И не домыслимся, что сущее
Морочит нас!..
Разладив с вещею сердечностью,
Кичась умом,
Ведем с какой-то мы беспечностью
Свой ветхий дом.
А между тем под нами роются
В изгибах нор,
И за стеной у нас уж строются:
Стучит топор!..
А мы, втеснившись в настоящее,
Все жмемся в нем
И говорим: «Иди, грозящее,
Своим путем!..»…
Но в сердце есть отломок зеркала:
В нем видим мы,
Что порча страшно исковеркала
У всех умы!
Замкнули речи все столетия
В своих шкафах;
А нам остались междуметия:
«Увы!» да «Ах!»
Но принял не напрасно дикое
Лице пророк:
Он видит – близится великое
И близок срок!
Две дорогиКуплеты, сложенные от скуки в дороге
Тоскуя – полосою длинной,
В туманной утренней росе,
Вверяет эху сон пустынный
Осиротелое шоссе…
А там вдали мелькает струнка,
Из-за лесов струится дым:
То горделивая чугунка
С своим пожаром подвижным.
Шоссе поет про рок свой слезный:
«Что ж это сделал человек?!
Он весь поехал по железной,
А мне грозит железный век!..
Давно ль красавицей дорогой
Считалась общей я молвой?
И вот теперь сижу убогой
И обездоленной вдовой.
Где-где по мне проходит пеший;
А там и свищет и рычит
Заклепанный в засаде леший
И без коней – обоз бежит…»
Но рок дойдет и до чугунки:
Смельчак взовьется выше гор
И на две брошенные струнки
С презреньем бросит гордый взор.
И станет человек воздушный
(Плывя в воздушной полосе)
Смеяться и чугунке душной,
И каменистому шоссе.
Так помиритесь же, дороги, —
Одна судьба обеих ждет.
А люди? – люди станут боги,
Или их громом пришибет.
Канун пред Св. причастием
Завтра, завтра в дом Закхея
Гость таинственный придет,
И, бледнея и немея,
Перед ним Закхей падет.
Мытарь смутен, беспокоен, —
Вскликнет в сретенье Его:
«Недостоин, недостоин
Посещенья Твоего!..
Гость чудесный, Гость небесный!
Ты так светел и лучист!
А сердечный дом мой тесный
И не прибран, и нечист!
Где же гостя посажу я?
Тут и там сидел порок:
Тут и там, где ни гляжу я,
Вижу все себе упрек!
Чем же Гостя угощу я?
Добрых дел в прошедших днях
Все ищу и не сыщу я:
Весь я в ранах и грехах!»
Был ответ: «Не угощенья,
Не здоровых я ищу:
Завтра к чаше исцеленья
Я болящих допущу.
Завтра, Собственною Кровью,
Благодатию Отца,
Духом мира и любовью
Весь войду Я к вам в сердца!
И душа, хоть вся б истлела
В знойном воздухе грехов,
Моего вкусивши Тела,
Возродится к жизни вновь!»
Так – надеждой в душу вея, —
Кто-то будто говорит:
«Завтра, завтра Гость Закхея
И тебя же посетит!»
О, приди ж, наш Гость священный,
С чашей жизненной Своей:
Ждет грехами отягченный,
Новый ждет Тебя Закхей!
Павел Александрович Катенин1792–1853
Грусть на корабле
Ветр нам противен, и якорь тяжелый
Ко дну морскому корабль приковал.
Грустно мне, грустно, тоскую день целый;
Знать, невеселый денек мне настал.
Скоро минуло отрадное время;
Смерть все пресе́кла, наш не́званый гость;
Пала на сердце кручина как бремя:
Может ли буре противиться трость?
С жизненной бурей борюсь я три года,
Три года милых не видел в глаза.
Рано с утра поднялась непогода:
Смолкни хоть к полдню, лихая гроза!
Что ж! может, счастливей буду, чем прежде,
С матерью свидясь, обнявши друзей.
Полно же, сердце, вернися к надежде;
Чур, ретивое, себя не убей.
