Постреляв рядом, пленных свалили в ров с грязью и остатками снега, поставили Молодого держать их на месте, что он и делал, стреляя над головами, если те пытались выползти.
Гранатометчики одновременно раздолбали танки, да так, что почти сразу во всех трех сдетонировал боекомплект. Башня второго танка отлетела со скоростью пробки от шампанского и чуть не раздавила наших стрелков, ведущих бой с сидевшими в грузовиках укровояками.
Все горело, дымилось, взрывалось. Погибшие с трудом были различимы между груд искореженного металла. Раненые истошно стонали и ползли по грязному асфальту, за ними тянулся кровавый след. Из-под колес грузовиков пытались отбиваться наиболее опытные и везучие вэсэушники. Но у наших наготове был снайпер-«биатлонист» Аркадий из Новосибирска. Он заранее занял позицию лежа и из своей ветеранской эсвэдэхи[7] с глушителем выщелкивал огрызающихся нацистов по одному. Выросший на компьютерных играх, всегда соблюдавший этику Аркадий каждый раз при попадании в цель громко вскрикивал: «Хедшот!»[8] И он не врал. Бил всегда четко в цель. Трехсотых у него не было.
Через пятнадцать минут комбат по рации начал останавливать стрельбу. На это потребовалось время. Вмиг такую машину смерти не остановишь. Она всегда еще какое-то время «катится» по инерции.
Дальше предстояло зачистить остатки колонны и подобрать раненых пленных. Штурмовики выдвинулись под прикрытием стрелков и Аркадия, который в такие моменты был особенно сосредоточен. Снайпер хорошо понимал: у него есть возможность видеть ситуацию со стороны, поэтому в нужный момент он реально сможет спасти жизнь своих боевых братьев.
Шли аккуратно, от машины к машине. Сначала все было чисто. Но в последнем грузовике на полу под грудой тел в луже крови лежали пять нациков — абсолютно целехонькие. Опытные правосеки[9] уже при первом выстреле упали на пол, сразу смекнув, что к чему, и сопротивляться не собирались. На первый взгляд поведение понятное — наверняка на войну они шли убивать и грабить, а не воевать и тем более не погибать за идею. Их быстренько связали, построили в колонну и погнали вслед за ранеными. Но нацики не шли, упирались, всячески тормозили движение. Двое вдруг присели и попросили воды, мол, нет сил, ранение, хотя никакого ранения у них не было. По неопытности наши сразу и не поняли, для чего они время тянут.
Пленным дали воды, обоих подняли, и только группа возобновила движение, как ударила украинская арта. Это уже потом оказалось, что один из правосеков лежал под трупами и наводил артиллерию. В суете его никто не заметил. Он набрал своего командира и сунул телефон в карман. Он подождал, когда все русские соберутся. Как только подконвойный бандеровец попросил воды — а это был условный сигнал, — арта ударила по квадрату.
Трое штурмовиков как раз спускались с противоположного склона, чтобы разобраться, что там за заминка с пленными. Два снаряда попало в них, не оставив от парней практически ничего. Следующие прилеты были уже по тому месту, где стояли остальные. Они успели запрыгнуть в полные воды́ и грязного тающего снега придорожные ямы. В итоге четверо раненых и трое погибших… Это большие потери. Очень большие…
В батальоне служил Леха. Шахтер, бывший тяжелоатлет. Здоровенный, почти два метра ростом, человек невероятной физической силы. Когда-то он развлекал луганчан тем, что зубами, коих теперь у него оставалось совсем немного, мог тянуть за собой самосвал. Фокус это был или нет, никто не выяснял. А вот боекомплекты и раненых он носил на руках, словно щепки. Позывной у него был Тягач, он его сам придумал, а все согласились.
Тягач был человеком добрым, но злить его никому не советовали. И вот сейчас Тягач «завелся» сам. Он бежал к пленным, и его товарищи понимали: сейчас он их раздавит. На его глазах только что погиб самый близкий друг, воевавший с Тягачом с 2014 года.
Сельский учитель Дмитрий всю жизнь преподавал географию и очень много знал интересных историй. В минуты отдыха он рассказывал их бойцам штурмовой группы. А еще Дима был человеком необычайной отваги и благородства. И за все годы никто не слышал от него ни одного матерного слова. Все его очень любили и уважали.
В 2014-м в батальоне он познакомился с медсестрой Варей. Обычная, кстати, история для любого воинского соединения. Комбат их расписал по законам военного времени. Своих детей Варя родить не успела — не до того раньше было. Зато теперь воспитывала семерых приемных. Дима всегда боялся погибнуть. Говорил, как же она без меня их вырастит? И вот теперь случилось самое страшное.
Тягач почему-то сразу понял, что арту навел тот пожилой мужик — лысый с чубом. После обстрела он стоял, гордо выпятив грудь, улыбался, приподняв пушистый ус и слегка прищурив маленькие серые глазки, похожие на рыбьи, бесцветные, ничего не выражающие. Леха схватил чубатого правосека и бросил его, как кусок полена, на искореженный корпус БТР. Боевик громко ударился спиной и головой о развороченную броню и, как в кино, медленно сполз, тяжело и болезненно застонав. Леха подошел, поднял его и дальше тащил за собой до русских «Тигров» и потом лично сдал в комендатуру.
