– Ты не можешь так поступить.
– Пейс…
– Нет, серьёзно. Я не шучу. Не можешь… это… – её голос срывается, тыльной стороной ладони она вытирает слёзы со щёк. – Ты моя лучшая подруга, ты не можешь просто взять и свалить в Торонто!
Сочувственно склонив голову, убираю с колен ноутбук, на котором я только что изучала сайт общежития, и поднимаюсь.
– Это хороший университет, Пейс. Я получила предложение о спортивной стипендии. Плотный график занятий в ледовом дворце и медицинские дисциплины в качестве профильных предметов.
– Да, но… – Пейсли вскидывает руки, – университет Аспена предложил тебе то же самое!
Я морщу лицо.
– Пейс…
– Нет, прекрати! Ты не хочешь в Торонто. Ты любишь этот город и как-то сказала, что добровольно никогда из него не уедешь. Ты сказала, что для этого должен приехать снегоуборочный грузовик и насильно увезти тебя. И теперь из-за этой чёртовой истории с Оскаром ты хочешь уехать? Из-за парня, Гвен?
Желудок болезненно сжимается, потому что её слова – абсолютная правда. Я на мгновение зажмуриваюсь. А когда снова открываю глаза, Бинг Кросби выскакивает из клетки и начинает грызть мой носок. С грустной улыбкой я наклоняюсь и поглаживаю его мягкую шёрстку.
– Не только. На самом деле причин несколько. Это и отец, о котором я не слышала с тех пор, как мы сидели в пиццерии. И моя болезнь. И стоимость терапии. И немножко Оскар. Вернее, Оскар – это уже немножко чересчур. Он словно вишенка на торте, которая разбивает мне сердце, потому что я здесь, вижу его и знаю, что он любит меня. Блин, это больно. А я за всю жизнь испытала так много боли, что больше не хочу. Я просто хочу уйти, чтобы начать всё сначала.
Ложь. Я не желаю уходить. Но я хочу, чтоб Оскар был в безопасности.
– Ты сбегаешь. – Голос Пейсли дрожит от ярости. – Ты сбегаешь, хотя не хочешь этого делать, и это не выход.
Я опускаю голову, поскольку смотреть в её искажённое от боли лицо – это слишком.
– Я бы не вынесла, если бы Оскар… – Я делаю паузу и качаю головой. – Он прошёл через столько дерьма, Пейс. Я не могу эгоистично думать только о себе, если…
– Если что?
– Всё в порядке.
Сначала Пейсли ничего не отвечает. Но вскоре реагирует на мои слова бурными рыданиями.
– С кем я буду обедать в фойе? – Она трёт глаза ладонями и судорожно вздыхает. – С кем мне переживать эти жуткие физические нагрузки, если не с тобой?
Я почёсываю Бинга Кросби за ушами и удивляюсь, что он это позволяет.
– С Леви. Или лучше подружиться с Харпер. В последнее время она, кажется, стала более терпимой. Может, даже милой.
– Леви уходит, – сообщает Пейс.
– Чего? – изумлённо смотрю на неё.
– Эрин заключил тупое соглашение с чёртовым «Большим братом», что будет участвовать только при условии, что разрешат и его другу. И они согласились!
Я моргаю.
– Не знаю, что беспокоит меня сильнее. Наши друзья на «Большом брате» или тот факт, что совершенный ангел по имени Пейсли Харрис только что произнесла «чёртов». Мне придётся рассказать об этом Ноксу.
Она негромко смеётся.
– Ты глупая.
– О, вау, – я театрально распахиваю глаза, – а теперь она дерзит.
Пейсли всхлипывает, а затем бросается в мои объятия. Мы снова падаем на мой коврик для йоги. Подушка кресла прижимает моё ухо вперёд, а Пейсли ударяется головой о подоконник.
– Я буду очень по тебе скучать! – Она зарывается лицом в мои волосы и размазывает сопли по моей голове. Аппетитно. – По твоему безумному виду и ярким найкам, по твоему плоскому юмору и бутербродам с авокадо, которые ты всегда приносила мне из закусочной, а также по капкейкам, да и вообще, по нашим вечерам в закусочной, по твоим длинным разглагольствованиям о Джейсе Эрондейле и Магнусе Бейне и о том, почему ты подарила бы чернокнижнику сразу десять детей, по нашему совместному Рождеству, по твоему умению штопать мои манжеты и…
– Пейс! – Я смеюсь. – Я пока не умерла, ты в курсе? Торонто – это не конец. Мы можем общаться по скайпу, и я буду тебя навещать.
Она медленно отрывается от моих волос, садится на корточки и надувается.
– Это не одно и то же.
Я вздыхаю.
– Да, это так. Но…
Меня перебивает стук в дверь.
– Да?
В комнату заглядывает мама. У неё на голове обруч с оленьими рогами, в одной руке она держит тарелку с блинами и кленовым сиропом, в другой – телефон.
– Привет, моя маленькая. Готова к Канаде? Тут с тобой хочет поговорить Холмс.
Сердце уходит в пятки, а желудок сжимается. Я выбираюсь из спутанного одеяла и беру у неё телефон.
Мама не уходит. Совсем наоборот. Она садится на мой письменный стол, кладёт ноги на вращающийся стул и с нескрываемым любопытством наблюдает за мной. С тех пор как ушёл отец, это происходит чаще, когда она не работает в закусочной. Сейчас ей нужно почаще отвлекаться, и это нормально. В любом случае у меня нет секретов от мамы.
Слегка дрожащей рукой я прижимаю телефон к уху.
– Алло?
– Да, привет, Гвен. Это Холмс.
– Привет.
