Вызвали спасателей, несколько неравнодушных полезли в здание. Пробираться пришлось через горы мусора и визжащих от неожиданности крыс. Володя лежал на дне лифтовой шахты «заброшки». Сломаны были ноги и руки, опухли ребра. От холода раненый стал цвета асфальта. Но он был жив.
Пьяные «гастролеры», с которыми он пил уже неделю, ничего внятного сказать не могли. Впрочем, выяснять причины произошедшего смысла не было никакого. Нужно было его срочно вытаскивать и везти в больницу. Подоспевшие спасатели с большим трудом выварили двери, достали разбившегося Володю и увезли в реанимацию. В больнице его подлатали и через две недели выписали. Оказалось, что у него есть родная тетя, хоть он и сирота, и она готова была за ним ухаживать, предложив приехать в квартиру его родителей, где он, кстати, был прописан, но в которой по никому не известным причинам жить отказывался.
Тишина, семейное счастье и отсутствие свойственного его образу жизни риска показались Володе чуждой стихией. Это все было против его привычек и понимания. Ему это не подходило совершенно. Улица давала все то, чего не хватает таким мятежным душам. Главное, что его влекло и заставляло терпеть бытовые неудобства, это присутствие в жизни опасности, а еще ответственность за близких ему друзей. И братство. Все это он смог сформулировать тогда в монастыре, после короткого разговора с диаконом-экскурсоводом на могиле героев Куликовской битвы.
За время, пока Володя лежал в больнице, тетушка уговорила помочь знакомого священника, которому она во время исповеди рассказала о судьбе Володи. Отец Иоасаф сразу же вызвался ехать с ней за ним. Быстро собрав бутерброды и личные вещи, они сели в старенькую Ниву и выехали в Москву. К обеду Володя стоял у больничной проходной. Несмотря на то, что его ноги и руки были загипсованы, он старался сам идти на костылях и от помощи отказывался. Встрече с тетей он совсем не обрадовался. Перспектива ехать домой пугала. Покидать привычный уличный мир он не хотел. Хотя предчувствие домашнего уюта и тетушкиной еды вызвало в нем искреннее желание попробовать.
Отец Иоасаф попросил оставить их с Владимиром один на один. Пока они говорили, парень не менял выражения лица. Видно было, что ему хочется остаться. Батюшка взял свой телефон, набрал номер, дал Володе поговорить с кем-то из уличных друзей.
Сели в машину, что было непросто. Долго двигали туда-сюда переднее сиденье — не помещались загипсованные ноги. Но все получилось. Машина неуклюже развернулась и покатила.
В январе 2022 года в монастырский приход позвонила тетя Володи. Сказала, что он рвется к друзьям, что дома живет тяжело, хотя на работу устроился. Много читает. Не пьет. Начал заниматься спортом. Это была последняя информация. Впрочем, он был всего лишь одним из многих бездомных и особого повода тосковать по нему ни у кого не было. Только отец Вячеслав — в то время настоятель прихода — поминал его на каждой литургии в Спасо-Андрониковом монастыре. Видимо, он рассмотрел в Володе что-то исключительное, что мог увидеть только опытный духовник.
А 25 февраля 2022 года Володя уже ехал на передовую. Теперь в его внешности все казалось выразительным, отражающим те качества, которые, получается, вызревали все эти годы. Негустые светлые волосы он сбрил, но отрастил бороду. Мелкие четкие черты лица, ясные синие глаза. Средний рост при хорошо развитой мускулатуре. И, что отмечали все, постоянно счастливое выражение лица! Казалось, произошло самое главное в его жизни — он теперь встретился с самим собой. С тем собой, кого и сам не мог представить. Но, вероятнее всего, подолгу стоя в раздумьях на месте захоронения героев Куликовской битвы, он представлял себя вместе с монашеским воинством, в тех невероятных по жестокости и таких важных для истории России сражениях.
— Я хочу быть штурмовиком, — это единственное, что он сказал в учебке. Так и решили. Блестяще показав себя во время подготовки, он быстро оказался на передовой.
Впервые о нем вспомнили в монастыре, когда одна из прихожанок узнала «того самого — нашего Володьку» в бравом бойце, чье награждение орденом Мужества показали по телевидению. А потом позвонила его тетя и попросила молиться за сына, так она его называла. Сказала, что ему вручили третий орден, но он ранен и сейчас в больнице.
Воевал Володя по-особенному. Лихой, очень ловкий, но осторожный. Все делал азартно, при этом боялся подставить или подвести своих боевых братьев — настоящих, точно таких же, какие были у благоверного великого князя Димитрия Донского. Два патча были прикреплены к его бронежилету на груди: образ Спаса Нерукотворного и лик Димитрия Донского. Перед заданием он всегда закрывал глаза, что-то тихо произносил, крестился, поворачивался к парням, улыбался и уходил в бой.
