– Уж не знаю, верю я тебе или нет.
Резко рассмеявшись, я отталкиваюсь от дерева, прохожу мимо нее и усаживаюсь на твердый валун на берегу озера.
– Если бы ты знал, как часто я прихожу сюда по ночам.
Она идет за мной, садится рядом и кладет винтажный рюкзак между ног. Онемевшими пальцами я пытаюсь развязать шнурки своих ботинок и киваю на него подбородком.
– Полуночный пикник на льду? Отличная идея. У тебя есть сэндвичи? Я умираю с голоду.
Гвен улыбается, расстегивая молнию, заглядывает внутрь и достает коньки, которые выглядят гораздо изящнее и элегантнее, чем мои.
– Не угадал, Лопез.
Она говорит это непринужденно, веселым голосом, но ее улыбка становится невеселой, а челюсть напрягается, когда она натягивает коньки.
– Гвен, – говорю я, – у тебя все нормально?
Она бросает на меня быстрый косой взгляд:
– Да, все супер.
– А так сразу и не скажешь.
– Ого, – Гвен вдавливает лезвие зашнурованного конька в снег и переключает внимание на другой. – Это так мило с твоей стороны, Уайетт. Спасибо. Ты тоже выглядишь неважно.
Я смеюсь, что, по крайней мере, вызывает у нее улыбку, пока наши глаза не встречаются, и смех не уносит ветром.
– Расскажи мне, Гвен. Что стряслось?
Ее глаза впиваются в мои, две секунды, три, четыре, пять, и я понимаю, что она сомневается, хочет ли говорить со мной об этом. Гвен всегда была такой. Немного похожей на лабрадора в человеческом обличье. Она мила со всеми, всегда в хорошем настроении, но иногда пытается скрыть, что ее что-то беспокоит.
Она крепко затягивает ремешок на коньках, выдыхает задержанный воздух – нас окутывает облачко белого пара – и кладет ладони на ледяную холодную поверхность камня. Ее взгляд устремлен на мерцающие звезды над Сильвер-Лейк.
– «АйСкейт» рассматривают возможность отправить меня обратно в клуб в Брекенридже.
– Погано, – говорю я, а потом повторяю: – Погано, Гвен.
Она втягивает нижнюю губу и раздувает ноздри:
– Знаешь, я никогда не была достаточно хороша. Всегда хороша, но недостаточно. Вечно вторая. Это тянется еще с начальной школы. В театральном кружке миссис Леттерхэм, помнишь? В четвертом классе мы ставили «Красавицу и чудовище», и я очень хотела быть Белль. И кем же я стала?
Я вспоминаю. Гвен несколько недель ходила по коридорам с текстом в руках.
– Чипом, – говорю я. – Но ты же хорошо сыграла! И вот это движение, – я немного приподнимаюсь, вдавливая коньки в снег, и обхватываю себя за пояс, – ты так мастерски крутила чашечку. Очень эстетично.
– Ха-ха, – она толкает меня рукой в бок, и я снова опускаюсь на камень. Она закатывает глаза. – А потом, в старших классах, я боролась за чертову стипендию в Калифорнийском университете, как хомяк, который пытается выжить на воле.
Это я тоже помню.
– Ее получила Пенелопа Грэм.
Ее взгляд мрачнеет, когда я произношу это имя.
– Пенелопа, – повторяет она, сузив глаза до щелок. – Я целый год гуляла по высокогорью с жильцами дома престарелых в Аспене, а она? – Гвен поворачивается ко мне лицом так резко, что я вздрагиваю на холодном камне. – Она работала волонтером в пункте проката лыж. В пункте проката лыж, Уайетт!
– Ну, если честно… Пенелопа была откровенной зубрилой, Гвен. Она действительно ее заслужила, – увидев ее гримасу, я быстро продолжаю. – Тебе повезло, что ты не получила стипендию. Иначе бы ты уехала из Аспена, верно?
Она ничего не говорит в ответ, просто смотрит на меня, а затем пожимает плечами и отворачивается.
– А потом было то, что случилось с тобой и Арией, – шепчет она.
Внезапно мне стало очень холодно, конечности затекли так сильно, что я готов поклясться, что сейчас примерзну к камню.
– Гвен…
Я пытаюсь найти слова, чтобы утешить ее, успокоить, но понимаю, что их нет. Она была вторым вариантом. Даже нежелательным вторым вариантом, потому что я понятия не имел, что делаю, а Ариа всегда была моим неоспоримым номером один. Если бы я отдавал себе отчет, я бы никогда, никогда не прикоснулся к Гвен. Похоже, она и сама это знает, потому что, не дожидаясь ответа, кладет руки на колени и продолжает.
– Когда я попала в «АйСкейт», я думала: ну вот, наконец-то я добилась успеха. Наконец-то я настолько хороша, что вошла в элиту конькобежного спорта. А теперь я им больше не нужна.
– Но это ведь чушь какая-то, – мой взгляд устремляется в небо и концентрируется на вершине горы Баттермилк, которая выглядит так, словно ее покрасили белой краской. – Ты же в самом деле хороша. Харпер гораздо слабее тебя.
Гвен одаривает меня грустной улыбкой, но больше это похоже на то, что ей больно.
– У родителей Харпер есть деньги. Они жертвуют «АйСкейт» огромные суммы каждый год. Ее ни за что бы не выгнали, – она тяжело вздыхает. – Пейсли – моя лучшая подруга, и она необыкновенно талантлива. Я нисколько не осуждаю ее успех и знаю, что она добьется своей цели. Но… – черты ее лица страдальчески искажаются. – Если я испытываю горькую зависть, делает ли это меня чудовищем?
