Стрекоза парила в воздухе, подчиняя себе ветер и Узор, как те сороки и вороны, что носились над крышами Таммина. На земле машина казалась неуклюжей и массивной, но была создана для воздушной стихии, и прочувствовать ее надо было изнутри. Когда Ревна согнула руки, крылья Стрекозы тут же на это отреагировали, а ее незамысловатый стальной каркас подлаживался к малейшим движениям по мере того, как полетные перчатки хватались за тончайшие нити.
Если до этого она боялась, что аэроплан будет ее по-прежнему ненавидеть, то теперь знала, что он больше никогда не выступит против нее.
– Отлично, – сказала Тамара.
По голосу командора Ревна поняла, что губы Тамары расплылись в улыбке.
Они на бреющем полете сделали круг над базой, опустившись так низко, что могли бы задеть брюхом забор или бросить на крышу санчасти крону. Сверху мир представлял собой мозаику из кровель цвета темного цикория, бурой грязи и бежевых досок, захватанных солдатскими пальцами. Когда Тамара посылала очередную порцию энергии, Узор серебристо вспыхивал.
Интересно, а как с воздуха выглядит Таммин? В этом городе она прожила всю свою жизнь, там же научилась пользоваться Узором. А паланкины и боевые жуки чувствуют, как она дергает за нити, пролетая мимо них? Она представила, как полетит над заводом, когда-то мертвой хваткой державшим ее в своих удушливых объятиях, и над кварталом, где жили мама с Лайфой и их соседи. Когда в следующий раз в небе Таммина появятся Драконы, она больше не будет несчастной девушкой, умирающей от страха на улице, забитой пылью, которая не дает даже вздохнуть. Она встретит их лицом к лицу и с гордостью воспользуется Узором.
Тамара помогла Ревне мягко приземлиться и выключила тягу. Ревна почувствовала, что обрывки нити, соединившей их воедино, испарились, оставив в душе только удовлетворение, усталость и гордость.
Пилотская клетка Стрекозы на груди ослабила свою хватку.
– Неужели это правда? – сказала она и повернулась посмотреть на Тамару.
Глаза командора сияли, отражая эйфорию Ревны.
– Что именно?
Неужели после войны это будет законно? Ревна облизала губы и сказала:
– Разве мы в полете не завязываем нити Узора в узлы?
– Завязываем, – ответила Тамара. – Но они очень маленькие и в большинстве своем распутываются сами в течение двадцати четырех часов.
Это же говорила и Пави за ужином после их первой тренировки.
– Чтобы образовать большой узел, искажающий магию и порождающий чудовищ, требуется уровень активности Узора, который не в состоянии обеспечить и сотня Стрекоз. Кроме того, излишек искр, проходя через двигатель, возвращается в Узор, делая его только сильнее.
Она улыбнулась с таким видом, словно знала, о чем ее хотела спросить Ревна.
– И если нам удастся доказать это сейчас, мы сможем летать и после войны. Это я тебе обещаю.
Если удастся доказать это сейчас. Им предстояло еще много работы, и теперь Ревна как никогда была полна решимости эту работу проделать.
С помощью Узора она выбралась из кабины, но, спускаясь, совершила неловкое движение и грохнулась на землю. Ноги отозвались покалыванием, в культях забилась боль.
– Отличная работа, – сказала Тамара, пожала ей руку и пошла за Пави.
К Ревне бросились Катя и Елена.
– Ты в порядке? – спросила последняя и схватила ее за руку, будто стоило Ревне сделать еще хоть шаг, как она тут же упала бы.
– Все хорошо, – ответила девушка.
Хотя Ревна, уходя с поля, хромала, ей на самом деле было хорошо. Даже замечательно. Тело ощущало себя как-то иначе, словно представляло собой теперь нечто большее.
По окончании полетов Тамара собрала их всех у себя в кабинете. Столпившись в небольшой комнатке, пилоты потирали руки, пытаясь согреться, пока она разливала по крохотным чашечкам чай из самовара. Потом плеснула в каждую капельку кумыса.
– За вас, дорогие мои, – сказала она и приподняла в их честь свою чашку.
Девушки в ответ приподняли свои и выпили. Ощутив во рту горьковато-кислый вкус молока, Ревна изо всех сил постаралась не скривиться. Мама никогда не любила такие напитки, а папа предпочитал ром из сахарной свеклы, добавляя в него для свежести мяту. Кобылье молоко пили в сельской местности, а Таммин был город промышленный. Однако ритуал посвящения был важнее напитка.
Они несколько минут посидели молча, наслаждаясь теплом и приправленным кумысом чаем. Прихлебывая его, Ревна подумала, что ее боевые подруги могли казаться подозрительно добропорядочными девушками Союза, но теперь их объединяло другое – они все были пилотами.
– Честно говоря, – сказала Пави, – я никогда не думала, что нам это по силам.
– А я всегда знала, что мы способны на все, – возразила ей Катя.
Это и был тот секрет, который объединял их, когда они держали в руках чашки и пили крепкий чай с пикантной добавкой. Это был секрет, который объединял их, когда они, улыбаясь друг другу, шли на ужин. И заключался он совсем не в том, что они умели летать или могли пользоваться Узором. Мы способны на все.