Главное, что сформировала в нем улица, это желание жить, подвижность и отсутствие лени. Любая свободная минута у него проходила с пользой: пока все отдыхали, отрабатывал местность. Он легко и естественно налаживал контакты с местными жителями, свободно находил с ними общий язык. Люди передавали Володе много разной информации. Он аккуратно фиксировал ее в блокноте. У него всегда был наготове остро заточенный красный карандаш — для выделения наиболее существенного, срочного и важного. Потом, по возвращении в расположение, Володя уединялся и анализировал все собранное — личные наблюдения, данные от контактов, собственные выводы. Затем составлял рапорт, все в нем было кратко и по делу.
За то, что он добывал важные сведения, его ценили и неоднократно награждали. Почти всегда такая работа была связана с риском для жизни, но он делал ее легко, без надрыва, с улыбкой. Было видно, что в военной профессии он нашел себя и был искренне счастлив. При этом местные на него никогда не жаловались — всегда учтив, искал, кому и чем помочь, сразу понимал, в чем нуждается тот или иной человек. Вот, например, Володя дважды отпрашивался в краткосрочный отпуск, и оказалось, что ездил-то он купить лекарства для старичков из соседних хуторов!
Особенно Володя сдружился с пожилым историком, который до пенсии преподавал в одном из киевских университетов. Многочисленные ученики не забывали старика — писали ему, советовались, делились мыслями и переживаниями. Среди них были и те, кого мобилизовали и отправили в ВСУ. А старый преподаватель, надо сказать, оказался человеком глубоким, хорошо понимающим, что происходит на Украине. Во многом он старался найти параллели из прошлого. О многом историк имел суждение, только поделиться было не с кем. Тут и появился Володя — хотя и знающий историю неважнецки, но крайне заинтересованный в теме и потому оказавшийся благодарным слушателем.
А еще университетский преподаватель, общаясь со своими украинскими учениками, узнавал много важных деталей о том, что происходит в тылу, как идет мобилизация, где расположены военные объекты, кто где служит, в каких подразделениях. Это была ценная информация. Пересказывая все Владимиру, старик чувствовал внутренний подъем — видимо, понимал, что это реальная помощь русским. Многое делал даже сверх того, что требовалось.
Вот что однажды произошло… Батальон одного из учеников держал укрепление напротив полка, в котором служил Володя, а посередине располагался ничейный хутор — настоящая серая зона, куда могли зайти и российские войска, и украинские. В воздухе висели коптеры укронацистов, и их количество росло с каждым днем — они будто размножались, как вирусы во время эпидемии. Но пока все обходилось.
Отто Галушка — так звали хлопца, ученика историка — пообещал зайти к нему в гости: навестить, принести поесть. «Зачем это он вдруг решил сам прийти? Может, приметил давно, что наши периодически заходят», — учитель сразу почувствовал неладное. Сообщить об этом Володе у старичка не было возможности, и он, нервничая, быстрым шагом ходил от стены к стене большой комнаты своего деревенского дома. Ждать пришлось недолго. Радостный Отто зашел в дом. С ним приехали несколько бойцов на бронированной машине, заходить не стали. Распределились по двору, каждый принялся делать что-то свое. Осматривали сараи, что-то копали вокруг забора, проверяли соседние, преимущественно пустующие дома. Отто как ни в чем не бывало раскладывал перед хозяином угощение: тушенку, шоколад, черный хлеб. Все было немецким. Историк улыбнулся и почему-то в голове зазвучала немецкая речь из знакомых с детства фильмов про фашистов. «Даже набор такой же принес. Улыбается, лис, — все же понятно! Вынюхивать пришел! Ну ладно, помирать так героем!» — принял решение и сам себя подбодрил пожилой мужчина.
— Да вы не беспокойтесь, я просто так заехал, — Отто заметил волнение своего преподавателя и стал оправдываться. — Не переживайте, мне же тоже тоскливо. Фронт тяжелый, холодный, но благо я привычный. Уж всего навидался. Особенно в Сирии. Ой, так вы же не знаете! Помните, я после учебы пропал? Так это меня позвали на интересную работу. Пришлось исчезнуть. Меня отобрали в военную разведку, направили на подготовку, потом практика, специализации, и понеслось. Сначала Африка, потом Ближний Восток, разные учебные центры натовские. Насмотрелся я там на проклятых москалей — везде лезут: то чевэкашники их, то регулярные войска, особенно эсэсо — они вездесущие, доставят тебе проблем, где бы ты ни находился. И вот теперь, видите, нашу с вами святую землю пришли топтать, фашисты! Согласны?! — неожиданно он повысил голос, вывернув разговор на неуместный и уж слишком примитивный вопрос.
— Нет. Не согласен. И могу объяснить почему, — негромко, но твердо проговорил историк.
— Ой надо же, и почему? — Отто отклонился на табуретке и рассмеялся.
— Ну слушай. Я учил вас на русском языке. Ты даже сейчас задаешь мне вопросы по-русски. Ты, Отто, талантливый парень, умный, ты не можешь не понимать, что у нас произошло в две тысячи четырнадцатом. И как издевались над нашей страной все годы до того. Ты же разведчик. Ты видишь, кто пришел к власти. И я даже спрашивать тебя не буду про то, как ты относишься к тому,