дем дальше, и вдруг Ариа заменяет мою руку кружкой.
Я смеюсь:
– Ты ее так сжимаешь, как будто влюбилась.
Ее глаза блестят:
– А вдруг?
– Тогда, к сожалению, мне придется эту кружку разбить.
– Только попробуй, и лишишься пальца, Лопез.
– Подумаешь, – я поднимаю руку, приветствуя Нокса, который садится в машину на другой стороне улицы вместе с Пейсли. – Я просто куплю сморщенную трубку Уилла и надену ее на себя.
– Это так сексуально.
– Я же знаю, что ты любишь, детка.
– Ита-а-ак, – Ариа бросает на меня косой взгляд, прежде чем мы покидаем рынок и идем в сторону гостиницы. – Ты точно готов к сегодняшнему матчу?
– Еще как готов.
– Ты рад?
– Рад – не то слово, – воспользовавшись тем, что Ариа отвлеклась, я выхватываю кружку из ее руки и возвращаю свою руку на место. – Хоккей – моя самая большая страсть, и когда у тебя так долго ее отнимают, это все равно что оказаться запертым в огромной клетке, внутри которой достаточно места, все круто, но возможности ограничены, и нельзя расправить крылья.
– Ты так хорошо сказал.
Я провожаю ее до дверей гостиницы. Моя сумка уже в машине. Матч начнется только через несколько часов, но мы собираемся в тренировочном центре заранее. Зейн сказал в течение сезона медитировать и заниматься йогой, а после нее тренер Джефферсон проводит очень долгий анализ игроков, подробно комментируя его, основываясь на записях матчей команды соперника. Потом мы разминаемся и снова разбираем тактику команды.
Ариа прислоняется спиной к стене рядом с дверью. Я стою перед ней, ее руки в моих, ее ботинки между моими, и провожу кончиком носа по ее носу.
– Билеты, которые я дал, у тебя с собой?
Она кивает:
– Четыре штуки. Для Камилы, Уильяма, мамы и меня.
– До сих пор не верится, что твоя мама с Уиллом…
– И не говори, – Ариа кривится. – Не хочу об этом думать, иначе начну себе представлять, а это… ой. Поздно, представила. Ну, спасибо!
Я смеюсь. Когда мои губы касаются ее губ, она вздрагивает.
– Тогда до скорого, Мур.
– До скорого, Лопез.
– Мне так нравится, когда ты говоришь мое имя.
– И мне.
Наш поцелуй – это нежное прикосновение, которое отдается во мне до самых кончиков пальцев ног.
– Знаешь, что мне понравится еще больше?
– Что?
Я целую ее костяшки пальцев:
– Когда я тоже смогу его сказать.
– Когда сможешь сказать что?
Моя улыбка становится шире:
– До скорого, Лопез. Какая ты красивая, Лопез. Даже не верится, Лопез.
Звонкий, чистый звук, слетающий с ее губ в этот момент, этот душевный смех, полностью открытый, полностью влюбленный, который бередит мое сердце, который пробуждает во мне голос, говорящий: «Посмотри на себя, Уайетт, как тебе повезло, как же тебе повезло».
– Ладно, парни, – тренер Джефферсон берет пульт дистанционного управления со стола в конференц-зале и выключает экран. – Мы только что проанализировали пять игр, сосредоточившись на каждом из соперников. Вы знаете, что вам нужно сегодня сделать.
Он поворачивается к Ксандеру, который проводит рукой по волнистым волосам.
– Следи за левым нападающим, который любит уклоняться в последнюю секунду. Это его тактика. Проверяй его заранее, слышишь?
– Ага.
– Хорошо, – Джефферсон складывает руки и оглядывается по сторонам, пока его взгляд не задерживается на мне. – Как вы слышали на пресс-релизе несколько дней назад, Грея выгнали из команды.
– Выгнали? – Оуэн хмурится. – Сказали же, что он ушел из команды добровольно.
Кейден закатывает глаза.
– Так всегда говорят, когда не хотят публичного скандала, Оуэн, – затем он выпрямляется, и на его лице отражается любопытство. – Что произошло на самом деле, Джефф?
Воспоминания, пробужденные во мне его вопросом, вызывают тошноту. Тренер нерешительно смотрит на меня, почесывая щеку.
– Он хотел изнасиловать мою сестру, – отрывисто говорю я.
Парни разом охают.
– Вот же мерзкий ублюдок, – выплевывает Пакстон. Его лицо искажается от ярости, а руки, лежащие на бедрах, сжимаются в кулаки. – Если б знал, я бы его убил.
Остальные согласно кричат, а Сэмюэл говорит:
– Я с самого начала терпеть не мог этого типа. С ней все в порядке?
Я киваю:
– Все нормально. Мы написали на него заявление. Давайте порадуемся, что этого ублюдка больше нет, и вечером сделаем все как надо!
Ребята дружно аплодируют, когда мы поднимаемся и выходим из конференц-зала. Я рад, что вернулся. Я не часто вижусь с парнями из команды вне тренировок и игр, иногда мы ходим куда-нибудь поесть или еще что-нибудь поделать. Но мы так много времени проводим вместе в тренировочном центре, что стали почти как одна дружная семья. Они, естественно, знают, как живется нам с Камилой. Меня тронуло, что они так гневно отреагировали на историю с Греем.
Вместе мы выходим в стеклянную дверь на верхнем этаже, чтобы спуститься по лестнице в катакомбы. Перед матчем невозможно пройти по обычному маршруту через тренировочный центр. Нас бы окружили болельщики, и мы бы так и не попали на лед.
