Во дает, а! Она уже открыла было рот, собираясь сказать Досторову, что в жизни не подозревала в нем такого юмориста, но у нее в ушах все еще звучало предупреждение «Не говори так». Теперь они были скаровцы. А скаровцы должны были внушать уважение, страх и требовали повиновения. Начнем с того, что ей вообще не полагается здесь быть, причем совсем не из-за каких-то идиотских «армейских секретов».
Таннов поглядел на дрожавший паланкин и нахмурился.
– Он вообще может двигаться в таком состоянии?
– Естественно, – ответил Досторов, – нас засек один из их Небесных коней и немножко зацепил своим огнем. Но по мере вашего продвижения на север он будет постепенно приходить в себя.
– Но мы же можем вызвать механика, чтобы он его осмотрел, – сказал Таннов.
– Мы выбились из графика, – возразил Досторов, – и поэтому теперь…
Тут уже Таннов предостерегающе посмотрел на товарища. «Что-то изменилось», – подумала Линне. И Таннов не хотел сообщать ей, что именно.
Скаровец отвел Линне от паланкина.
– Ты теперь на все задания будешь летать с мисс Рошеной?
С чего бы это такой интерес к ее пилоту?
– Пока да.
– Линне, тебе лучше держаться от нее подальше, – сказал Таннов.
Я не обуза, а человек.
– Она отличный пилот. И отличный солдат. И если уж на то пошло, то летать может не хуже других. По крайней мере, лучше Кати и Пави.
Затылок Линне обожгла досада. Она заставила себя посмотреть Таннову в глаза.
– Мне повезло летать именно с ней, а не с кем-то еще.
Таннов, казалось, не обратил внимания на ее слова. Он посмотрел сначала на Досторова, потом перевел взгляд на скаровца, принявшего облик кошки.
– Отец Рошены отбывает пожизненное наказание в тюрьме Колшек.
Колшек, ледяной остров-тюрьма. Тамошние узники вкалывали как каторжные в земляных шахтах, выдавая на-гора живой металл, в котором так отчаянно нуждался Союз, чтобы выиграть войну.
– Это невозможно. Тогда ее низвели бы до ранга гражданки второго сорта.
А граждане второго сорта не служат в армии.
– Или же, – добавила она, отчаянно желая, чтобы ее предположение, так или иначе, оказалось правдой, – она чем-то заслужила восстановление в правах.
В правах граждан второго сорта восстанавливали лишь за исключительно мужественные поступки и самопожертвование. И если Ревне это удалось, то она имеет право начать все сначала.
– Статус Защитника Союза она получила только благодаря пребыванию здесь, – мягко сказал Таннов, – а восстановление в правах ей лично выхлопотала Тамара Зима.
В его глазах сверкнуло презрение.
Линне нервно сглотнула.
– Я доверяю решениям моего командира, – сказала она, уверенная, что если это и ложь, то только наполовину.
– Лучше бы ты доверяла мне. Отец Рошены предал Союз. Чему он ее учил до ареста? Если ее уличат в измене, я не хочу, чтобы она потянула за собой и тебя.
– Но кто-то же должен летать с ней в паре штурманом.
– Только не ты.
Он попытался посмотреть ей в глаза, но она не знала, что он в них искал.
– Почему это? – спросила Линне, страшась его ответа.
– Магию Узора узаконили лишь на время войны, – сказал Таннов, – Зима говорит, что узлы, которые вы завязываете, не остаются навсегда. А что, если это не так? Она говорит вам, что вы ограждены от всех неприятностей, но это не совсем так. Девушку вроде Ревны могут арестовать в любую минуту. Так что ты дружбу с ней особо не води.
– Я сама буду решать, с кем мне летать, – ляпнула Линне, не успев хорошенько подумать.
Большая белая кошка с силой ударила хвостом. Досторов вытащил изо рта сигарету, посмотрел на Таннова и вопросительно поднял бровь. Тот задвигал челюстями – точно так же, как в те минуты, когда Кослен сообщал ему что-нибудь такое, чего он совершенно не желал слышать.
Они спорили. Причем так, чтобы она не могла их услышать.
Значит, слухи о телепатии были правдой.
Следить за их пререканиями Линне не могла, но при этом доподлинно знала две вещи. Во-первых, парни почти наверняка говорили о ней. А во-вторых, это была еще одна стена, отделившая ее друзей от тех ребят, которыми они когда-то были. От сослуживцев, о которых она заботилась не один год.
Но они по-прежнему оставались Досторовым и Танновым, и Линне не могла просто так от них отказаться.
– Восемь успешных боевых вылетов, – сказала она, – можешь меня поздравить.
На какой-то миг она подумала, что они продолжают свой спор, игнорируя ее. Затем Таннов сказал:
– Поздравляю.
И отвернулся.
Но в его голосе Линне не заметила особой искренности. Когда Досторов сделал шаг, намереваясь уйти, Таннов схватил его за руку и выбил из пальцев товарища сигарету.
– Ты чего? – начал было он, однако тут же его взгляд потух, будто глаза захлопнулись ставнями.
Он пошел за Танновым, задержавшись только, чтобы бросить ей через плечо:
– Мои поздравления, Алексей.
