И. Е. Петрова, в котором видит образец храбрости, решительности и в то же время человека необычайной сердечности по отношению к подчиненным.