– Конечно. Днем ты будешь проходить реабилитационную программу, а вечером махать молотком своей сломанной рукой. Совсем забыла, что ты у нас супергерой, Уай.
– Я спрошу Нокса, сможет ли он одолжить нам сколько-нибудь.
Камила бросает обгрызенное куриное крылышко в бумажный пакет и смотрит на меня. По ее взгляду я вижу, что она понимает, как сильно меня волнует ее образование. Она знает, что просить деньги у лучшего друга – это ниже моего достоинства.
Черты ее лица смягчаются.
– Мы оба этого не хотим, – она вздыхает. – Я поговорю с Дэном о сменах, хорошо?
– Клянешься на мизинчиках?
Сестра смеется:
– Клянусь.
Она протягивает мне свой измазанный жиром мизинец, и мне это так нужно, что я колеблюсь всего секунду, прежде чем подцепить его. Она глядит на меня, но чем дольше, тем слабее становится ее улыбка.
– Что такое? – спрашиваю я.
Ее грязный палец соскальзывает. Камила откидывается назад и убирает бумажный пакет с колен:
– Мне нужно тебе кое-что сказать.
Ненавижу, когда она так говорит. Вот правда, ненавижу. Еще с тех пор, как Камила научилась говорить. Каждый раз хватаюсь за сердце, потому что я так чертовски боюсь, что с моей младшей сестренкой случится что-то плохое: какой-нибудь утырок в белом фургоне схватит ее и что-нибудь с ней сделает, или какой-нибудь парень, поначалу симпатичный, назовет в ее честь звезду, сделает что-то, что поразит ее до глубины души, а потом растопчет ее надежды.
– Если у тебя появился парень, я не хочу знать. Я такой мысли не допускаю. Совсем. Если ты приведешь его к нам домой, я его буду игнорировать. Не буду обращать на него внимания и буду толкать, как в боди-чеке, он ударится о стену и…
– Ариа вернулась, Уай.
Меня словно опустили в ледяную воду. До самой макушки. Внутри все замирает. В жилах стынет кровь. Жив ли я? Понятия не имею. Как же холодно, черт, как холодно.
– Как… вернулась? – бормочу я.
Камила играет с листьями свисающего над ее головой комнатного растения и смотрит в окно. Ее бронзовое лицо отражается в стекле. Когда она выдыхает, стекло запотевает.
– Она вернулась, чтобы помогать Рут в гостинице.
– Врешь.
Не знаю, почему я так говорю. Она не лжет. Я знаю, что Камила всегда серьезна, когда дело касается Арии. Ариа – мое больное место, открытая рана, к которой никому не позволено прикасаться, потому что иначе я сойду с ума, и сестра об этом знает.
В горле пересохло, сердце бешено колотится.
– Сколько она уже тут?
– Этим утром приехала.
– Одна?
Нахмурившись, Камила отворачивается от окна, ее светло-каштановые волнистые волосы рассыпаются по спине.
– А ты как думаешь?
Задумавшись, я смотрю на этикетку на бутылке колы, отдирая ее ногтем. После того как Ариа уехала из Аспена, я попросил у Нокса дать мне аккаунт его «Инстаграма», чтобы посмотреть ее профиль. Меня она заблокировала. Я внимательно изучал каждого, кто лайкал ее фотографии, и скрупулезно следил за ее сторис, правда, себе во вред: каждый раз сердце начинало бешено колотиться. Потому что там могло быть что-то – второй бокал шампанского или мужской ноготь. Или она просто шла гулять, а я терзался, нет ли рядом с ней кого-то, кого я не вижу? Такие мысли приходили мне в голову постоянно, это было отвратительно, я губил себя ими. Но я ничего не мог с собой поделать, и самым сильным потрясением всегда был прилив адреналина, когда она загружала новую фотографию. У меня начинала кружиться голова, и первые несколько секунд я никак не мог разглядеть фото. «Видишь, Уайетт, это пытка, чистая пытка, и ты ее заслужил», – думал я. Но потом я разглядывал снимок, и это всегда было что-то простое – закат или стаканчик из «Старбакса», или что-то еще. Однажды на ее стене даже появился смайлик.
Но никакого другого парня не было. Не то чтобы я особо следил, потому что, простите, «Инстаграм» – это не вся жизнь, она могла заниматься чем-то другим без моего ведома, за две тысячи миль от меня. Так что не проходит и дня, чтобы мысль о ней с кем-то другим не заставила меня остановиться и перевести дыхание.
– Она приехала одна, – сказала Камила, – и она остается.
Она остается. Que merda[2], какое же напряжение. Этот момент – как будто я вышел из собственного тела. Гостиная превратилась в размытое пятно. Кажется, я дрожу, и это очень странно – кто начинает дрожать, когда узнает, что его бывшая девушка вернулась в город?
– Но она же учится в Брауне, – говорю я, потому что не могу поверить, что это действительно происходит. Мне нужно подтверждение. – Ариа… Ариа не вернулась бы просто так.
– Она изменилась, – Камила потягивается, задевая рукой подвесной цветочный горшок над головой, и поднимается. – Я иду спать. Просто хотела, чтобы ты узнал прежде, чем наткнешься на нее.
Я киваю, полностью впав в транс. Вот же черт.
Сестра гладит меня по плечу, проходя мимо, и слабо улыбается:
– Не жди от нее ничего, Уай. Ваши отношения уже в прошлом. Понял?
– Понял. Все ясно. Приберись у себя в комнате.
