Однако делиться всем этим с Линне у нее не было никакого желания, и она лишь сказала:
– На меня наехала телега.
– Звучит как полный трындец… то есть… я хочу сказать… это ужасно…
Линне прошла вперед, чтобы убрать с дороги упавшую ветку.
– После того несчастного случая я стала больше экспериментировать с Узором, – продолжала Ревна, – и если бы не он, меня бы здесь, скорее всего, не было.
– Какой бы дурак упустил такой шанс? – пробормотала Линне.
От холода, страха и воспоминаний Ревна пришла в ярость.
– Зачем ты здесь осталась? Беги в свой Интелгард и расскажи о Змее, станешь великим героем. И не прикидывайся, что не можешь уйти.
– Солдаты не бросают братьев.
Линне пнула ветку, та промелькнула в воздухе и ударилась о дерево. Солнечный луч обрисовал ее профиль, высветил все, вплоть до снежинок на ресницах.
– Не надо делать вид, что у тебя нет выбора. Ты хоть и генеральская дочь, но так и не научилась хорошим манерам. Или, может, у тебя ампутировали способности к общению?
Линне замерла. Ревна видела, как по ее лицу метались эмоции, будто она не могла определиться и выбрать из них одну. Гнев, вина, боль. А когда Линне заговорила, голос у нее был спокойный и чуть ли не дружелюбный.
– Отец учил меня относиться к людям с уважением, но в Союзе перед ним все лебезят и пресмыкаются, поэтому он никогда не был для меня примером. А когда я грубила, это приводило моих воспитателей в отчаяние, от чего становилось еще смешнее.
– А что по этому поводу говорила твоя мама? – спросила Ревна.
Линне ссутулилась, ее щеки полыхнули румянцем.
– У меня не было мамы. Родив меня, она уехала обратно в Дой-Унгурин.
– Ой…
Теперь Ревна нечаянно задала неудобный вопрос. Она никогда не слышала ничего о жене генерала Золонова, поэтому, когда они пошли дальше, никак не могла придумать, что сказать еще.
– И ты никогда к ней не ездила?
Линне зашагала с ней рядом.
– Байябар Энлюта была объявлена врагом Союза, – сказала она.
Ревна с шумом втянула воздух.
– Так это твоя мать?
– Дой-Унгурин согласился стать аффилированным членом Союза после десятилетий боевых действий, которые то прекращались, то возобновлялись. Элтай Байябар переговорами добился мира, но его дочь Энлюта отказалась его соблюдать.
– Никогда об этом не слышала.
– Это было частью мирного соглашения, но она уехала до того, как оно обрело официальный характер, и отец пожелал сохранить все в тайне. Он не хотел, чтобы разорванный брачный контракт стал пятном на его репутации. – Линне помолчала, внимательно вглядываясь в окрестности. – Он нашел какую-то крестьянку, согласившуюся стать его женой, и объявил ее моей матерью. Сама я узнала обо всем только после ее смерти.
От чего так залились краской щеки Линне? От холода или от чего-то еще?
В глазах Союза Байябар Энлюта была воплощением бунта. Ревне очень хотелось спросить Линне, каково ей было осознавать, что родная мать олицетворяет полную противоположность ее убеждениям и принципам. И каково ей было узнать, что отец врал Линне.
– Я думала, что ложь – это враг Союза. Ты сильно злилась, узнав, что он утаил от тебя правду?
– Вера и преданность тоже важны, а у моей матери не было ни того, ни другого.
Линне дохнула холодом, и они двинулись дальше.
Какое-то время они шли молча, и Ревна уже было подумала, что разговор окончен, но затем Линне сказала:
– Может, он боится, что я окажусь такой же, как она.
Ревна рассмеялась.
– Ты самая строгая пуританка из всех, кого я видела.
И именно поэтому такая невеселая.
Линне пожала плечами.
– Я тоже его бросила, как и она. Потом, как и она, пошла сражаться. Ни одна живая душа не считает, что мы с ним похожи. Он хотел, чтобы я стала леди, идеальной девушкой Союза.
Ревна совсем не ожидала, что ипостась девушки Союза, оказывается, так же не подходит Линне, как и ей самой.
– Я уверена – он тобой гордится.
– Да плевать мне, гордится он или нет, – ответила Линне, слишком быстро, чтобы Ревна ей поверила.
Они подошли к стволу гнилого дерева, лежавшему на тропе.
– Ты сейчас будешь смеяться, – сказала Ревна, когда Линне через него перепрыгнула.
– Что-то не хочется.
Линне протянула руку, чтобы помочь ей преодолеть преграду.
– Ну тогда посмеюсь я. Твоя мать прячет в степи повстанческую армию, а мой отец отбывает пожизненный срок в Колшеке.
Не говоря уже о том, что, если они смогут перевалить через горы, Линне отпустят из-за отца-генерала, а Ревну почти наверняка отдадут под суд – и тоже из-за отца, только ее отца-узника.
В закатном сиянии Каравельские горы сияли, как огонь богов. У края неба, над горизонтом, золотистыми, красными, оранжевыми и пурпурными полосами слоились облака, даря восхитительную вечернюю зарю и вместе с тем обещая убийственную вьюгу.
– Когда она разразится, мы будем в горах? – спросила Ревна.
– Нет, к тому моменту уже их пройдем.
