— Есть! — обрадовался Володя, обнял отца Олега и пошел в свой блиндаж, оглядываясь на бойцов, которые собрались в длинную очередь — на исповедь.
Утром Володя встал раньше других и впервые решил помолиться. Так его просил отец Олег. Вспомнил, что не распаковал иконы, принесенные из дома старого историка. Тот мирно спал на соседней кушетке. Володя расставил образы. Встал на колени. И, как мог, попросил. О чем молился Володя, никто уже не узнает, но это и не важно. Главное, что после той молитвы он в составе штурмовой группы ворвался в окоп противника и, закрывая собой сослуживцев, принял неравный бой. До нас дошел только короткий фрагмент того боя.
Четыре раненых штурмовика лежали в воронках, медик оказывал им помощь. Но все это было бесполезным, так как вэсэушники видели с квадрокоптера их расположение и теперь били из миномета прицельно. Еще несколько корректировок — и убили бы всех. Володя понял это. Выбора не было. Нужно было пожертвовать собой, попробовав прорваться на вражьи позиции и уничтожить как можно больше стрелков противника, желательно всех.
Открыв огонь, Володя смог войти в чужой окоп и пошел напролом. Он получал ранения — в ноги, бедро, руки, плечо. Он стрелял и забрасывал противника гранатами, сам получая осколки. Это был молниеносный бой без красивых батальных сцен и кинематографического размаха. Тяжелая рутинная работа наших героев.
Когда подоспело подкрепление, Володя был еще жив.
— Я успел! Отцу Олегу скажите, я успел! — сквозь кровавые пузыри проговорил он. Улыбнулся. И закрыл глаза.
— Так что с Володькой-то? — отец Олег поднялся с кушетки и вышел с капитаном на улицу.
— Батюшка, вчера там один наш парень ворвался во вражий окоп и в одиночку его зачистил. Не сосчитаешь, сколько уложил. Истекал кровью, но бой продолжал. Наши подошли очень быстро, оказали ему помощь, но спасти не смогли. Умирая, он сказал — наверное, вам: «Отцу Олегу скажите, я успел!» Не знаем, что он успел, но хочу попросить. Парень набожный был, нужно, чтобы вы подошли — прочитали бы, что там полагается, молитвы же разные есть… И, может, его близким вы и сообщите?
Они пришли к медчасти, прошли в контейнер с погибшими.
— Батюшка, он внизу, на нижнем стеллаже. Посмотрите.
— Да, я сам, спасибо, — отец Олег наклонился над черным мешком, раскрыл верхнюю часть. — Эх, Вова, — покачал он головой и повернулся к военврачу. — Поди сюда, посмотри. Покажу тебе то, что в основном только мы, священники, замечаем, а это хорошо бы всем знать.
Капитан нагнулся над телом Вовы. Лицо бойца было совершенно расслабленным. Глаза закрыты, а губы застыли в улыбке. Бронежилет сняли при транспортировке. Но оба шеврона — со Спаса Нерукотворного образом и ликом Димитрия Донского лежали поверх термобелья, а на них покоилась правая рука Володи.
— Интересно, кто его встречал, кого он увидел в последний момент? — обратился к капитану священник.
— В смысле? — недоуменно спросил военврач. — Вы про святых?
— Нет, я про тех, кто его встречал. Кому он так сильно обрадовался и кто стал для него утешением в последний момент. Эх, капитан, это не мы должны за него молиться, а он будет за нас. Но и мы его не оставим теперь никогда. Покойся, воин Владимир, с миром! Помолись там за нас.
Они оба вытянулись, как по стойке смирно. Батюшка перекрестился, а капитан отдал воинское приветствие.
— Так святые уходят, домой идут — спокойно, с улыбкой. Потому что смерти нет. Ее не существует. И вот тебе наглядное свидетельство. Смерть — это начало жизни. А в такой смерти, когда за «други своя», вся суть веры и Победы. Владимир уже победил.
Выходя, батюшка повернулся, еще раз осенил крестом все помещение и закрыл лицо рукой…
Отец Олег сошел с самолета вслед за гробами, их сопровождал торжественный караул. Впереди, среди близких родственников погибших, стояли священник и хрупкая женщина. Это были отец Иоасаф и Володина тетя. Траурный кортеж направился по городу на военное кладбище. Началась церемония.
Священники служили панихиду. Перед открытым гробом стояли мать одного из погибших, его сестра, жена, дочь-подросток и маленький бойкий сынишка. Там же были и другие семьи, объединенные общим горем. Почти никто не плакал. Все осознавали и верили: героическая смерть — лишь временная разлука с любимыми. Лишь маленький мальчик не мог пока этого понять. Он долго, ничего не говоря, теребил своего папу за руку, постоянно оглядываясь на маму и сестру, которые молчали и не хотели объяснить, почему отец ничего не отвечает. Четверо военнослужащих принесли крышку гроба. Мама подошла и потянула мальчика за руку — прочь от отца. Но мальчик вдруг начал кричать.
— Мама, мама! Что они делают, как же папа пойдет домой?! Мамочка, скажи папе, пусть встает и идет с нами. Папа, папа, папа, стойте! — сын вырвался из рук матери и стал толкать в ногу солдата, который закручивал крышку гроба. — Стойте, не закрывайте, как же он вылезет-то оттуда, вы зачем его запираете в этом ящике? Папа, вылезай скорее! Папа!
Все замерли. Только кадило в руках отца Иоасафа по инерции продолжало раскачиваться — вперед, назад. Мальчик тоже застыл, держась за ногу в камуфляже. Сейчас он впервые в жизни принял мужское решение. Он согласился с тем, что и так понимал: папа никогда уже не сможет встать и пойти с ним за руку домой, крышка не откроется, это конец. Внутри этого ребенка что-то надломилось, и горе выплеснулось вместе со слезами. Все остальные зарыдали тоже. Стало тепло и трогательно. Общее чувство охватило людей на кладбище: они знали, что сейчас погибшие парни стоят рядом с ними и обнимают их — в последний раз перед самым главным расставанием, оставляющим за собой яркий свет веры и надежды
на милость Божию, скорую встречу и оплаченную самой дорогой ценой Победу…
Продолжение следует.