– Ага. Очередная безнадежная затея.
Я бросаю в нее бумажный пакет с обгрызенными куриными крылышками. Она со смехом уворачивается, оставляет пакет на полу и исчезает на лестнице. Я со вздохом опускаюсь на диванные подушки и провожу правой рукой по лицу. Левая рука безвольно свисает. Я почти не могу ею пользоваться с тех пор, как произошел несчастный случай, полностью изменивший мою жизнь. Больше играть мускулами у меня не получится. Когда я поднимаю руку, она доходит только до подбородка, иногда, во всяком случае, и это уже подвиг. Но потом я пытаюсь дотянуться до шеи и горла, и меня трясет от боли. Это случилось сразу после трансферного периода, когда меня купили «Аспен Сноудогс». Мне кажется, жизнь хотела меня подкосить. Поднять и бросить на дно за то, через что я заставил пройти Арию. Рассмеяться и сказать: «С Днем рождения, Уайетт, теперь это твоя реальность, смирись».
Я не могу смириться. В голове звучат голоса. Иногда они похожи на Арию, которая смеется и не может остановиться, а затем – на Арию, которая плачет и не может остановиться. Это обычное дело, я слышал их и раньше, но с того дня прошлым летом их стало больше, гораздо больше. Есть вещи, которые я пережил однажды и с тех пор не могу забыть. Я не могу уснуть, а когда мне это удается, я обычно просыпаюсь каждый час, крича и обливаясь потом – просто блеск.
Так что нет, я не смирюсь. Точно не смирюсь. Я делаю еще один глоток к олы и смотрю, как наш вратарь Сэмюэл, рискуя получить болезненный вывих, бросается вперед и останавливает шайбу. Шайба отскакивает от его шины и проскакивает мимо ворот. Толпа сходит с ума, а комментатор говорит об исключительном таланте команды «Аспен Сноудогс». Но я почти не замечаю этого, потому что все, о чем я могу думать, это: «Ариа вернулась, Ариа вернулась, Ариа вернулась».
– К черту.
Я ставлю колу на стол и беру себя в руки.
«Только сегодня. Всего разок, ведь она вернулась».
Чтобы надеть куртку на сломанную руку, требуется много времени. Я пока не могу водить машину, поэтому приходится идти пешком.
Путь от начала горы Баттермилк до центра кажется вечностью. Темно, лишь слабые отблески фонарей то тут, то там освещают окрестности. Зимний сезон еще не начался, поэтому дороги пусты. Ветер гонит по асфальту листья. Я останавливаюсь у колокольни и присаживаюсь на белую скамейку, потому что сердце учащенно бьется, а пульс на «Эппл-вотч» зашкаливает за сотню. Мысли об Арии – самое страшное и в то же время самое сладкое чувство, которое я знаю. Так было всегда. Я люблю порядок. Ариа была единственной, кто мог вызывать во мне хаос.
Напрягшись, я прикусываю нижнюю губу и сосредотачиваюсь на огромном колоколе на башне, как будто он может указать мне путь. Как будто он знает, что будет дальше в моей жизни.
– Что ты тут делаешь?
Я смотрю в сторону. Рядом со скамейкой стоит Нокс, в его руке два бумажных пакета из «Закусочной Кейт». Взглянув на мое лицо, он хмурится:
– Черт, ты выглядишь ужасно. С тобой все в порядке, друг?
– Ариа вернулась.
– Да, – его рот жалостливо искривляется. – Я ее видел. Честно, я собирался тебе позвонить.
– Мне Камила рассказала.
Нокс бросает взгляд на колокольню, а затем на гостиницу на другой стороне улицы. Он проводит пальцами по каштановым волосам, задерживает дыхание и протяжно вздыхает.
– Уайетт, зачем ты сюда пришел?
Я пожимаю плечами.
– Лучше иди домой, – когда я ничего не говорю в ответ, он садится рядом со мной и предлагает один из бумажных пакетов. – Сэндвич?
Я отказываюсь, качая головой:
– Камила уже накормила меня куриными крылышками.
– Хорошо. Пейсли бы мне шею свернула. Она написала сегодня в обед, что очень хочет сэндвич с авокадо из закусочной после тренировки. А эти были последние, – он вытягивает ноги и постукивает носком ботинка по коричневато-желтому кленовому листу. – Смотрел игру?
– Не всю.
– И как?
– Центральный форвард – отстой.
– Еще бы, – смеется Нокс. – Уайетт Лопез всего один.
Дверь закусочной напротив открывается. Из нее выходят фигуристы Леви и Эрин. Они тренируются в известном клубе «АйСкейт», как и подружка Нокса, Пейсли. Увидев нас, они приветственно поднимают руки. Я отвечаю на приветствие кивком, после чего они исчезают в другом направлении.
Нокс похлопывает меня по спине и встает.
– Отпусти ее, Уайетт. Скоро ты вернешься на лед. Жизнь продолжается, – короткий, тихий смешок. – Трудно поверить, что это говорю я, но это правда. Я ведь лучший тому пример.
Я молча откидываюсь на спинку скамейки, поворачиваю бейсболку козырьком назад и засовываю правую руку в карман куртки. Мне хочется фыркнуть и сказать ему, что я не хочу. Не хочу жить без Арии. Я пытался, но без нее мне очень паршиво. Мы были вместе шесть лет, вместе росли, и, без шуток, я не представляю, как можно жить во взрослой жизни без Арии.