Линне остановилась и перевела свой внимательный взгляд с кряжа на бежавшую перед ними тропинку.
– Все будет хорошо.
Ревна толком не знала, кого она пыталась убедить. Лицо Линне приняло выражение, свидетельствующее о том, что она никогда не сдастся первой. Но это не имело никакого отношения к окружающему миру и погоде. Их она не могла ни запугать, ни подчинить себе.
Даже если бы протезы Ревны были целыми, надежно пристегнутыми, дикие лесные тропинки были бы трудны для нее. Теперь же давление на культи уговаривало ее сдаться еще до того, как они ступят на горный склон и зашагают по вихляющей из стороны в сторону тропе, чтобы перевалить через горы. Каждое ее движение было направлено лишь на сохранение равновесия. Части протезов соприкасались друг с другом, но работать вместе не хотели. В кожу будто вонзилось множество крохотных шипов. И ради чего она вообще старалась вернуться домой? Ревна с усилием втягивала в себя воздух, каждый вдох и выдох напоминали ей: ты проклята, ты проклята.
Ревна шла первой, ступая очень осторожно, надеясь, что живой металл сделает все необходимое. Сосредоточилась на ногах и старалась не обращать внимания на крохотную волну надежды, вздымавшуюся каждый раз, когда их взорам открывался очередной поворот.
Грязь осталась позади, ей на смену пришла замерзшая земля, а та, в свою очередь, сменилась льдом. Когда у Ревны скользил костыль, Линне приходилось бросаться вперед и подхватывать ее, не давая упасть.
– Что-то они меня не очень держат, – сказала Ревна.
– Обопрись на меня, – вздохнула Линне.
Она обняла пилота за талию и прижала руку к ребрам. Поначалу ее прикосновение было робким, но когда они сделали шаг, хватка стала сильнее. Девушки медленно сообща двигали ногами. От Линне несло потом, грязью, немытыми волосами и застарелым дымом от костра. Ревна сомневалась, что пахнет лучше. Каждое движение причиняло ей страдания.
Когда она сжала руку в кулак, чтобы схватиться за шинель Линне, та прострелила болью. От фантомных болей в ногах хотелось плакать. Целый протез натер культю, расцарапав и без того ободранную кожу. У колена вздувалась длинная мозоль. Другая уже успела лопнуть. Сломанная нога хоть и цеплялась за лед, но культя по-прежнему выскальзывала, отклоняясь от центра тяжести. Протезы превратились в кандалы.
По краям шапки собирался пот и капал на воротник, замерзая на ветру. Вьюга приближалась, и воздух все больше густел. Но они преодолевали один метр, второй, а затем еще и еще. Затем достигли вершины, поначалу выглядевшей самой высокой, но на деле лишь оказавшейся обманом зрения – до главного горного хребта было еще идти и идти.
Девушки остановились и посмотрели на гору.
– Да, нам туда еще долго тащиться, – сказала Ревна.
Кряж тонул в мрачно-синей тени силуэтом на фоне темнеющего неба.
– Меньше, чем кажется. Мы перевалим через гору этим вечером.
– И что потом?
Линне похлопала по ранцу.
– Выпустим сигнальную ракету.
– Чтобы нас увидели эльды?
– Может, нас увидят в Интелгарде, – ответила Линне.
Лицо ее приняло любимое выражение, означавшее, что она приняла решение и не изменит его. Когда Ревна открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, Линне покачала головой.
– Не сотрясай понапрасну воздух. Я…
– …ты никогда никого не бросаешь, – довела ее мысль до конца Ревна. – Даже если я тебя об этом попрошу?
Рука Линне сильнее схватила ее за куртку.
– Это предательство. Как только я подам рапорт, твою семью лишат всех прав.
Ревне было слишком холодно, чтобы она была способна злиться. И слишком больно.
– Ты не можешь быть предана одновременно мне и Союзу, Линне. Пора сделать выбор.
Она думала, что Линне промолчит. Раздавшийся выстрел застал ее врасплох.
Левая коленка дернулась, ее швырнуло вперед. Она упала в снег, саднившее горло оцарапал крик. Горы взорвались, и птицы заполошно вскричали, удирая от этого грохота. Ревна катилась по земле, защищая голову руками.
Линне крутанулась, заорала и потянулась за пистолетом. Неподалеку на тропе стоял солдат Эльды – шатаясь, но все же держась на ногах. Одну руку он прижимал к животу, скользя пальцами по блестящей темной ране от тесака. В его глазах пылала ненависть, пистолет в руке дрожал.
Линне открыла огонь. В груди парня расцвели две красные звезды. Он выронил оружие. Линне не опускала пистолет до тех пор, пока он не рухнул на колени и не уткнулся лицом в снег.
Потом опустилась рядом с Ревной и сунула пистолет обратно в кобуру.
– Он тебя подстрелил?
Ее голос дрожал.
Ревна села прямее. Протез конвульсивно дернулся, она попыталась сморгнуть слезы.
– Я в порядке, – сказала она, нащупывая костыль.
Линне схватила ее под руку и попыталась поднять, стараясь не прикасаться к ладоням. Когда Ревна перенесла вес тела на левый протез, он опять подвернулся. У нее упало сердце, она жадными глотками втягивала в себя воздух. Вокруг сгущались ужас и боль.