Над нами раздается крик, разрывающий ночь, и над замерзшим озером пролетает белая сова.
– Нет, – говорю я через некоторое время. – До того, как к нам приехала Пейс, ты была звездой «АйСкейт». Испытывать такие чувства нормально, Гвен.
Она глубоко вздыхает, затем опускает голову и кивает:
– Вот почему я прихожу сюда по ночам. Я хочу тренироваться чаще, чем остальные.
– Значит, есть вероятность, что ты можешь остаться?
Резкий порыв ветра обрушивает в нашу сторону шквал хлопьев.
Гвен обхватывает себя руками.
– Да. Мне предложили кататься с партнером. Это было бы неплохо, потому что в «АйСкейт» есть только Леви и Эрин, но нет пары. Но… в одиночной программе я быстро вылечу, – она смотрит на меня, ее рот кривится. – Прости. Я тут разнылась, хотя ты и сам неважно себя чувствуешь.
– Да у меня все нормально.
Она недоверчиво наклоняет голову:
– А что с Арией?
– Ну да, Ариа, – говорю я. – Всегда Ариа, – я толкаю коленом колено Гвен. – Что такого плохого в парной программе?
По ее лицу пробегает тень.
– Ничего. Только… – она испускает тяжелый вздох. – Вряд ли у меня получится довериться кому-то еще.
Ее слова ненадолго повисают в воздухе, прежде чем я с улыбкой поднимаюсь и протягиваю ей руку:
– Это очень просто. Пойдем, я покажу.
Она распахивает глаза:
– С тобой?
– При всем уважении, мэм. Я – хоккеист. Я справлюсь с этими штуками, ну, с теми, у которых еще лезвия есть, понятно?
Гвен смеется. Ее глаза устремляются к моей руке, и она колеблется всего секунду, прежде чем хватается за нее и позволяет мне подтянуть ее к себе.
– Ладно, Лопез. Раз ты сам попросил.
Я иду первым. Я проверяю одним скольжением, прочно ли замерз лед, прежде чем выставить другую ногу, повернуться и скользнуть назад, чтобы кивнуть Гвен.
Она следует за мной. В тот момент, когда она делает первый шаг по льду, я вижу, как преображается ее лицо. Она вытягивает руки для равновесия и двигается так элегантно, так плавно, что можно подумать, что она с коньками – единое целое. Примерно в центре озера она вытягивает ногу, подтягивается и изгибается в элегантном пируэте. На фоне горы Баттермилк и звезд на небе это настолько потрясающе выглядит, что я достаю из кармана мобильный телефон и делаю снимок. Не для себя. Я хочу потом отправить это фото Гвен, чтобы она не переставала верить в себя.
Когда она снова выпрямляется, я кладу мобильный телефон обратно в джинсы, приближаюсь и делаю вокруг нее полукруг.
– Ну, Прайс, что попробуем?
Она проносится мимо меня спиной вперед:
– А что ты умеешь, Лопез?
Смеясь, я поворачиваюсь вокруг своей оси. Не так быстро, как она, не так элегантно, но все же. Образ лица Гвен дрожит в воздухе, когда я замедляюсь и фокусируюсь на ней.
– Я умею все.
Она закатывает глаза:
– Совсем забыла, какой ты самовлюбленный.
Я притворно развожу руками в возмущении и открываю рот:
– Чего? Ты не позволишь этому сломленному, печальному молодому человеку гордиться тем, что у него еще осталось?
Гвен делает прыжок, название которого я не знаю, и бросает на меня быстрый косой взгляд:
– Мне кажется, ты видишь себя не таким, какой ты есть на самом деле.
– Нет, – я проезжаю мимо нее, разворачиваюсь на спину и смотрю ей в глаза. – Я в самом деле сломленный и печальный, моя дорогая.
– Нет, Уайетт. Ты упал, да, но ты падал много раз, всю свою жизнь. И разве тебя это когда-нибудь волновало? Нет. Ты поднимался и шел дальше. Возможно, сейчас ты позабыл, как это делается, но у тебя все получится.
Мои глаза следят за лезвиями коньков, пока я вырезаю на льду узор из тонких белых линий:
– А если нет?
Гвен прижимает свой конёк к моему, чтобы я обратил на нее внимание:
– Тогда я встану рядом и протяну тебе руку. Потому что мы друзья, а друзья так и поступают, правда?
– Да, – ухмыляясь, я толкаю ее кулаком в плечо. – Друзья так и поступают.
Проходит мгновение, между нами лишь тишина ночи. Затем я хватаю Гвен за руку и тяну ее за собой, с бешеной скоростью проносясь по льду.
– Уайетт, – кричит она, – Уайетт, пусти меня, о, Боже, нет, только не эти повороты, я не умею делать так с кем-то еще!
– Пф-ф, – откликаюсь я, перекрикивая ее. – Я тебе покажу, как это делается.
– Что делается?
– Проверка на доверие.
Я уверенно и быстро скольжу по льду, а ее крик становится все громче и громче, но она смеется, так громко смеется! И в этот момент я думаю: по крайней мере, я еще способен рассмешить друзей, если не себя или ту половину моего сердца, которая зовется Арией Мур.
Но если наступит конец света, ты ведь придешь ко мне?
Я как раз натягиваю серый шерстяной джемпер, когда вибрирует мобильный. Я бросаю взгляд на экран. Сообщение от Пакстона. Он прислал фотографию. Я поспешно достаю р