Линне даже не подумала его поправлять.
Она видела, как Таннов с Досторовым прошли в кабинет Зимы. Ей не нужна была телепатия, чтобы догадаться, что они собирались там делать. Таннов, вполне возможно, полагал, что таким образом он ей помогает. Снег мел прямо в лицо, она съежилась и втянула плечи. Не надо ей больше с ним курить. Он только увеличивал пропасть между нею и девушками из полка ночных бомбардировщиков, а кроме них у нее больше никого не осталось – может, на счастье, а может, и на беду.
Она переместилась ближе к кабинету. Хотя его стены были тонкими и хлипкими, изнутри до ее слуха долетал лишь невнятный гул. Интересно, Таннов действительно может приказать Зиме поменять ей напарницу? Линне будет выглядеть сущей фигляршей и, опять же, останется одна.
«Паршивая идея», – подумала она. Никакого плана у нее не было. Она не могла постучать, но прижаться ухом к двери было бы еще хуже. Можно прятаться до тех пор, пока Таннов с Досторовым не уйдут, но это сработает только в том случае, если они ее не заметят. А если уйти сейчас, то потом можно и не найти в себе мужества вернуться.
Дверь распахнулась, и парни вышли. Увидев ее с порога, Таннов остановился. Затем покачал головой и прошел мимо, не проронив ни слова. Досторов уже вытащил сигарету. Раньше Линне никогда его не боялась, но теперь, подняв глаза на широкие плечи и мускулистые руки скаровца, невольно заметила, что это уже не тот костлявый мальчишка, который зачислял ее в полк.
– Ты бы вела себя поосторожнее, – произнес он, – отец ведь не может уберечь тебя от всех неприятностей.
Не успела она придумать, что на это ответить, как он уже ушел.
В кабинете командора Линне оказалась, толком даже не заметив, как ее туда принесли ноги. Тамара Зима сидела за столом, перед ней лежал чистый лист бумаги, пальцы сжимала ручку.
– О чем они с вами говорили? – спросила Линне.
Когда Зима ее заметила, морщины на ее лице стали глубже.
– К тебе это не имеет никакого отношения, – ответила она голосом холоднее стылого воздуха.
– А если бы имело, вы бы мне сказали?
Зима плотно сжала губы и гневно раздула ноздри.
– Что ты себе позволяешь, Линне?
– Они говорили о Ревне?
Зима с такой силой хлопнула ладонью по столу, что разбрызгала по бумаге чернила.
– Я не желаю ничего слушать! Только не сегодня. И не хочу, чтобы ты спрашивала меня о том, чего не имеешь никакого права знать. У меня нет ни малейшего желания выслушивать требования дать тебе другого пилота, равно как и твои жалобы на однополчан. Единственное, что я готова сейчас от тебя услышать, это пожелание доброй ночи. Это понятно?
В этот момент Линне заметила то, чего не увидела раньше, в волнении ворвавшись в кабинет командора. У Зимы были красные глаза. На краю стола лежал грязный носовой платок. Явно стряслась беда. Что-то на редкость скверное, чего Тамара не могла изменить.
– Доброй ночи, сэр! – сказала она и как можно быстрее выскочила на улицу.
Вдали, на краю поля, виднелся паланкин, а рядом с ним две фигуры. Прищурившись в тусклом свете зари, Линне увидела, что одна из них пришла в движение, двигаясь все быстрее и быстрее. Намного быстрее, чем человек. Потом четыре конечности слились в одно смутное пятно, которое исчезло за деревьями, окружавшими базу.
В присутствии Таннова рот надо было держать на замке. Теперь, когда Линне проснется, она узнает, что Ревна арестована, ей будет не с кем летать и она больше не поднимется в воздух. И навсегда останется доносчицей, запросто болтавшей со скаровцами.
Но когда Линне днем продрала глаза, она увидела, что Ревна крепко спит в своей постели. Не было Пави с Галиной.
14Цена победы
Когда полк узнал, что вновь лишился Пави и Галины, ликование от первого успешно выполненного боевого задания тут же сошло на нет. Ночные бомбардировщицы теперь разговаривали редко, чаще всего нерешительным шепотом, будто опасаясь, что вот-вот откуда-нибудь выпрыгнет человек в серебристой шинели и арестует их за бунтарское поведение.
Ревна с Катей складывали в казарме грязное белье для стирки, когда вошла Надя и вполголоса произнесла:
– Это наверняка они.
Слова «скаровцы» не произносил никто – на тот случай, если кто-то из агентов мог их услышать или за углом прятался механический гонец. Ревна не стала бы исключать такую возможность.
– Ближайшее исправительное учреждение у нас в Эпонаре.
Катя вытащила нитку с иголкой и принялась чинить обтрепавшийся Надин обшлаг.
– Туда добираться три часа плюс три часа обратно. Если нигде не останавливаться.
– Пави с Галиной могли отправить с особым заданием, – сказала Ревна.
– Их аэроплан стоит на поле, – возразила Надя, – а все знают, что они заблудились над вражеской территорией. Таковы правила. Стоит тебе попасть в расположение противника, как ты тут же становишься изменником… Черт!
Это Катя уколола ее иголкой.
Потом, даже не подумав извиниться, сказала: