евушки внимательно осмотрели аварийные комплекты жизнеобеспечения и выбросили из кабин все ненужное – к ярости полковника Гесовца. В большинстве случаев им придется совершать ночные боевые вылеты к ближайшей линии фронта, поэтому в консервированных продуктах не было никакого смысла. Обтянутые холстиной крылья и деревянные носы аэропланов были слишком уязвимы для искр и огня Драконов, а летали они слишком низко над землей, чтобы экипаж мог надлежащим образом воспользоваться парашютами. С пайками и растопкой для костров тоже пришлось расстаться. Солдаты, пропавшие без вести на фронте, автоматически причислялись к изменникам и дезертирам, поэтому мысль о том, чтобы пешком преодолеть дикую ридданскую равнину только для того, чтобы оказаться в тюремной камере, никого не прельщала. Так что брать с собой походное снаряжение было глупо.
Теперь Стрекоза стала вторым «я» Ревны. Она думала об аэроплане, когда съедала на рассвете завтрак, и ему же посвящала последнюю мысль перед тем, как лечь спать. Вместо рук у нее были крылья, вместо ног – хвост. Вне кабины Стрекозы она видела только половину мира, зато внутри аэроплана смогла разглядеть его целиком. Научилась чувствовать воздушные потоки, когда они увлекали ее за собой, и очарование Узора, направлявшего крылья. Видела его нити, которые тянулись над аэропланами и извивались, следуя руслу реки. Ощущала биение жизни в кабине.
Тамара постоянно меняла штурманов, ставила их в пару с другими партнерами. Все штурманы воспринимались по-разному, их эмоции сплетались с ее собственными до тех пор, пока она не переставала понимать, кто именно и что именно думает. У Галины был легкий и переменчивый нрав, такой же, как ее болтовня. Ася оказалась такой незаметной, что Ревне приходилось без конца проверять, не выпала ли она из кабины. С Надей было тяжело, она то и дело задавала опрометчивые вопросы, как правило о ее ногах, ничуть не беспокоясь о душевном состоянии Ревны.
Но хуже всего было с Линне. Та орала и ругалась с момент взлета и до приземления. Стрекоза от этого нервничала, и после каждого такого полета у Ревны дрожали руки, однако от чего именно – от страха Линне или от ее собственного гнева, – она сказать не могла. После полетов Линне гордо уходила к своим друзьям-скаровцам. «Хоть одной из нас после войны не будет грозить опасность со стороны Союза», – горько думала Ревна.
Она надеялась, что кто-то попросится к ней в постоянные напарницы, но девушки уже разбились на пары, и свободных штурманов осталось мало. Что станет с ее семьей, если она окажется без напарниицы? Когда, наконец, во время одного из учебных полетов она набралась храбрости и спросила об этом Надю, та лишь пожала плечами и сказала:
– Мы уже договорились летать с Еленой, мне очень жаль.
Судя по тону, ей действительно было жаль, но после каждого занятия у Ревны в ушах еще долго звенели слова Линне: «Ты стала бы с ней летать?»
Магдалена где-то отыскала стремянку, однако Ревна ненавидела ее использовать. Она забиралась в Стрекозу и покидала ее с помощью Узора, даже когда после долгих часов тренировок туманился взор и болела грудь там, где в нее вонзались живые когти. Порой сил выдернуть себя из машины не хватало, и тогда она просто вываливалась из кабины. В такие минуты протезы с силой лупили по культям, и в ногах огнем полыхала фантомная боль. А иногда, когда ей было плевать на обращенные на нее жалостливые взгляды, она брала в санчасти кресло-каталку. Не важно, что о ней думали. Важно только то, что она умеет летать.
Холодным, серым вечером их окончательно разбили на пары. Явившись на следующий день в столовую на завтрак, Ревна увидела на стене объявление, вокруг которого сгрудились девушки. Она задела стол, с неприятным звуком ударившись о него ногой, и споткнулась. Другие толкались, чтобы лучше разглядеть написанное, а увидев свои имена и фамилии напарников, оживленно перекрикивались.
Ей тоже следовало отыскать себя в этом списке. Но она отчаянно, ужасно не хотела этого делать. Чтобы найти надежного партнера, требовалось больше времени. Однако они уже налетали по сто пятьдесят часов, почти столько же, сколько авиаторы полковника Гесовца. И у нее уже был опыт полета с каждым из штурманов.
Формирование постоянного состава означало, что им осталось преодолеть одно-единственное, последнее препятствие. Все чуть с ума не сходили от возбуждения. Все, кроме нее.
Когда толпа немного поредела, она протолкалась поближе, чтобы прочесть объявление. Первым в столбце шло имя пилота. Ревна пробежала глазами список, пока не нашла себя.
ПИЛОТ: РЕВНА РОШЕНА
ШТУРМАН: ЛИННЕ ЗОЛОНОВ
ИНЖЕНЕР: МАГДАЛЕНА ЧУЙКОВА
У Ревны упало сердце. Может, Тамара решила, что они друзья? Может, увидела, что они перестали ссориться, и сделала из этого неверные выводы? Или ей просто банально не повезло. Или же Линне приглядывала за Ревной по заданию своих дружков-скаровцев.
А может, остальные доложили о своих предпочтениях, и ее брать в напарницы никто не захотел.
– Эй, – коснулась ее плеча Магдалена.
У девушки был такой вид, будто она со вечерашнего вечера без отдыха торчала в лаборатории. Вьющиеся волосы Магдалены были стянуты в хвост на затылке, щека испачкана маслом.
– Мы вместе, – сказала она, и они с Ревной уселись на ближайшие свободные стулья, – и вместе мы наверняка сможем противостоять ей. Сиди, я принесу тебе завтрак.
Ревна чувствовала в животе какую-то тяжесть. Теперь она еще на шаг ближе. Ей бы порадоваться за себя и подруг. И тому, что она обеспечила маме с Лайфой будущее. Тому, что ей дали шанс нанести по Эльде ответный удар.
Только вот существование Линне мешало ей радоваться. Та воплощала собой Союз, загубивший Ревне жизнь. При воспоминании о том, как Линне паниковала в кабине, Ревну охватывало чувство вины. Ревна могла с ней летать, хотя это было и непросто. Интересно, если бы она стала настаивать, чтобы Линне летала с кем-то другим, обрекла бы она тем самым на мучения другого пилота? Ревна успокаивала себя тем, что самой Линне было бы легче, если бы она летала с подругой.
«Но это же Линне, – предательски прошептал голос в голове, – у нее нет подруг».
Пока инженеры готовили машины к следующему полету, Ревна решила отправиться к Тамаре. Ветер разогнал с неба все тучи, обнажив темно-синее сумеречное небо. По покрывшейся изморозью земле скользили ноги. Посыльные паланкины, бегавшие по базе, то и дело шли юзом; пальцы протезов Ревны на каждом шагу вонзались в доски. Непослушные, как и она сама. Ей бы укротить свой гнев и попытаться привыкнуть к новой партнерше.
Так говорила себе прежняя Ревна. Но если она хочет выиграть войну ради своих друзей и семьи, то за себя нужно бороться.
Из приоткрытой двери кабинета Тамары до Ревны доносился приглушенный гул голосов. Ей хотелось сесть – протезы натерли культи, и их надо было подтянуть. Однако хороший солдат в разговоры не встревает. Ха. Может, она заразилась этим от Линне?
До ее слуха донеслось нетерпеливое: «Сэр… мэм…» Голос был ей знаком. Самодовольный и всезнающий. Голос, звеневший в ее ушах, как пощечина. Ты стала бы с ней летать?
Ревна распахнула дверь и вошла в кабинет. Чтобы не упасть, переступая порог, схватилась за косяк. Тамара с Линне подняли на нее глаза. Щеки штурмана залились краской. Ревну охватил гнев, она чувствовала себя так, словно опять оказалась в железных тисках Стрекозы. Именно Линне тянула вниз и себя, и ее. Именно Линне была слабым звеном и не заслуживала доверия. Ревна так задрожала, что не решилась убрать руки с дверного косяка.
Тамара окинула ее спокойным взглядом.
– Подожди за дверью, я через минуту освобожусь.
– Я тоже не хочу с ней летать, – произнесла Ревна.
Линне еще гуще залилась румянцем, развеяв последние сомнения. На Ревну, обрушившись со всей силой, нахлынуло смущение. Мама устроила бы ей ужасный нагоняй за то, что она отказалась подчиниться приказу командира, тем более в присутствии Линне.
Тамара тяжело вздохнула.
– Мне очень жаль, что ваша взаимная неприязнь мешает работе. Надеюсь, ваши возражения носят общий характер и никоим образом не вызваны сомнениями в боевых качествах каждой из вас.
Повисла долгая, тяжелая тишина. Ревна не могла заставить себя взглянуть на Линне.
Тамара потерла лоб.
– После стольких часов, проведенных в полетах, я было решила, что вы уж точно не станете сомневаться друг в друге. Сейчас мне будет уже трудно внести изменения в список. Другие девушки подали рапорты, попросив назначить им конкретных партнеров, и теперь любые изменения надо будет согласовывать с ними.
Грудь Ревны сдавило от досады. Значит, она осталась единственным не занятым пилотом. Но должен же быть другой выход. Что ей теперь делать? Определить проблему, – сказал бы ей папа.
Проблема заключалась в следующем: Линне. Как устранить проблему, если с этой самой проблемой приходится сотрудничать?
– Завтра у вас экзаменационный полет, – продолжала Тамара, – председателем комиссии назначен генерал Церлин, а у него нет времени на всякие мелкие ссоры. Если вы согласитесь лететь завтра в паре, я подумаю, что можно будет сделать потом, чтобы подобрать вам постоянных напарниц. Однако, – она скривила уголок рта, – если вы действительно не можете летать вместе, то и для вас, и для аэроплана будет лучше и безопаснее от полетов отказаться. Ну так как, вычеркивать вас из списка?
– Нет! – хором воскликнули они.
Пальцы Ревны вонзились в пол, и дешевая фанера заскрипела. Нет, она не будет той единственной, кто останется на взлетном поле. Ревна воскресила в памяти ощущение ветра в полете, перед ее глазами встал Узор, распростершийся вокруг серебристым одеялом. И мысленно она перебрала причины, по которым должна сражаться, – ради Узора, ради семьи, ради друзей. Летать в паре с Линне лучше, чем торчать на земле.