Свартхёвди лишь головой мотал. Не верить мне он не мог, но в его понимании лучники – это так, вспомогательные войска, не способные по-настоящему влиять на победу. Ее определяет тяжелая пехота.
Однако мой побратим хоть и выглядит тупым громилой с медвежьими глазками, мясистым носярой и мощной волосатой челюстью, но соображает отлично. И это даже без поправок на молодость.
– В этом что-то есть, – проговорил он. – Помню, помню, как ты гонял дренгов с луками. Поначалу выглядело неплохо. Но то были наши, сёлундские парни, а это же лесовики. Даже лучшие их них – смазка для киля[13].
Я усмехнулся:
– То – я, а то – Бури. Хочешь увидеть разницу?
– Шутишь? Еще как хочу!
– Тогда пойдем.
– Ого! А ты их неплохо приодел! – одобрил Медвежонок, когда наш кирьяльский отряд выстроился для «инспекции».
– Они сами приоделись, – возразил я. – Помнишь Водимира?
– Еще бы!
– А теперь забудь.
– Ты его убил?
– Можно сказать и так. Урод украл Зарю.
Историю наших ладожских приключений я приберег для вечернего пира.
– Я многого не знаю, – заметил Медвежонок. – Но, думаю, ты расскажешь. Потом. Что ты мне хотел показать?
– Видишь ту мишень? – Я показал на бурдюк из кабаньей шкуры, набитый соломой и прикрытый учебным щитом-деревяшкой.
– Вижу. Хочешь сказать, что они в него попадут? И что? Я и сам в него попасть могу. Тут шагов шестьдесят всего.
– Конечно, можешь, – согласился я. – Выбери троих.
Медвежонок прошелся вдоль строя:
– Ты, ты и ты!
Поскольку мое знание местного языка было еще хуже, чем их знание – скандинавского, то я прибег к помощи командира-посредника:
– Тулб, скажи им: по три хорошие стрелы – в ту мишень. Пусть не опозорятся. Мой брат будет смотреть.
Парни прониклись. Я понял это по тому, как долго и тщательно они выбирали стрелы.
А вот отстрелялись быстро. Пять секунд – и девять стрел прошили центр учебного щита в том месте, где у обычного – умбон. Разброс от центра – сантиметров пять, не больше.
– Неплохо! – одобрил Медвежонок.
– Отлично! – возразил я. – Пойдем-ка, глянем, что получилось.
– Ну, ты так можешь? – спросил я, когда Свархёвди заглянул за щит и увидел привязанный к нему бурдюк. Все девять стрел пробили не только щит, но и бурдюк, а две так даже прошили кабанью шкуру дважды и показали жала с той стороны бурдюка.
Медвежонок почесал бороду в задумчивости. Он знал прочность кабаньей шкуры. И ответил честно:
– Нет, брат, так я не могу. Но разве враг станет ждать, когда его подстрелят?
Я мог бы возразить: мол, в строю особо не побегаешь. Или напомнить, с какой скоростью стреляли парни. Но решил: пусть прочувствует на своей шкуре. Так будет доходчивей.
– Сейчас они возьмут учебные стрелы и будут стрелять в тебя, – сказал я. – Та же тройка, которую ты выбрал. И я прикажу им стрелять вполсилы, потому что даже учебная стрела в ногу – это неприятно.
– Пусть сначала попадут! – самонадеянно заявил Медвежонок и заорал: – Эй, дренг! Дай-ка мне свой щит! – И снова мне: – Я побегу, когда они начнут стрелять. И пусть приготовятся. Будет больно!
Бежал Медвежонок классно. Контролируя стрелков и мгновенно меняя траекторию, как только те спускали тетиву. И это несмотря на то, что парни стреляли вразнобой.
Часть стрел, от которых не получалось уклониться, Медвежонок сбивал щитом, и пока он не пробежал половину дистанции, казалось, пытаться попасть в него – пустой номер.
Но метрах на двадцати пяти его достали в первый раз. Сначала в голень, потом влепили в наличник шлема и снова в голень, ухитрившись даже сбить с шага и выиграть лишнюю секунду. И наконец, в последний раз попали практически в упор – в предплечье руки, воздевшей меч над головой ближайшего стрелка.
Надо отдать должное Медвежонку: он сдержал удар. Практически остановил, легонечко тюкнув по макушке шлема. А вот второго пихнул щитом так, что тот отлетел на третьего, и оба они повалились на землю.
А Медвежонок бросил щит Тулбу и захохотал!
Поднявшиеся на ноги кирьялы переглядывались недоуменно. Остальные тоже не понимали такого приступа веселья.
А вот я понимал.
Медвежонок радовался. Искренне. Потому что мой хирд – это и его хирд. И сойдись он с кирьялами в настоящем бою, они бы его остановили! Три вчерашних лесовика – настоящего матерого викинга!
Я, конечно, понимал: войди мой брат в боевую ипостась, ни одна стрела в него бы не попала. Добежал бы и порубил всех. Однако он ведь и на обычном уровне был очень, очень хорош. Три вчерашних лесовика «свалили» самого Свартхёвди Сваресона. А тут таких – тридцать шесть. И это если не считать весян.
Каких-то десять секунд работы нашего стрелкового отряда – и минус дюжина хускарлов врага.
– Они все такие? – уточнил брат у меня.
– Такие – все, – подтвердил я. – И это еще не всё, что они умеют. И учти: это здесь их три больших десятка. А всего мы обучили почти две сотни.