Наутро, когда все закончили писать длинные объяснительные о понесенных потерях, приехали особисты, «военная контрразведка». Леху потащили на допрос. После чего увезли в неизвестном направлении. На следующий день батальону сообщили, что Тягачу предъявили обвинение за телесные повреждения, нанесенные чубатому нацику.
После комендатуры все собрались в штабе с комбатом — «на разбор полетов»! Зачисти штурмовики колонну под ноль — не накрыли бы нацисты наших артой. Тем более что и пленные оказались обычными, очень недалекими мобилизантами, которые вообще ничего не знали и даже не понимали, что сейчас происходит в их стране.
Потеря боевых братьев дала подразделению необходимый опыт. Но боль и злость на себя за совершенную глупость, которая привела к трагедии, изменили батальон навсегда.
Варя… Мы не знали, как сказать ей о том, что Дима погиб. Она стояла перед штабом и не двигалась. Комбат буквально физически не мог к ней подойти…
Варя, надежная, со стальным характером, не боявшаяся смерти. Отважная фронтовая медсестра… Казалось, она могла все. Но был у нее тот, кого было страшно потерять, как снежинку… Да, она так и говорила: «Димка, моя снежинка — ранимый и любимый!» Невероятная, особенная любовь двух несгибаемых людей. Про таких даже говорят, что они обязаны умереть в один день. И вот сейчас комбату предстояло сказать, что «снежинки» больше нет. Нет и никогда не будет… Варя даже не сможет в последний раз поцеловать любимого. Все, что осталось от Димы, уместилось в небольшом полиэтиленовом пакете.
Комбат встал за стеклянной дверью штаба и с трудом поднял на Варю глаза. А Варя застыла и смотрела на него. Это длилось несколько минут. Никто вокруг не двигался. Абсолютная тишина. Варя сжала кулаки. Она все поняла. Поняла даже то, что хоронить нечего.
Комбат подбежал к ней. Обнял и замер. Он был мужиком крепким и неэмоциональным. Но вот сейчас заливался слезами. И все стояли, сжимая кулаки до хруста.
На плечо Вари медленно опустилась снежинка. Потом вторая. Третья. Пошел снег. И все, не сговариваясь, подумали, что это Димон, он сейчас рядом с ними. И батальон дал тогда клятву — Варю не бросят, детей поднимут! Каждого! Всех! И за всех отомстят!
Теперь парни всем батальоном, как могли, тянули семью учителя Димы. Хотя чего уж там… Дима и Варя и так были частью батальона, частью большой боевой семьи. Потому что детей им передавал сам комбат. После очередной зачистки штурмовики нашли грудничка в развалинах — так батальон «родил» общего сына Серегу. Однажды парни вытащили из погреба горящего дома чудом выжившую Лесю, трехлетнюю девочку, которая кричала так громко, что ради ее спасения пришлось танками разнести позицию нациков, наплевав на другие тактические задачи. Дима любил ее больше всех. Когда Лесю после спасения посадили в танк, она начала плакать — в погребе осталась ее игрушка, собачка Долли. Димон пошел доставать Долли. Достал. Обгоревшую. С отвалившимся глазом. Игрушку постирали, починили. Но глаз пришивать не стали. Долли, хоть это была всего лишь игрушка, знал и любил весь батальон.
И вот теперь Димы нет. Его не вернуть.
Тягача после задержания неделю таскали на допросы. Потом зачем-то в Москву повезли. А потом отпустили со словами: «Чтобы больше мы вашего “слона” не видели!» Тягач в итоге остался доволен — все-таки он впервые побывал в Москве, столице нашей Родины.
Комбат посмотрел на часы. Стрелка подходила к нулю. В пять нужно было «встречать» колонну снабжения морпехов, коих Семён уже изрядно проредил своим походом на танк.
— Ну все, парни, спать осталось два часа. Отбой! Утром выступаем!..
Эпизод 5
— Подъё-о-м! — протяжно скомандовал комбат! — Парни, встаем, выходим!
Тут появился Тягач.
— К столу, господа! На ход ноги по глотку горячего чая!
Комбат махнул в его сторону рукой и принялся перебирать свой рюкзак.
— Медик! — крикнул он. — Проверь наборы! Главное, кровоостанавливающее не забудь и, если у кого нет часов, выдавай волонтерские — те, что привезли.
Отсутствие часов оборачивалось настоящей проблемой для раненых — в случае перетягивания артерии при ранении не было возможности зафиксировать время постановки турникета. Если боец терял сознание и ему предстояла долгая дорога до операционной, из-за отсутствия кровотока он мог лишиться не только раненой конечности, но и жизни… На всякий случай комбат заказал двойное количество часов для парней.
Вопрос дисциплины — один из важных на войне.
Почти все домыслы о преступлениях, якобы совершенных нашими военными, подобных «кровавой резне в Буче», строятся на абсолютном незнании, как устроена Российская армия. Наступление, любая операция — все проводится под строжайшим контролем командиров. Запрещены любые вольности — сразу отправишься к особистам. Так, как легко отделался Тягач, не удалось отделаться почти никому. Поэтому, когда вы читаете выдумки, что «российские военные изнасиловали всех немецких… вернее, украинских женщин», помните — подобное невозможно. Прежде всего по причине строжайшей военной исполнительности.