Сонет
Кто принял в грудь свою язвительные стрелы
Неблагодарности, измены, клеветы,
Но не утратил сам врожденной чистоты
И образы богов сквозь пламя вынес целы;
Кто те́рновым путем идя в труде, как пчелы,
Сбирает воск и мед, где встретятся цветы, —
Тому лишь шаг – и он достигнул высоты,
Где добродетели положены пределы.
Как лебедь восстает белее из воды,
Как чище золото выходит из горнила,
Так честная душа из опыта беды:
Гоненьем и борьбой в ней только крепнет сила;
Чем гуще мрак кругом, тем ярче блеск звезды,
И чем прискорбней жизнь, тем радостней могила.
Михаил Васильевич Милонов1792–1821
На кончину державинаЭлегия
Не was a man, take him for all in all,
We shall not look upon his like again.
О ком, зрю, хариты и музы в печали,
О ком умоляют власть грозных судеб?
Но тщетно на урну, взывая, припали:
Ты скрылся, Державин! – ты скрылся, наш Феб!
И глас их не слышит уж сердце поэта!
Цевницы во прахе – нет жизни в струнах…
О бард! и на лиру, пленявшу полсвета,
На лиру ль бессмертья сей падает прах?
Где ж вечность и слава, о коих поведал
И двигал к ним сердце героев, царей?
Кому, песнопевец, кому ты передал
Небесный твой пламень, другой Прометей?
Увы, все в подлунной на миг лишь созданно!
Кичливости смертных повсюду урок;
Нетленный твой вижу, злой смертью сорванный,
На гробны ступени катится венок…
Венок, кем бессмертна России царица?
Что слава сплетала, тобою гордясь?
Нет, бард наш единый! прах скрыла гробница —
Но вечность над нею с тобой обнялась!
И, в недра приемля гроб славного праха,
Обитель истленья, святится земля.
Вняв глас твой, о гений! со смертью без страха
Сойдусь – и за гробом увижу тебя:
В сияньи небесном, где днесь, песнопевец,
Ты вновь пред Фелицей – царей образцом,
И севера витязь, ее громовержец,
Склоняет при встрече пернатый шелом.
Сияй между ними, от муз похищенный,
На след твой взираю я с завистью днесь —
И скорбью к могиле несу отягченный
Все, что лишь имею: и слезы, и песнь!
Там, мнится, твой гений гласит, отлетая:
«Что петь мне: царицы единственной нет!»
Отчизна вещает, твой гроб обнимая:
«С величьем народа родится поэт».
Как дни исчезают, и смертных так племя, —
Гробницей великих их след познаю;
Твой памятник видя, зрю, самое время
Склонилось недвижно на косу свою.
Твой путь был ко славе усыпан цветами;
Особая участь счастливцу дана:
Ты пел, окруженный бессмертья сынами, —
По отзывам лиры ценят времена.
Петр Андреевич Вяземский1792–1878
Первый снегВ 1817 году
Пусть нежный баловень полуденной природы,
Где тень душистее, красноречивей воды,
Улыбку первую приветствует весны!
Сын пасмурных небес полуночной страны,
Обыкший к свисту вьюг и реву непогоды,
Приветствую душой и песнью первый снег.
С какою радостью нетерпеливым взглядом
Волнующихся туч ловлю мятежный бег,
Когда с небес они на землю веют хладом!
Вчера еще стенал над онемевшим садом
Ветр скучной осени и влажные пары
Стояли над челом угрюмыя горы
Иль мглой волнистою клубилися над бором.
Унынье томное бродило тусклым взором
По рощам и лугам, пустеющим вокруг.
Кладбищем зрелся лес; кладбищем зрелся луг.
Пугалище дриад, приют крикливых вранов,
Ветвями голыми махая, древний дуб
Чернел в лесу пустом, как обнаженный труп,
И воды тусклые, под пеленой туманов,
Дремали мертвым сном в безмолвных берегах.
Природа бледная, с унылостью в чертах,
Поражена была томлением кончины.
Сегодня новый вид окрестность приняла
Как быстрым манием чудесного жезла;
Лазурью светлою горят небес вершины;
Блестящей скатертью подернулись долины,
И ярким бисером усеяны поля.
На празднике зимы красуется земля
И нас приветствует живительной улыбкой.
Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;