Потому-то Союз и прибег к помощи таких, как Ревна, рядовых граждан, к тому же женщин, хотя раньше даже мысли не допускал, что они на что-то годны. Пави из Кикурана, Ася из ледяных степей. Все они называли Союз своим домом. Это война не со скаровцами или с негодяями, решившими обратить против нее собственный аэроплан. И война не за то, чтобы купить маме с Лайфой место в настоящем бомбоубежище. В этой войне Ревна принадлежала небу, где у нее был шанс побороться за то, чтобы ни одна семья больше не страдала. Пусть даже ее собственная семья страдала по вине Союза.
Тамара считала, что Ревна способна переломить ход войны. Точно так же думал и Верховный главнокомандующий Союза. И она обязана была это сделать, хотя бы ради того, чтобы остановить этот огненный танец вдали, сжигавший танцоров одного за другим.
Они наблюдали за боем около получаса. А когда он закончился, Ревна ощутила, что у нее так затекло все тело, что ей едва не пришлось схватиться за плечо Магдалены. Но она все равно не смогла бы оторвать взгляда. С войной она столкнулась во второй раз, но сегодня ее мысли не были поглощены желанием выжить. Теперь она желала только одного – понять, как свалить Дракона.
Горизонт больше не озарялся вспышками. Тамара немного постояла, упершись руками в бока, а потом заговорила звонким, сильным голосом.
– Наши Стрекозы легче и проворнее Драконов, – сказала она, – и им будет трудно за нами угнаться. Вот о чем говорят генералы и тактики войны в Мистелгарде. Я не знаю, так это или нет. Но каждый день, пока мы не летаем, сила врага растет.
В бледном свете луны на ее лице поблескивали слезы.
– Парни с этой базы опять скажут вам, что вы им не нравитесь, что от вас не будет никакой пользы. Но что бы они ни говорили, это не имеет значения. Пока происходят вот такие вещи, – она махнула рукой в сторону ограды, – мы им нужны. Им нужен каждый боец, какого только можно поставить под ружье.
Налетел ветер, принес с собой запах пепла и подхватил ее слова. Тамара отвернулась и будто ссутулилась.
– Идите спать, девушки, – сказала она, – увидимся утром. Не падайте духом.
Следующее утро прошло без единой жалобы. Стоявшие перед ними задачи они теперь выполняли не с оптимизмом, но с мрачной решимостью. Тренировались, снова тренировались, спали и тренировались вновь. И у них стало получаться.
7Взаимодействие – это информация; а информация – это победа
Каждое утро Линне просыпалась, чувствуя безысходность. С чувством безысходности вставала, съедала завтрак и занималась. Пока ее не поймали, она слишком уставала, слишком перенапрягалась, слишком старалась выдать себя за мужчину или выжить в бою, и ей некогда было поддаваться эмоциям. Однако бесконечную череду подготовки, боев и зализывания ран сменили просто занятия. И занятия эти носили общий характер. Зима официально назначила ее командовать остальными, и от этого ее положение только ухудшилось.
Мстительно добралась до своего пика осень, принеся с собой бесконечные ветра и дожди со снегом. Последний набор рекрутов-мужчин в тот день отправили на фронт, их сменили другие. Ребят-новобранцев привезли с фронта, чтобы быстро подготовить их к работе с Узором и искрами и вскоре опять бросить на передовую. До прибытия аэропланов в полку Гесовца постоянно происходила ротация. И каждый раз очередные новобранцы приносили с собой все новые проблемы.
Для учебных стрельб Зима отвела полигон. Вместо того чтобы тратить боеприпасы на стрельбу по чучелам, Линне предпочла бы сотканный из искр клинок генерала Церлина, но ей следовало быть примером для других. Да и потом, ей все равно нужно было отрабатывать холодные искры, которые у нее неизменно выходили яростными и жаркими. Жаркие искры могли поддерживать в рабочем состоянии двигатель; если хватало температуры, могли зажечь огонь, однако порой солдатам, наоборот, требовалось его погасить или ударить морозом, а для этого нужны были холодные искры.
Однако ее пуля, похоже, никак не хотела их подхватывать, а другие девушки мешали ей сосредоточиться. Уровень дисциплины у ночных бомбардировщиков был катастрофическим. Надя с Галиной зажигали искры, сплетали вместе и с их помощью превращали в пар ливший с неба дождь, не давая ему себя замочить. Катя и Пави пытались уговорами выманить злобно шипевшую кошку из дыры в стене, сложенной из мешков с песком и отделявшей полигон. Ревна сидела на ящике, болтая своими железными ногами.
Хуже всего дело обстояло с Магдаленой. Прильнув к Ревне и прищурившись, она смотрела в ствол ружья.
– Может быть, смастерить газовую пулю? – спросила она.
Ревна собралась было ответить, но в этот момент к ним, шлепая ногами по лужам, подошла Линне.
– Только не говори мне, что оно заряжено, – сказала она.
Уж чего-чего, а увидеть, как Магдалена у нее на глазах вышибет себе мозги, ей точно не хотелось. Зима никаких оправданий слушать не станет, а девушки с превеликой радостью свалят на нее всю вину.
Магдалена спокойно подняла глаза и сказала:
– У него не взведен курок.
