Тягач отстал от группы. Катакомбы имели множество ответвлений, а прикрывать тыл было важно. Если обстановку впереди хоть как-то можно было контролировать, то в спину могли ударить в любую минуту. При этом Леха понимал, что своими габаритами он закроет почти всю штурмовую группу, а главное, сможет следить и за тем, что впереди, — он возвышался из-за спин прущих вперед парней и видел путь перед ними — а также за обстановкой позади парней.
Команда Тягача была менее опытной, нежели группа комбата, и более молодой. Поэтому они шли с совершенно другой скоростью и представляли собой настоящую грозовую тучу. От них потоком лился пулевой и огневой дождь, все летело и взрывалось, гремело и ревело. «Мало ли…» — думали бойцы и на автомате «реагировали» на любой образ вэсэушника: появился — получи. Тягач не мог сдержать эмоций и не скрывал улыбку восторга от работы молодняка — шторм, смерч! Тягач поднял голову над окопом и боковым зрением увидел вспышку. Непроизвольно пригнулся. Пули просвистели, поднимая землю и разрывая мешки с песком.
— Пулемет! Все ложись! — крикнул Леха и схватил застывшего на огневой позиции вэсэушника, вытолкнув его в сторону вражеского огня.
— Это отморозки Вольфа! Похоже, их зажали со всех сторон, будут огрызаться до конца, — предположил Тягач и открыл огонь по пулеметной точке, разместившейся в воронке, куда сполз разорванный БМП и обгоревший грузовик нацбата.
— Стойте, парни! — скомандовал Тягач. — Там разрыв, вижу открытый проход по окопу — он в зоне поражения! Пока не уберем нациков, дальше не пойдем. А где Зубной?
Штурмовики оглянулись, но Денис-Зубной — мобилизованный стоматолог, который решил выбивать зубы врагу в зоне СВО, штурмуя укрепы, — исчез с позиции. Тягач все понял. Не ясно было, откуда Денис станет пробиваться к пулемету, но зато ясно, что нужно оттянуть огонь на себя.
— Огонь, парни! Из всего! Возьмите в блиндаже эрпэгэхи, бейте всем, что есть!
Спустя минуту пулеметная точка пылала от разрывов гранат и автоматных очередей. Но враг хорошо защитился, успел подкопать позицию и не переставал держать всю группу Тягача на месте. А еще в любую минуту могло подойти подкрепление, и тогда для небольшой группы штурмовиков ситуация превратилась бы в смертельно опасную. Поэтому нужен был прорыв. На него и решился Зубной.
— Аккуратно, там Зубной показался! — выкрикнул кто-то из бойцов.
Прекращать огонь было нельзя — вэсэушники могли расшифровать «лазутчика». Но и бить так же интенсивно, как до появления Зубного, стало опасно. В это время Денис почти вплотную подобрался к врагу, но, что странно, не стрелял, хотя с позиции Тягача казалось, что тот зашел вплотную. Что происходило, никто не понимал, поэтому каждый старался стрелять максимально аккуратно.
В этот момент в том месте, где находился Зубной, произошел взрыв. Сброс вражеской мины — прямо на Дениса. Что случилось с ним, ранен он или погиб, было непонятно. Но он молчал. И не стрелял. Тягач вдруг опустил автомат и побелел. Что происходило в его голове, не знал никто, но стало ясно, что он принимает самое важное в своей жизни решение. Зубной был его другом, и все поняли — Леха Дена не бросит.
Огромный человек в бронике невероятных размеров — его собрали из нескольких, — в шлеме с белым трактором-тягачом на шевроне перелез через попавшийся труп и пополз в сторону пулеметной точки — отвлекать.
Почему-то орудие молчало, хотя Тягачу оставалось не больше сотни метров…
Все без команд поняли, что и кому нужно делать, — вот оно, боевое слаживание. Вся группа уже подходила к месту, где при сбросе случился взрыв.
Почему пулемет замолчал? Нельзя было терять ни одной секунды — вдруг там что-нибудь заклинило, или кончились патроны, или произошло еще что-то, тогда оставался хоть небольшой, но шанс.
Леха, словно гора, распрямился в полный рост и понесся прямо на позицию врага. Несколько секунд — и Тягач прыгнул на еле различимый в грязи среди мешков с песком и искореженных кусков металла силуэт украинского пулеметчика.
Стиснув зубы, Тягач держал его за шею, но вэсэушник не оказывал никакого сопротивления. В темноте и медленно рассеивающемся дыму Лехе наконец-то удалось рассмотреть всю картину.
Стало понятно, почему замолчал пулемет. В спине нацика ниже броника торчала рукоятка штык-ножа. У его ног лежал Зубной — окровавленный, с множеством ран. Он бросился на позицию врага, предварительно сняв с себя броню и шлем. Судя по тому, что тут лежали еще двое убитых вэсэушников, Денис, ворвавшись на точку, принял рукопашный бой.