– Приготовься, есть хорошие новости. Я хотел сказать тебе прямо сейчас, а не дожидаться завтра.
– Да?
– Итак, – он делает глубокий вдох, – Дженна и Фродо выбыли.
Я хмурюсь в недоумении.
– Что? Что за Фродо?
– О, прости. – Он издаёт нервный смешок. – Я так привык сравнивать этого парня с Фродо, что забываю, как его зовут на самом деле.
– Какого парня?
– Э-э-м, подожди. Как там его настоящее имя? Секунду. – На заднем плане что-то шуршит. Похоже, он копается в бумагах. – А, вот, Дженна Льюис и Райан Джордж. Они выбыли. Дженна сломала ногу.
Моё сердце, ушедшее поначалу в пятки, уже начало возвращаться на место, как вдруг снова вернулось в пятки.
Дженна и Райан, фавориты региональных чемпионатов, выбыли. Если их нет, у нас в отсутствие Леви и Эрина появляется реальный шанс выйти на первое место в предстоящем соревновании. А это значит, что мы ещё можем побороться за участие в Skate America. На крошечный миг моё сердце, этот маленький комок мышц, который в настоящий момент бьётся у меня в пятках, наполняется эйфорией. И на этот раз не из-за мании, а потому что мне по-настоящему радостно.
Однако оно неизбежно возвращается обратно. Потому что, хотя шанс на участие в Skate America появился, это всё же невозможно. Я ухожу. Собираюсь уехать в Канаду. Ничего не имеет значения. Дженна и Фродо не имеют значения. Моя мечта как была, так и останется мечтой, вселенная не желает её воплощать. И мне придётся с этим смириться.
Я откашливаюсь.
– Оскар тебе ещё не звонил?
– Оскар? – Короткая пауза. – Нет, с чего бы?
– Ну тогда ещё позвонит. – Я закусываю нижнюю губу, чтобы боль отвлекла меня от происходящего в душе. – Послушай, то что Дженна и Райан выбыли… в общем, для нас это отличный шанс. Но подожди, пока Оскар позвонит тебе, и тогда, – я прикрываю глаза и сглатываю, чтобы сдержать слёзы, – ты обязательно поймёшь.
– Я сейчас вообще ничего не понимаю, – возражает Холмс. – Что с Оскаром? С ним что-то случилось?
– Нет. – Я судорожно выдыхаю и снова открываю глаза.
Мама смотрит на меня с таким сочувствием, что становится больно. И Пейсли уткнулась лицом в подушку. Её плечи дрожат. Это самый унылый день в моей жизни.
– С Оскаром всё хорошо. Мне пора. Спасибо, что позвонил.
– Но…
Я быстро нажимаю на красную трубку. И тут же телефон падает на пол. Теперь я тоже больше не в силах сдерживать слёзы. Как же несправедливо! Как же ко мне несправедлива судьба! Что я сделала не так, что везде терплю крах? Семья. Карьерный рост. И любовь.
Что я сделала?
Силы оставляют меня. Я сажусь на пол, скрестив ноги, и тут в моей комнате раздаются рыдания. Мы рыдаем все вместе: мама, Пейсли, я, Бинг Кросби (возможно) и Магнус Бейн (совершенно точно), а на ноутбуке перед моим лицом светится домашняя страница общежития университета в Торонто.
И тут раздаётся звонок в дверь. Мама собирается встать, но я её опережаю. Мне срочно нужно выбраться. Я больше не могу выносить печаль в каждом вздохе.
В шерстяных носках огромного размера я шлёпаю по паркету к входной двери мимо декоративных фонарей, мерцающий свет от которых отбрасывает тени на стены. Я открываю дверь, и предо мной предстаёт тройная красота.
Во-первых, волшебные белые звёздочки, плавно танцующие, прежде чем лечь на асфальт белым покрывалом.
Во-вторых, яркое сияние по всему Аспену, гирлянды огней, обвивающие деревья, колокольню, гирлянды всех возможных цветов, бьющиеся сердца прохожих, такие счастливые, что их лица сияют.
В-третьих, Оскар. Прямо передо мной. Жёлтая куртка «Хилфигер». Красные щёки. Белая снежинка между веснушками номер восемь и четырнадцать. Ещё одна – на нижней губе. Глаза, сияющие каким-то нездешним, космическим сиянием.
– Я всегда хотел это сделать, – заявляет он, наклоняясь и нажимая кнопку на принесённом магнитофоне. В воздухе снежного зимнего вечера разливается «Тихая ночь, святая ночь». – Я мог бы обойтись и телефоном, но это было бы не так романтично и не так круто, как в фильме.
Мои губы приоткрываются. Я в замешательстве. Совершенно сбита с толку.
– В фильме?
У Оскара приподнимаются уголки губ.
– «Реальная любовь».
Он наклоняется, чтобы взять прислонённые к стене дома таблички. Они сделаны из картонной коробки.
– Кто там, Гвен? – кричит мама из моей комнаты, и в ту же секунду Оскар поднимает первую табличку.
Скажи, что это пришли петь рождественские гимны.
Моё сердце из пяток поднимается выше.
– Это пришли петь рождественские гимны, – хрипло отзываюсь, глядя на Оскара, а он широко улыбается.
О, эти губы!
Он роняет первую табличку в снег и показывает мне следующую. И следующую. И следующую. И с каждым предложением моё сердце поднимается чуть выше.
Вероятно, Холмс позаботился бы о том, чтобы моей новой партнёршей на льду стала именно она.
На следующей табличке наклеена распечатанная фотография Алёны Савченко. Я ухмыляюсь. Он опускает картонку в снег и продолжает.