Я медлю, но, чёрт возьми, не могу устоять перед его взглядом. А потому я устраиваюсь на сиденье перед ним, поворачиваюсь и протягиваю руку.
Оскар не отдаёт мне шапку.
– Ты её получишь. Но только если снова станешь милой.
– Я всегда милая.
Он придвигается ближе. Его глаза широко распахнуты, а на губах играет заговорщическая улыбка.
– Спорим, что нет?
Я краснею и выхватываю шапку у него из рук, и Оскар смеётся.
Сотрудница протягивает уютные одеяла, которыми мы укрываем ноги. Когда Оскар подтыкает его, я внезапно осознаю, что моя задница находится прямо на… ага, моя задница – прямо на его члене. Оскар кладёт туда одеяло, и я чувствую его пальцы. Хотя едва ли он это замечает из-за одеяла. Только вот я всё замечаю. Не только прикосновение, но и взрывающийся фейерверк внутри меня. И, боже, это какой-то необычный фейерверк! Очень яркий. Очень громкий. И это абсолютно ненормально.
В следующее мгновение Оскар обнимает меня руками, ох, простите, «подушками безопасности», и крепко прижимает к своей груди. Его губы находятся чуть выше моего уха. Я не только слышу его дыхание, но и чувствую.
В ту же секунду кое-что происходит. Ощущение, как будто в моё тело вселяются паразиты и копошатся в нём, вызывая покалывание буквально повсюду: под кожей, в руках, в ногах, и особенно внизу живота. Нет, ну в самом деле, это ведь ненормально! Не может быть такое нормальным. Как я могу чувствовать нечто подобное только потому, что кто-то меня касается?
– Всё в порядке? – Его голос совсем рядом. Низкий. И тихий. Он проникает в меня, заставляя сжиматься от желания. – Ты чувствуешь себя в безопасности?
Ох, Оскар! Он задаёт вопрос, не понимая, как много значат эти пять слов. Сколько они в себе несут. Ты чувствуешь себя в безопасности со мной, Гвендолин? Ты чувствуешь себя в безопасности в жизни? Ты чувствуешь себя в безопасности, учитывая, что голова идёт кругом, когда я рядом, или даже когда меня нет рядом, потому что с тобой что-то происходит, что-то тёмное, о чем ты никому не рассказываешь?
Пять слов, которые так много значат. И эти шаткие сани – не место для правдивых ответов. Для сложных признаний.
– Да, – буквально выдавливаю из себя, поскольку ложь застревает в горле.
Вокруг нас собачий холод, но меня бросает в пот. Его руки лежат между моими. Стоит лишь слегка пошевелиться, сделать минимальное движение, и я дотронусь до них. Странно, что самые короткие расстояния иногда оказываются непреодолимо большими.
И вот начинается. Сотрудница встаёт на полозья саней позади нас и подаёт сигнал собакам, после чего те приходят в движение. От страха у меня вырывается громкий вскрик, и я спиной чувствую, как смеётся Оскар.
– Что это был за писк только что? – Его дыхание возле уха посылает мурашки по телу. – Как мило, Гвендолин.
Я оказываюсь права. Всё в этой прогулке представляет смертельную опасность: и собаки, и узкие горные дорожки, и обрывы, и близость Оскара. В особенности близость Оскара.
От него пахнет снегом. Возможно, это окружающая среда, но я почти уверена, что это он, поскольку этот аромат несёт с собой ощущение тепла, а настоящий снег холодный. Оскар крепко держит меня. Ни разу не отпустил.
Собаки бегут по белым горным тропам, сани трясутся, и я должна бы, по правде говоря, визжать, но я смеюсь. В какой-то момент напряжение в моём теле спадает. Оно похоже на разогретый маршмеллоу. Чем дольше окутано теплом, тем сильнее размякает. Вот как я чувствую себя рядом с Оскаром. Как маршмеллоу.
Собаки вместе делают рискованный поворот. Сани покачиваются. Вот теперь я всё-таки кричу и впиваюсь пальцами в бёдра Оскара. Он смеётся. Это звучит чисто, счастливо и красиво. Звук соединяется с холодным воздухом сумерек и разливается по нему, но как минимум его четверть остаётся в моём сердце.
Заходящее за заснеженные ели солнце горит ярко оранжевым. Кажется, будто оно светит для меня. Этот момент светится для меня. Я ощущаю сильный трепет в районе желудка. Паразиты вернулись, но они больше не паразиты. Какая-то универсальная сила заставила их превратиться во влюблённых бабочек с трепещущими, украшенными глазками крылышками. В неоново-розовом цвете. Я не знала, что моё сердце готово к неоново-розовому, ведь вообще-то это не мой цвет, но теперь всё иначе. Теперь я хочу вечно хватать бёдра Оскара и думать о сладкой вате. Его мышцы состоят из сладкой липкой массы. Разноцветные подушки безопасности для Гвен.
Собаки тащат нас по тропинкам горы Сноумасс, а на наших глазах садится солнце. Мне хочется плакать, поскольку я не в силах устоять перед красотой момента. Мне хочется плакать, поскольку я счастлива, а это случается очень редко. Мне хочется плакать, поскольку я в объятиях Оскара, словно мы нечто большее. Хотя в действительности нет никакого «мы».
Поездка на санях пролетает слишком быстро. Мы возвращаемся к месту старта. От потрясающих лучей заходящего солнца больше ничего не осталось. Вольер с собаками освещают прожектора.
– Я уж думала, ты задохнулся, – говорю я, вылезая из саней и стряхивая с рукавов снег.