Сколько человек будет против него, он, конечно, не знал. Но это его никогда не волновало. Он всегда говорил, что смерть наступает от одной пули, поэтому неважно, кто ее выпустит. Важно не то, сколько человек готовы уничтожить тебя, а то, скольких готов уничтожить ты! Поэтому Денис всегда тренировался, занимался рукопашным, любую свободную минуту стрелял, стрелял и стрелял. Как врач по профессии, всегда полагался на мышечную память, рассказывая всем о безграничных возможностях организма. «Главное, — повторял он, — не бояться смерти и уметь пользоваться аптечкой. Первое связано со вторым напрямую». И всегда твердил: «Основная причина смерти — трусость! Умрем мы все! Но только смерть героя дарит жизнь вечную!» Как атеист, он удивлялся рассказам о том, кто и что видел после ранения и клинической смерти, и был убежден, что это гипоксия мозга и другие сложные проявления поражения организма. Но все же соглашался с тем, что если уж и есть в бессмертии великий смысл, то он в сохранении для человечества энергии победы. Победители, мол, это лучшие люди, и без них смысла существования Земли попросту нет!
Тягач почему-то вспомнил все, что говорил Денис, и подумал, что вот и его время пришло, и что он обрел свое бессмертие, подарив людям еще один сияющий кристалл смысла.
В воронку спрыгнул штурмовик с навыками врача. Оценив ситуацию, он быстро перевернул Зубного и доведенными до автоматизма движениями начал тампонировать раны, бинтовать руки и ноги, втыкать в мышцы шприцы с препаратами и ставить в вену какой-то раствор.
— Тягач, быстро! Дена — на руки, в зубы — раствор, и тащи к эвакуации, а я осмотрю укров. Да жив он! Не грусти!
— Жив! Братка, ты жив, жив… — бормотал Тягач, то ли Дена успокаивая, то ли себя, и, как танк, пёр по окопам противника.
Он думал, что лучше бы никому из врагов сейчас не оказаться у него на пути. Было важно дотащить Зубного до «брони» и вывезти в больничку.
Кроме того, оказалось — и это было последнее, что увидел Тягач на позиции, — украинский пулеметчик тоже жив, и парни уложили его в волокуши для эвакуации. Конечно, сгоряча был порыв его дострелить, но так в их группе повелось — они всех спасали, веря в то, что Бог за это к ним будет благосклонен. Да и вообще, это по-человечески: превращаться в нацистов, истязающих пленных и глумящихся над трупами, никто не хотел. Здесь, где все вокруг было пропитано гарью, порохом и вонью гниения, парни понимали, что остается сгнить самому — и вот тогда наступит для тебя ад на земле. А значит, вся будущая жизнь потеряет смысл.
Оставалось совсем немного, но Лехе вдруг стало плохо. Не больно, нет. Его не обдавало жаром, как это бывает при ранении, ничего не болело, все было как всегда. Но как только показалась бээмпэха и медики увидели его, несущего Зубного, как что-то внутри отключилось. Вокруг все начало вращаться. Тягач опустился на колени, положил Дена на землю, лег рядом и закрыл глаза. Темнота стала тяжелой, как неподъемная плита, звуки сначала стали тоненькими, потом глухими.
И наступила полная тишина.
Эпизод 16
Генерал попросил связного узнать, что с вертолетчиками. Прошло уже много времени, а связи с Бачой так и не было. Наверняка врубил свою мелодию и, как обычно, лезет на рожон. Потому что он герой и не умеет иначе. Но генерал понимал, свои лимиты существуют на все. И на везение тоже.
— Ну что, пока тишина?
— Докладываю, товарищ генерал! Все целы, ведут бой! Подробностей нет!
— Ну и слава Богу! Остальное неважно!
Бача шел впереди других «птичек»[46], понимая, что остальные летчики еще не имели такого опыта, как у него. А ему хотелось позаботиться о товарищах, которые останутся после него, и даже — он на это надеялся — будут о нем вспоминать. На этом месте он всегда останавливал тщеславные мысли и начинал себя ругать. Но каждый бой снова возвращал его в одно и то же состояние: он, абсолютно одинокий человек, всю жизнь мечтавший о счастье, вдруг начинал искать, кому передать опыт, рассказать свои истории, научить, уберечь, помочь. Страстный вулкан заботы просыпался в старом пилоте, и он мыслями уходил к своей Анне, где переживания как-то утихали и забывались.
И была еще одна причина, почему он всегда шел впереди, — Бача не мог допустить, чтобы кто-то из парней погиб.
Сейчас ему уже без приборов было видно колонну техники Вольфа, мчащуюся по дороге прочь от своего укрепа. Командир нацбатовцев пытался скрыться сам и уводил с собой самых преданных нацистов. Это были кровавые садисты, убивавшие пленных да насиловавшие мирных украинок. Это и был основной актив батальона Вольфа, вокруг таких и строилась вся его структура. Бача уже предвкушал, как «Анна из грез» превратится в «Анну — смертельное оружие Бога», которое он обрушит на нечисть, порожденную уродливыми усилиями американских спецслужб.
Вдруг слева и гораздо ниже «Анны», с грохотом обрушив на удирающих морпехов все, чем был снаряжен бронированный «Аллигатор», прошел тот самый ветеран с обидным позывным Крот — «небесный дед», которого где-то отрыл генерал. Впрочем, никто не осмеливался назвать ветерана этим именем в глаза, можно было крепко получить, а давать сдачи ветхому и заслуженному патриарху просто никто не смел. Крот — человек потрясающий, опытный, доказавший, что для мужика не существует возраста и ничто ему не может помешать быть героем, реализовываться, любить и побеждать.