– Будем надеяться, что они не станут стрелять в нас, – проворчал Медвежонок на языке франков. – Но ты ведь знаешь, что делаешь?
– Конечно, – подтвердил я.
– Тогда пойдем пить пиво и говорить! – заявил он. – А этим троим… Подари им что-нибудь. Всё же они победили. Меня! – И снова захохотал.
Глава 45,в которой Ульф получает действительно уникальные дары
– А вот эти подарки – только для тебя! – сказал Медвежонок спустя полтора часа и ведерка пиво на двоих.
Ну не совсем на двоих, поскольку к нам чуть позже присоединились Вихорёк, Гуннар, Стюрмир, Тьёдар, Скиди, Хавур, Бури, отец Бернар и Заря. В общем, вся старая гвардия. Но ведь и ведро было не единственным.
– Это только тебе, брат! На вот.
На стол легли три серебряные коробочки. Каждая размером с пудреницу примерно.
– Открой.
Изрядно заинтригованный, я так и сделал.
В каждой лежала прядь волос. Совсем светлая, потемнее и рыжая.
Я поднял на Медвежонка вопросительный взгляд.
Его маленькие глазки, упрятанные под мощными надбровными дугами, хитренько поблескивали.
– И что это?
– Как что? Это твое, маленький братец.
Доволен аж до…
– Поясни!
– Вот это, – толстый палец Медвежонка указал на светлый локон, – твой приемный сынок Хельгу. От моей матушки подарок. Вот это, – палец сместился к локону потемнее, – от сестрицы моей. Радуйся, братишка! – Медвежонок привстал и от души долбанул меня кулачищем в грудину. Не будь на мне кольчуги, мог бы и сломать что-нибудь. – Первенец у тебя родился! Пляши и пой!
– Первенец? – Я был малость ошарашен. Потом сообразил, что Хельгу не в счет. Он же официально – сын неведомого бога. Вернее, официально-то он как раз мой, но, согласно народной версии, я его лишь усыновил по доброте душевной.
– Ну ты и отупел от радости! – заржал Медвежонок. – Гудрун родила тебе сына! Здоровенный парень! И чернявым будет, как ты. Так что с тебя пир и много-много пива!
– Будет тебе и пир и пиво, – пообещал я. Интересно, много-много – это как? А сейчас что было – мало-мало?
И тут наконец-то сногсшибательная новость дошла до моего заторможенного сознания. ГУДРУН РОДИЛА МНЕ СЫНА!
И сразу же тревожная мысль:
– А сама она как?
– Здоровехонька! У меня, брат, родня крепкая! Да и о матушке моей не забывай. Она мальца сама принимала! Злые духи к твоей жене и на сто шагов небось подступить боялись. Радуйся, брат, какая у тебя родня!
– Я радуюсь, – отозвался я с облегчением. – И горжусь. Всеми вами горжусь, здоровенный ты медведь!
– Я – Медвежонок! – в очередной раз внес поправку братец, сгреб меня в охапку и с удовольствием потрещал моими нежными ребрами.
– Слушай, – сказал я, когда братец наконец-то позволил мне подышать, – а в третьей – чей волос?
– Это Бетти, – пояснил Медвежонок. – Я, знаешь, не хотел брать. Сестрица настояла.
– И кто? Тоже мальчик?
– Нет, девчонка, – с сожалением произнес брат. – Мать говорит, здоровенькая, но не знаю, примешь ли ты ее?
– Конечно, приму! – воскликнул я. – Что ж мы, нищета какая-то, чтоб своих детей не принимать! Небось прокормим! – Я засмеялся. Вот настоящая шутка в духе северян.
– Да Бетти ее и сама прокормит, – заверил меня Медвежонок. – Гудрун ей четыре марки серебром подарила из твоей доли добычи, которую я привез. А твоя наложница на эти деньги наторговала пятерых тир, тоже англичанок, и теперь они не полотно ткут, а кружева. Да не простые, а с обережными рунами. Да еще с наговором от матушки. Она же им руны и показала, а уж Бетти их плести сама наловчилась и рабынь своих научила. Теперь за этими кружевами к матушке – целая очередь. Нет, брат, ты, верно, с Удачей в постельке покувыркался. Ублажил ее как следует, и теперь она за тобой хвостом ходит. Это ж надо: рабыня, тихоня, замухрышка, сначала хускарла в броне простым топором зарубила, а потом такую штуку придумала, что жены сёлундские в очередь стоят, чтоб серебро ей отдать.
М-да. Мне самому удивительно. Но я рад. Так рад, что прям сердце заходится от желания оказаться дома.
Заря взяла очку с прядью нашего с Гудрун сына, понюхала:
– Ребеночком пахнет, – проговорила она с застенчивой, почти детской улыбкой.
Я тоже улыбнулся ей ласково: всё у нас будет хорошо, Зарёнка. Не сомневайся.
– Пиво! – провозгласил братец, постучав в пустой кувшин. – И много! Ты обещал! А потом ты снова расскажешь, как вы с Трувором помирились. И хочу услышать, как вы знатно погуляли на свадьбе.
– Так ты не в обиде, что я тебя не дождался? – уточнил я.
– А чего мне обижаться? – пожал плечами брат. – То была их свадьба! А будет еще наша! Когда мы вместе вернемся домой. Еще и Ивара пригласим. Он о тебе спрашивал.
– Только обо мне? – насторожился я.
Свартхёвди угадал причину моего беспокойства:
– Не тревожься. О Хрёреке они ничего не знают. И никто из наших не проболтался. Просто Ивар тебя помнит, брат.