Оскар перекидывает ногу через узкую деревянную стойку и довольно улыбается.
– Почему это?
– Потому что я прижала тебя. – Я поглаживаю одного из хаски за ухом. – Мы неслись так быстро, что я всем телом прижимала тебя назад.
– Я почти не почувствовал. – Он сверкает глазами. – Теперь я знаю, что ты дрожишь, когда светишься.
– Чего?
– Тебе было тепло. Волосики на затылке встали дыбом, но ты дрожала. Как такое возможно, Гвендолин?
– Неправда.
– Нет?
– Нет.
– Тогда это, наверное, всему виной сани.
– Скорее всего.
Он смеётся. Я шагаю рядом с ним, спрятав руки в карманы куртки.
Мы проходим мимо ресторана. Дверь открывается, и выходят два человека. На короткое мгновение воздух наполняется шумом голосов изнутри. Гирлянды огней, вьющиеся вокруг деревянной крыши террасы, освещают профиль Оскара.
Он роется в кармане пиджака и достаёт пачку сигарет. Потом зажигалку. Щёлкает железным колёсиком, и вспыхивает небольшой огонёк. Когда Оскар собирается достать сигарету из пачки, я пинаю в сторону лежащую на снегу сосновую шишку.
– Тебе стоит бросить. Курение опасно.
Рука Оскара замирает над крышкой пачки.
– Я курю нечасто. Не так много, как раньше.
– Каждая сигарета вредит твоему телу. Никотин – страшный канцероген. И для сердца ужасно вредно.
Оскар смеётся.
– Моё сердце давно разбито.
– Ты спортсмен. – Я едва ворочаю языком. В голове отдаётся фраза о разбитом сердце этого грустного парня. – Этим ты разрушаешь свои лёгкие и свою карьеру.
– Это лёгкие сигареты.
– Неважно, обычные они, золотые или лайт. Нет никакой разницы, это всегда сигареты, в итоге убивающие тебя. – Я поднимаю бровь. – Что скажет Зои Кавилл, если вы не покорите пьедестал, потому что ты только и делаешь, что закашливаешься на льду?
– Ты же знаешь, что на льду я делаю всё что угодно, но только не кашляю. И, к счастью, меня более не интересует, что думает или не думает Зои Кавилл.
Мы подходим к его машине.
– Что ты имеешь в виду?
В этот момент Оскар закрывает пачку и выбрасывает её в мусорный бак. Я всё ещё смотрю на отверстие, в котором она только что исчезла, когда он поворачивается ко мне.
– Она больше не моя партнёрша.
Вот оно опять. Опять моё сердце становится каскадёром, который пропускает разминку и сразу переходит к исполнению трюков.
– Почему?
– Потому что… – Оскар обходит вокруг, глядя на меня сверху вниз с выжидательным выражением, которое напоминает мне взволнованного ребёнка. Его глаза сверкают. Этот сине-зелёно-бирюзовый океан искрится, как будто его освещает звёздное небо в ясную ночь. —.. произошли небольшие изменения.
– Какие? И почему ты говоришь мне это таким тоном?
– Каким тоном?
– Как будто собираешься сообщить, что я номинирована на «Оскар».
– Тебя номинировали на меня? – Уголок его рта дёргается. – Мне это нравится.
– О боже! – Я хлопаю себя ладонью по лбу, осознав, что сейчас ляпнула. – Не на тебя, а на премию.
– Итак, ты Хейли Стейнфелд. Я так и знал! Ты бежала от жизни в центре внимания и хотела уединённой жизни в Аспене, а потом пришёл я, и вдруг тебя номинировали на меня, и всё изменилось. Мир – это сцена, с неба вместо дождя сыплется сахар, и ты ждёшь вручения награды, которая бы выглядела как я.
– Мистерио?
– Да?
– Заткнись.
Он смеётся.
– Я мог бы это сделать, но тогда ты бы не узнала, что случилось с Зои Кавилл.
Я закусываю нижнюю губу и почти сразу отпускаю.
– Ладно. Расскажи.
– Холмс хочет вернуть Гвара.
– Гвар? – Я хмурюсь. – Это гигантский сводный брат Хагрида?
Оскар моргнул.
– Ты имеешь в виду Граупа?
– Его так звали?
– Да.
– Хорошо, а кто такой… – Мой взгляд затуманивается, когда я складываю два и два. – О, Гвар. Мама тоже так говорила. Ты придумал нам название.
– Придумал нам название, – кивает он.
– Гвар – самое уродливое название в мире.
– Я знаю.
– Похоже на горного тролля.
– Я думаю, это похоже на то, как выглядит Джа-Джа Бинкс.
– Разве это не горный тролль?
– Нет, он гунган.
– Я больше не пойду с тобой. – Мысли мешаются у меня в голове. – Слишком много всякого задротства для моего мозга.
Он смеётся. Между елями шелестит. Наверное, птичка. Или песец.
– Теперь мы с тобой снова партнёры на льду. Вот к чему эта поездка. Я сделаю всё, чтобы ты научилась доверять мне, Гвен. Всё.
Я смотрю на него. Смотрю на его рот, который сообщил мне новость, и не могу в это поверить. Но это правда. Скорее всего правда, потому что я видела и слышала. Два органа чувств не могут лгать.
И всё же..
– Что?
– Мы снова будем кататься вместе. Ну, если ты хочешь.
– Но… – мой тихий голос сливается с нежным облаком пара у лица и уносится в ледяную темноту, – как?