Это не исключало, что ружье заряжено. Неужели Зима не могла проверить всех на наличие здравого смысла? Линне вырвала у Магдалены ружье, предварительно убедившись, что ствол смотрит в сторону соломенного чучела на полигоне.
– Кто-нибудь из вас учился стрелять? – спросила она, проверив ружье и протянув его Магдалене прикладом вперед. – Идите к стенду и поупражняйтесь как следует.
Магдалена сжала Ревне руку и сказала:
– Нет.
По правде говоря, они вели себя так, будто у них тут выходной. Не задумываясь, Линне наклонилась к самому лицу Магдалены.
– Я твой командир. Так что выполняй приказ, пока я не накатала на тебя рапорт.
Это она зря. У Магдалены загорелись глаза, и она приняла брошенный ей вызов.
– Ну так иди, катай. А я попрошу Тамару, чтобы нам назначили другого командира.
У Линне перехватило дыхание от возмущения.
– В армии так не делается.
В последнее время она так часто повторяла эту фразу, что слова слетели с ее губ совершенно бездумно.
– Я пойду стрелять, – сказала Ревна, соскользнула с ящика и зашлепала протезами по грязи.
Кто бы их ни сделал, он был настоящий мастер. На них даже несколько пальцев выворачивались наружу, служа дополнительной опорой. Но как Ревна, простая заводская работница, могла себе такое позволить, для Линне оставалось загадкой.
Ревна взяла ружье, неуклюже выстрелила и промазала, попав в плечо не тому чучелу, в которое метила, а соседнему. От досады тут же сникла и мельком глянула на Линне, будто ожидая от нее выволочки.
Та дала ей еще одну попытку, а сама подошла к Кате.
– Ты слишком высоко задираешь ствол. В итоге пули ложатся куда попало.
– Соломенное чучело выиграло, – сказала та, закатив глаза, и опять прицелилась, – что-то я не помню, чтобы у нас в аэропланах было место для винтовок.
Линне скрипнула зубами и попыталась вспомнить, с какой стати она решила сохранять самообладание.
– Может случиться так, что в один прекрасный день без стрельбы будет не обойтись! И как ты попадешь в цель без постоянных тренировок? Я лишь пытаюсь…
– …выставить нас круглыми дурами, – сказала Катя, – понятное дело.
– В этом тебе можно и не помогать, – ответила Линне.
Нежные, изящные руки Кати с силой сжали ружье. В тусклом свете пасмурного дня вышивка на рукавах ее военного мундира сияла огнем. Линне учуяла в воздухе запах ссоры. Но Катя так и не смогла воспользоваться представившимся шансом.
На краю полигона кто-то громко прочистил горло. Девушки повернулись и увидели кучку парней, сгрудившихся у мешков с песком. Линне не знала, как давно они там стоят. Один из них вышел вперед – загорелый брюнет с аккуратной бородкой – и снисходительно им улыбнулся. Ответных улыбок он не дождался.
Бледный блондин рядом с ним выглядел надменнее.
– С вашего позволения, ругаться будете в другом месте. У нас здесь занятия.
– С вашего позволения, у нас тоже здесь занятия, – отрезала Катя, направляя часть своей ярости на нового врага.
После истории с граффити на Стрекозах вопрос о том, кто их злейший враг, больше не стоял.
– Так что убирайтесь отсюда, мы работаем.
– Что-то непохоже, – донесся чей-то голос.
В задних рядах собравшихся послышались смешки.
У Линне пылали ладони, но она усилием воли надела на лицо маску доброжелательности.
– У вас что, нет своего полигона?
– Там слишком много народу, – сказал брюнет.
Он пригляделся к ней, и непринужденная улыбка на его лице стала еще шире.
– Далековато ты забралась, радость моя. Степь неблизко.
Линне стиснула зубы. Ее мать действительно была из Унгурина, но это еще не значит, что ее с этим ублюдком что-то объединяет. Она взяла ружье и демонстративно его зарядила, будто на остальное ей было наплевать. Но вокруг кончиков пальцев, выдавая ее, плясали искры.
– Я из Мистелгарда. Степь в жизни не видела. И я тебе не радость.
Он пожал плечами и сказал:
– Долош, долош.
Линне так и не набралась храбрости, чтобы попросить отца дать ей пару уроков унгуринского языка, поэтому даже не догадывалась, что это значит. Она иронично ему улыбнулась – на всякий случай – и ответила:
– Начальство приказало нам заниматься здесь.
– Расскажи об этом полковнику Гесовцу, – сказал блондин, – уверен, что он растолкует вам, что к чему.
У него была классическая внешность породистого уроженца Ридды: орлиный профиль, голубые глаза и густые, медового оттенка волосы. Такие лица, как у него, обычно изображали рядом со словами «НАШИ ГЕРОИ» или «МЫ ИМИ ГОРДИМСЯ» на сводках, которые разбрасывали с паланкинов. Однако у Линне о нем сложилось несколько иное мнение, основанное на том, что слетало с губ парня.
Катя прислонила ружье к стене из мешков с песком и сложила на груди руки.
– Мы имеем право здесь находиться.
Симпатяга-осел улыбнулся, как ее четырехлетняя сестра после шаловливой проделки.