оту девушки. Не занижен ли темп бригады?
Чтобы убедиться в этом, она продолжает мысленно изучать пооперационные процессы. После того как берцы загнуты, происходит ладовка, потом строчка кантов, обрезка их, а там заготовка попадает в руки Вани Шутова — он вставляет блочки и передает ее Вале Жаворонковой или Рае Пашниной, которые пристрачивают язычки. И, наконец, заготовка у «союзников» (так на фабрике называют работниц, которые занимаются строчкой союзок), Александра сама работает на этой операции. Уж она-то отлично знает, как трудится каждый из «союзников», каков у них темп в работе…
И вот появляется мысль. Вначале не совсем ясная, осознанная, постепенно она становится определеннее и законченней.
Александра в волнении поднимается с места, делает несколько шагов по комнате. Чтобы проверить себя, она вновь присаживается к столу, берет чистый лист бумаги, карандаш…
В комнату заглядывает ее отец Иван Матвеевич и тихо отступает назад. Он знает, что сейчас его дочь думает о работе. В такие минуты ей нельзя мешать. Он идет на кухню и говорит жене:
— Ведь вот, мать. Раньше мы как работали? Провел смену — и ни о чем не заботясь — домой, а там хоть трава не расти. Рабочему человеку только умелые руки надо было иметь. А теперь, брат, так не работают. Нет… Теперь простого рабочего от инженера трудно отличить. Сейчас что рабочему, что инженеру все равно думать надо.
…Лицо Александры сосредоточенное. Она еще и еще раз проверяет свою мысль. Что же получается? Когда заготовка обрабатывается на первых операциях, темп работы, заданный Зоей Кожиной, очень высок. А на последней операции, на прострочке союзок этот темп значительно ниже. В чем дело, где сбивается темп, где причина?
Александра откладывает в сторону свои записи — видно, одной не решить ей эту задачу, надо посоветоваться с бригадой. И вдруг ее осеняет мысль, она вновь принимается за расчеты. Ну, конечно, в этом — вся причина! Как это она не могла додуматься сразу!
Все дело в Маше Кошовой. Она разбирает заготовки по размерам и подает их на рабочие места «союзников». Девушка трудится старательно, проворно. Маша подает заготовки по выработанной схеме. Вначале она несет их к Римме Аксеновских, потом к Ане Болотовой, Ане Соколовой, к ее машине. Совершив один обход, Маша начинает все сначала. Но ведь девушки работают неодинаково: одни обрабатывают заготовки быстрее, другие — медленнее. И вот тем, у которых производительность труда выше, приходится иногда простаивать. Простой, на первый взгляд, незначительный, но, в конечном счете, из секунды складываются минуты… А рабочая минута сейчас в большой цене!
Надо подсказать Маше, чтобы она организовала свой труд таким образом, чтобы ни одна работница не теряла понапрасну ни одной драгоценной минуты рабочего времени. Сделать это просто: как только Маша заметит, что у кого-то убавляются заготовки, — сразу же нести их к машине.
«Это только один источник повышения производительности труда, а сколько их, таких источников!» — думает Шура и решает завтра же поговорить об этом с членами своей бригады.
Назавтра собирается вся бригада. Шура рассказывает о своей мысли. Ее поддерживают. Потом слово просит Римма Аксеновских.
— У меня вот какое предложение: надо, чтобы все девушки еще раз внимательно присмотрелись к своей работе и задумались, каким образом можно добиться экономии. Если каждая из нас внесет хотя бы одно предложение — в конечном счете цифра экономии будет немалая.
— Совершенно правильно, товарищи, — поддержала ее Шура. — И не надо бояться мелочей. Из мелочей складывается большое. Каким образом можем мы снижать себестоимость продукции? Путем повышения производительности труда, экономии материалов, выпуска первосортной продукции. Материал у нас недорогостоящий — нитки. Но ведь, как говорят в народе, копейка рубль бережет…
Мария Ефимовна Дмитриева — самая старшая по возрасту среди всех членов бригады. Она говорит редко, не торопясь. Объясняя, подкрепляет слова широкими жестами. Так говорит человек, который знает, что к его слову прислушиваются.
У нее есть мальчик. Бывает, что мать разрешает ему придти в цех. Обычно он появляется перед самым концом смены. Мария Ефимовна берет его за руку, показывает, как делается обувь. В такие минуты глаза ее искрятся тем особенным материнским светом, в котором соединено воедино и гордость за свою работу, и гордость за сына, за всю свою честную жизнь.
— Все для вас стараемся, — обводя рукою цех, говорит сыну Мария Ефимовна, и это звучит так, как: «Цени это, сынок».
А на этот раз Мария Ефимовна не стала объяснять сыну, как делаются ботинки. Мальчик не обиделся. Он видел: мать занята.
Мария Ефимовна окликает Шуру.
— Возьми-ка заготовку, Саша, — говорит Мария Ефимовна.
Та, недоумевая, берет заготовку в руки.
— Ну-ну, прострочи ее, — предлагает женщина. Все еще ничего не понимая, Шура садится за машину, строчит союзку. Вот она кончила, потянула заготовку на себя, отрезала нитку.
