– Мужчины нужны на фронте, так что мы в приоритете. У нас нет времени сидеть без дела и учить вас пользоваться оружием.
– А мы и без вас разберемся, – ответила ему Ревна, хотя ее голос осекся, когда они разом повернули к ней головы.
Их взгляды дружно соскользнули вниз, к ее ногам, ища на брюках складки, которые помогли бы понять, где у нее кончается плоть и начинается металл. Она вспыхнула, но не отступила.
– Мы занимаемся здесь уже два месяца.
– Но лишь впустую тратите средства и силы, – фыркнул симпатяга-осел.
Линне ощутила знакомое жжение: подступил гнев, который всегда был близко. И тут же подсказал ей новую глупость. Она сняла ружье с предохранителя и выстрелила. Солдаты-мужчины подпрыгнули. Двое из них выругались. Самое дальнее чучело, установленное в конце полигона, покачнулось – ему в плечо вонзилась пуля.
На несколько мгновений все потеряли дар речи. Потом Оля зааплодировала. К ней присоединились и другие, пытаясь еще больше подчеркнуть ее успех. «Лицемерки», – подумала Линне, но еле сдержала улыбку.
– Значит, после всей этой подготовки ты только и можешь, что попасть кое-как в набитую опилками куклу? – сказал симпатяга-осел. – Похоже на банальное везение. Повторить это у тебя ни в жизнь не получится.
Брюнет ткнул его локтем в бок.
– А тебе почем знать, Крупин? Ты бы не попал в Дракона, даже если бы он торчал у тебя прямо под носом.
По мужским рядам пронесся хохот.
– Это точно! – крикнул кто-то сзади.
Линне ржать с ними не стала. Она смотрела куда-то между дневными и ночными бомбардировщиками и вертела в пальцах еще один патрон, согревая его своим теплом. Ей за воротник лился дождь. Если бы не заявились эти мальчишки, девушки из полка ночных бомбардировщиков в эту минуту говорили бы, как замечательно было бы сейчас оказаться под крышей. Кроме того, она прекрасно знала, что парни не уйдут и сделают все, чтобы она проиграла. Они жаждали победы и для достижения этой цели были готовы унижать ее, мошенничать, а если понадобится, то и использовать любые отговорки.
Брюнет вышел вперед, передернул затвор и выстрелил. Пронизанная холодными искрами пуля ударила чучело в самый центр груди, полыхнув по краям голубым инеем. Друзья тут же устроили ему овацию. Он и в самом деле сделал хороший, убийственный выстрел. Но Линне могла и лучше.
Он протянул ей свое ружье.
– Без обмана. Оружие должно быть то же самое.
Линне кивнула. Обмениваясь ружьями, они слегка коснулись друг друга пальцами.
– Сделай как я, радость моя.
– Я же говорила, что никакая я тебе не радость, – повторила она.
Потом зарядила ружье и проверила его, желая убедиться, что он не сунул незаметно что-нибудь в ствол, не ослабил ударник и не подставил оружие под дождь, чтобы намочить. Удостоверившись, что состояние оружия удовлетворительное, она прицелилась и разнесла в клочья нос на соломенном лице чучела, голова которого полыхнула огнем, вступившим в схватку с дождем.
Со всех сторон посыпались аплодисменты. Ее оппонент приподнял брови.
– Кажется, это состязание для тебя сущий пустяк.
– Это не состязание, – ответила Линне.
В противном случае она бы размазала его по земле. По телу девушки прокатилась волна жара.
– Топайте отсюда.
– Сдаешься? – спросил он, распахивая глаза и изображая досаду. – Неужели ты позволишь мне так легко выиграть, радость моя?
– Я. Тебе. Не. Радость.
– Глянь вон туда, – сказал он и показал на капустное поле за стрельбищем размером с почтовую марку – все, что осталось от прежних обширных фермерских угодий Интелгарда, когда-то главного кормильца Союза.
В середине поля стояла груженая кочанами телега.
– Спорим, что я собью с этой телеги капустную голову, а ты нет.
– На что? – спросила Линне.
Он вытащил из кармана портсигар и открыл его.
– На половину недельного пайка.
Это не могло не соблазнить. Девушкам выдавали паек поменьше, чем парням, и ей никогда не удавалось расходовать его экономно. Она почти физически ощутила на языке кисловатый вкус расидина. Мир вокруг на мгновение замер и в это самое мгновение на нее снизошла уверенность. Это была ловушка. Он толкнет ее, дернет ружье, назовет радостью, а может, даже шлепнет по заднице. Пойдет на что угодно, лишь бы вывести ее из игры, лишь бы она промахнулась.
Она ждала, когда он сделает нечто подобное. Ничего. Подождала еще. Затем выстрелила. Капустный кочан, лежавший на телеге слева, брызнул в разные стороны листьями и скатился вниз. От силы удара несколько его соседей тоже покачнулись и шлепнулись в грязь. Девушки устроили бурную овацию, парни тоже захлопали в ладоши.
– Неплохо, – признал брюнет.
– Давай, я жду, – сказала Линне, сунула ружье под мышку и вытащила собственный портсигар – яркую, красивую серебряную безделушку, которую она позаимствовала с отцовского стола перед побегом.
Его рука дернулась к портсигару, но повисла в воздухе.
– Давай еще раз.
– Мы так не договаривались.