За ужином все внимание приковывала к себе стайка хихикающих пилотов. Линне никто не рассказал, что произошло, а сама она ни о чем не спрашивала. У нее был довольно паршивый день. Штурманам выдали первые попавшиеся – из тех, что приводились в действие искрами, – машины, какие только оказались под рукой на базе, и заставили на них практиковаться.
Линне до сих пор чувствовала, как в ее кожу вонзается длинная игла генератора, – будто тонкая нить, по которой из нее, казалось, уходила жизнь. Никогда прежде она еще не чувствовала себя так плохо. В бывшем полку, на занятиях с искрами, она все контролировала и держала в своих руках, но теперь напрочь была этого лишена.
Что еще хуже, остальные даже не думали жаловаться. Они без конца болтали, рассуждая о пилотах и о том, как прошел первый день полетов. И никому из них не было никакого дела до тех искр, которые им пришлось потерять. Линне боялась расспрашивать Надю, как она все это проделала, несмотря на то, что, приводя в действие одну машину за другой, суровая девушка предварительно читала руководство по эксплуатации.
Линне поглядывала одним глазом на дверь столовой, на тот случай, если войдут Таннов с Досторовым. Но они так и не появились. Не исключено, что скаровцы питались где-то в другом месте, где еда была получше. Молча она прикончила свой ужин, посчитав это личной победой. Потом отправилась в комнату, легла в постель и растянулась на жесткой доске.
Так называемые ночные бомбардировщики никогда не пойдут в бой. А если бы пошли, то война их сломала бы.
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетела Елена. Увидев Линне, она замерла на месте и покраснела.
Да, Линне тоже не знала, что сказать. Если бы знала, то за ужином была бы более общительным компаньоном. Через мгновение до ее слуха донесся скрип кровати Елены – та села, сбросила ботинки и облегченно вздохнула.
Линне старательно ее игнорировала. Ей хотелось только одного – спокойно полежать. Раньше, в полку Кослена, она жила одной жизнью с парнями и даже привыкла к этому, слишком привыкла; но в Интелгарде она сжалась в комок и замолчала.
Елена покопалась в своем ранце, подняла глаза и перехватила взгляд Линне.
– В столовую не идешь?
– Зачем? – спросила Линне.
– И правда – зачем? – прошептала Елена.
Наконец она нашла, что искала, – пару черных туфелек на каблуках и шерстяное платье. Затем расстегнула мундир и стащила его, оставшись в одних трусиках и бюстгальтере. Линне отвернулась к стене. Здесь все было иначе. Девушки не знали стыда. Она год за годом пряталась, переодевалась, когда ее никто не мог видеть, и каждый раз оглядывалась через плечо, когда снимала рубашку. Вставала на час раньше, чтобы принять душ и оставить на бритве немного мыльной пены. Когда были месячные, стирала по ночам окровавленные тряпки. И не могла теперь перестать заматывать грудь тугой лентой, словно иначе признала бы, что ей здесь действительно хорошо. Хотя винить в этом полк Зимы было бы неправильно, ей казались неуместными бесцеремонные манеры Елены. Совсем не солдатские.
Что-то глухо упало на пол. Линне обернулась. Это уронила свои туфли Елена. Ее небесно-голубое платье больше подходило для лета, чем для поздней осени. Голые ноги на улице наверняка замерзнут, но ей, казалось, не было до этого никакого дела. Она сунула ноги в туфельки, схватила армейскую куртку и вышла, не удостоив Линне даже взглядом.
Куда это она так вырядилась? Первым делом в голову пришла мысль о парне, который дожидался ее с цветами в руках и глупой улыбкой на лице.
Шея Линне полыхнула жаром. Тридцать первый наверняка перещеголяет ночных бомбардировщиков в амурных вопросах. Она совсем не удивилась бы, если бы какой-нибудь парень попытался использовать секс, чтобы доказать, что женщинам в армии не место.
Линне соскользнула с кровати и надела ботинки. Она метнула искры и сжала их в руках. Если она затеет драку, об этом тут же узнают Зима и Гесовец и полк затопит волной слухов. Но если немного побалуется своей магией, всего ничего, то лишь напугает обидчика, и позже всегда сможет списать это на неумелое обращение с искрами.
Даже не подумав зашнуровать ботинки, она схватила куртку и выбежала на улицу.
Елена уже дошла до середины двора, стараясь шагать быстрее, чем позволяли ее симпатичные туфельки. Ветер бросил Линне в лицо волосы. Солнце давно закатилось за горы, окрасив ночь в темную кобальтовую синь. Над ее искрившимися руками поднимался пар.
Елена шла по направлению к столовой. Но вместо того, чтобы скользнуть в сторону, как думала Линне, подошла ко входу в помещение и открыла дверь. Линне услышала тихий и проникновенный напев трубы, прежде чем Елена скрылась внутри.
Линне, теперь уже заинтригованная, тоже подошла к двери столовой и открыла ее. После сковывающего все члены ветра было приятно ощутить теплый порыв воздуха. Елена, застыв на пороге, отметила ее появление приподнятой бровью и повернулась к Кате.