– Эй, Лопез, – позади меня Пакстон догоняет меня и бьет кулаком по плечу. – Я хотел кое-что с тобой обсудить.
Мы сворачиваем налево по холодным коридорам подвала. Путь освещает тусклый свет.
– Что?
Пакстон проводит рукой по волосам:
– На моей вечеринке с твоей бывшей творилось что-то странное, друг.
Желудок подпрыгивает, как будто я промахнулся мимо ступеньки на лестнице:
– Что ты имеешь в виду?
Позади нас Ксандер с Кейденом смеются над Оуэном, который снова борется с громким метеоризмом. Когда у него не получается сдержаться, они смеются и отталкивают его от себя.
Пакстон задумчиво смотрит на меня:
– Не знаю, она ни с того ни с сего встала рядом со мной у джакузи и сказала, что я ее лично пригласил.
Я еле сдерживаю рвущийся из груди хрип, судорожно сглатывая ком в горле.
– А ты что сказал? – выспрашиваю я.
Он пожимает плечами.
– Ничего, – мы поворачиваем направо и проходим через дверь, которая ведет в нашу раздевалку. – Прежде чем я успел ей сказать, что я точно ее не приглашал, подошел Кейден, и мы ушли, – Пакстон бросает на меня косой взгляд, стоя перед хоккейным шкафчиком рядом с моим. – Я просто хочу, чтобы ты был в курсе.
Меня охватывает облегчение. Мне стало интересно, почему вдруг Ариа перестала присылать сообщения на номер Пакстона. Очень оптимистичная часть меня, естественно, убеждала себя, что это потому, что мы стали ближе. И, возможно, так оно и было. Может, все встало на свои места, одно привело к другому, Пакс вдруг странно себя повел, и она больше не смогла сопротивляться нашему взаимному притяжению. Я не знаю, но это и не важно. Мы с Арией снова вместе, и это главное.
Я достаю свою фуфайку из шкафчика с широкой улыбкой на лице. Шелковистый полиэстер скользит по моим пальцам, я глажу вшитый двенадцатый номер и наслаждаюсь моментом – до тех пор, пока мне в голову не бросают бутылку.
– Если ты хочешь остаться наедине со своей майкой еще на минутку, чтобы хорошо провести с ней время, только свистни, новичок.
Смеясь, я беру бутылку с номером 72 и бросаю ее в сторону Кейдена:
– Ой, заткнись.
Оуэн вздыхает:
– Хотел бы я иметь девушку, которая смотрела бы на меня так же, как Уайетт смотрит на свое снаряжение.
– А я бы хотел, чтобы ты уже прекратил тут пускать газы, – говорит Ксандер.
– Не могу, – сокрушается Оуэн. – Оно само.
Ребята продолжают дурачиться, кидаться друг в друга бессмысленными фразочками просто потому, что хоккеистам почему-то предписано так делать, но я не обращаю на это внимания. Я думаю об Арии, которая сидит на хороших местах на стадионе и ждет, чтобы посмотреть, как я буду играть.
Наконец, я оказываюсь у входа для игроков вместе с остальными, в полной экипировке. Мое сердце вдруг превращается в жужжащую стрекозу, а по стадиону разносится грохот музыки открытия матча. Мы предвкушаем игру, сталкиваемся друг с другом, силовой прием тут, силовой прием там, Кейден бьет Сэмюэла по шлему клюшкой, Оуэн пускает газы, обычный ритуал перед игрой, затем называют наши имена. Проектор показывает смонтированное видео наших игр на льду, сопровождаемое эпической музыкой и световыми эффектами, а затем появляются наши имена в ярких неоновых огнях, каждое из которых сопровождается эффектной бас-гитарой. Мы выходим на лед один за другим, и болельщики сходят с ума, как и мое сердце. Черт, это безумие, столько людей, такие тяжелые басы над головой, синий пульсирующий свет, как на огромной дискотеке, и повсюду на трибунах сияние, как от миллионов светлячков, потому что все держат в руках телефоны и снимают видео. Мы делаем несколько кругов, коньки скользят по льду, у меня мурашки по всему телу, и я чувствую себя самым крутым парнем на свете, судя по тому, как кричит толпа.
Церемонии открытия в НХЛ – это просто улет. Я мечтал об этом с тех пор, как был мелким пацаном и лежал под одеялом с логотипом НХЛ.
Мы занимаем позицию. Я знаю, что Ариа наблюдает за мной где-то на стадионе, и от этого во мне нарастает эйфория. Я сжимаю клюшку руками в перчатках, скользя к центру льда. Я слышу, как болельщики выкрикивают мое имя. Это удивительно, безумие, просто безумие.
Игра начинается, и быстро становится ясно, что «Огайо» сегодня не собирается играть по правилам. Соперники агрессивны, они даже не пытаются замаскировать удары клюшкой под случайность. Центральный нападающий несколько раз замахивается на меня, и мне удается увернуться только потому, что я очень быстрый и очень ловкий, но Кейден получает такой сильный удар, что его уводят со льда, чтобы врач команды мог его осмотреть. Незадолго до конца первого периода счет становится 1:1, и то благодаря тому, что мне удалось освободить ворота для Пакстона благодаря грязной игре. Меня отправляют на две минуты в штрафной бокс, а в перерыве тренер Джефферсон читает мне импульсивную лекцию о том, что я должен оставаться на льду, чего бы это ни стоило.