– Крупин прав – это могла быть чистая случайность, – привел он свой довод.
– Давай, говори, какой кочан тебе сбить, – сказала Линне, – и я тут же это сделаю.
Она опять зарядила ружье.
Брюнет обошел девушку, встал прямо за спиной и наклонился к ней.
– Вон тот, – прошептал он и показал на капустную голову, восседавшую ближе к вершине кучи.
– В правом переднем углу, – уточнила она, – второй кочан сверху, третий сбоку? Отойди, ты мне мешаешь.
– Прости, – он отступил на шаг назад, перед этим пощекотав своим дыханием ее ухо.
Она потерла в этом месте голову и сосредоточилась.
Попасть в кочан, второй сверху и третий сбоку, ей не удалось – пуля разнесла соседний. Когда аккуратно сложенные кочаны стали валиться на землю, увлекая за собой в падении и другие, на краю поля кто-то завизжал, изрыгая проклятия, – видимо, крестьянин. Тьфу ты, пропасть.
– Еще раз, – сказала она.
– Чем это вы здесь занимаетесь?
Все обернулись. К ним под дождем размашисто шагали три фигуры. У первой фигуры было красное лицо и нашивки полковника. Нужно было придумать оправдание, да побыстрее. Линне щелкнула каблуками, вытянулась по стойке «смирно» и отдала честь. По спине вниз стекала дождевая вода.
– Ой! – невольно вырвалось у нее, когда она разглядела остальных.
– Отвечайте! – прорычал Гесовец, брызгая слюной.
Выполнить его приказ Линне была не в состоянии. Она не могла думать ни о чем, кроме двух человек, маячивших у него за спиной. Двух человек в серебристых куртках с гордо приколотыми на самых видных местах голубыми звездами. Скаровцы.
Заметив, что она впала в ступор, Гесовец обернулся посмотреть, в чем дело.
– Ах да. Леди, позвольте представить вам офицеров Особого контрразведывательного отряда военного времени. Они будут информировать столицу о наших успехах. А также решать, насколько наши бойцы готовы драться и обеспечивать безопасность базы. Эту информацию я до вашего сведения довел и теперь уверен, что услышу от вас ответ на мой вопрос: Чем вы здесь занимаетесь?
Не может быть. Эти ребята не могут быть скаровцами. Только не они. У Линне задрожали ноги. Нельзя, чтобы ее состояние кто-нибудь заметил.
Она их узнала. Узнала больше, чем когда-либо хотела узнать.
Мрачный, как всегда, Досторов стоял слева, мокрый от дождя. Тот самый Досторов, который зачислил ее в полк Кослена. Тот самый Досторов, который слишком много курил и никогда не открывал рта, если у него была возможность вместо этого пожать плечами. Намокшие темные волосы лезли ему в глаза. Линне видела, что это его раздражает, но он не торопился их отбрасывать. Одетый в длинную серую шинель, он явно чувствовал себя не на своем месте.
Рядом с ним стоял Таннов – светловолосый, ясноглазый и неизменно веселый. Тот самый Таннов, который сыграл с ней самую злую шутку. Тот самый Таннов, который застукал ее и доложил о ней. Она больше никогда не сможет пнуть его под зад, чего он вполне заслуживал. Отец как-то сказал ей, что когда человек идет служить в «Скаров», с его лица навсегда исчезает улыбка, однако Таннов скалился непринужденно, как всегда. Его взгляд скользнул по толпе девушек и на миг задержался на ней – пожалуй, несколько дольше, чем на остальных. Она с силой сжала ружье, по ее пальцам побежали холодные искры.
Только бы не покраснеть. Может, он ее еще и не узнает.
– Отвечать, – прошипел Гесовец.
Из всех одна только Ревна попыталась ее спасти.
– Это они ее к этому подтолкнули, сэр…
– «К этому» – это к чему? – набросился на нее Гесовец свирепым быком.
Ревна уставилась себе под ноги.
– Они сказали, что мы не умеем стрелять и лишь напрасно тратим время, и Линне решила им показать.
«Не называй меня по имени», – в ярости подумала та, сглотнув застрявший в горле панический ком. Интересно, в старом полку узнали, как ее на самом деле зовут?
– Стало быть, вы решили покрасоваться, – протянул Гесовец и показал на телегу с капустой, над которой стенал обезумевший крестьянин. – Это армейское имущество. И никакое желание выставить себя в выгодном свете не оправдывает его порчу!
– Они… они мешали нам заниматься… – пролепетала Ревна.
– Вы думаете, меня интересуют какие-то мелкие пререкания? – взревел полковник.
На ее куртку попали капельки его слюны. Ревна вздрогнула, даже скаровцы за его спиной и те подняли брови. Она сделала глубокий вдох.
– Но они бросили ей вызов…
– А может, не они вам, а вы им?
На несколько секунд над стрельбищем повисла тишина.
– Нет, – чуть ли не шепотом ответила Ревна.
– Что «нет»?
– Нет, сэр.
Гесовец в ярости смотрел на них, грудь его вздымалась. Парни старательно делали вид, что оказались на полигоне по ошибке. Таннов тихонько, вежливо кашлянул.
Гесовец подпрыгнул. Затем совладал с собой и придал лицу надлежащее выражение.
– Может, офицер Таннов почтет за честь… – произнес он.