Мария Ефимовна берет у бригадира заготовку, за которой тянется отрезанная нитка. Женщина ножницами отрезает ее и не бросает, как обычно, а, взяв за концы, растягивает.
— Понимаешь? — спрашивает она.
Шура поняла: если совершенно не оставлять нитки — получится экономия. Она жмет руку Марии Ефимовне.
— На первый взгляд, мелочь — а подсчитай, сколько ниток пропадало даром, — радостно говорит та. — А вот еще, — продолжает Мария Ефимовна, — если нам как следует отрегулировать машины, они будут работать без пропусков. Ведь у нас как рассуждают? Пропуск, мол, как ошибка, не страшен, когда он во-время замечен. Всегда можно повторный шов сделать. А что такое повторный шов? Это перерасход ниток. Вот на этом, мне кажется, тоже можно экономить…
Аня Соколова ехала в трамвае. Весело позванивая, вагон мчался мимо новых, сверкающих белизной домов, мимо витрин магазинов, двери которых были широко открыты.
На остановке с передней площадки в вагон шумно вошла старушка. Она держала на руках шестилетнего мальчугана, который отчаянно болтал ногами.
Аня торопливо приподнялась, уступая место вошедшим. Усевшись сама и усадив внука, старушка огляделась и громко заговорила.
— В магазине была, — объявила она, — внуку ботиночки купила.
Она развязала тесемку, вынула покупку и, вертя их в руках, продолжала:
— И до сих пор возмущение берет, — конечно, продавец не виноват, я на него зря накричала. Ну, а те, которые делают это. Посмотрите, кожа хорошая, подошва крепкая — все такое, что и желать лучше не надо. А работа?
Старушка сердито насупилась.
Аня взглянула на ботиночки. Она сразу же заметила недостаток — союзка была пришита дважды, вторая пристрочка не совпала с первой.
— Конечно, второй сорт, меньше денег заплатила, но кто же дал право из такой кожи второй сорт делать? — возмущалась старушка.
— Бывает, — примирительно вставил высокий человек с кожаным портфелем.
— Нет, не должно быть! — горячо возразила старушка, — Никто не имеет права народное добро портить.
Аня рассказала Шуре о случае в трамвае.
Шура собрала подруг.
— Вся продукция, выпускаемая нами, — говорила она, — должна быть первосортной. Это — тоже борьба за снижение себестоимости. Здесь нет мелочей. Если, к примеру, Рая Пашнина неправильно пристрочит язычок или Ваня Шутов некрепко вставит блочки — снизится сортность обуви, повысится ее себестоимость. Те ботиночки изготовлены не нами, но разве у нас не может быть такого случая, когда союзка будет пристрочена не по центру.
— Конечно, может быть, — отозвалась Аня Болотова. — Мне думается, что надо раз и навсегда договориться с бригадиром подготовительного цеха, чтобы центр союзки обозначали более четко. Ведь это так просто.
Александра делает заметку для себя: надо сходить в раскройный цех — и с удовольствием вслушивается в слова девчат. Они стали другими, изменились ее подруги за последнее время. В каждой девушке появилось что-то новое: возросла требовательность к себе, к другим, повысилась ответственность за выполняемую работу.
«Вот так все новое, примененное в труде, улучшает, возвышает нашего человека, — думает Александра. — Все вперед и выше идет наш человек. «Вперед и выше» — чьи это слова? Ах да, ведь это же слова Алексея Максимовича Горького…»
Александра видит, как дружной толпой идут по цеху девчата ее бригады.
— Вперед и выше! — повторяет девушка замечательные слова, и лицо ее светится от улыбки…
— Слово предоставляется бригадиру лучшей комсомольско-молодежной бригады фабрики Александре Чичкиной, — объявляет председатель собрания.
Шура секунду молчит, обводя взглядом притихший цех.
— В апреле мы за свою работу получили почетную грамоту ЦК ВЛКСМ. Тогда мы дали слово работать еще лучше, чтобы своим трудом крепить нашу Родину — оплот счастья и мира.
Александра говорит громко, чтобы слышали все.
— Наша бригада, вступив в социалистическое соревнование за снижение себестоимости выпускаемой продукции на каждой производственной операции, взяла обязательство сэкономить 2,5 тысячи рублей за месяц. С гордостью рапортуем сегодня, что слово свое мы сдержали. В августе нами сэкономлено около 4 тысяч рублей государственных средств.
Раздаются аплодисменты. Аплодирует и директор фабрики, и главный инженер, и парторг, и секретарь комсомольской организации, и рабочие из бригады т. Карпунина — все, кто собрался сегодня на собрание, посвященное сбору подписей под Обращением Всемирного Совета Мира о заключении Пакта Мира между пятью великими державами. Когда аплодисменты стихают, Александра продолжает:
— Советские люди — мирные люди. Они заняты мирным созидательным трудом. Единодушно поставим мы свои подписи под историческим документом. Это единодушие — новый удар по поджигателям войны!
…От ворот фабрики одна за другой отходят автомашины, доверху груженные первосортной детской обувью…