Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века — страница 27 из 44

Ради сладкого труда,

Ради вольности высокой

Собралися мы сюда.

Помним холмы, помним долы,

Наши храмы, наши села,

И в краю, краю чужом

Мы пируем пир веселый

И за родину мы пьем.

Благодетельною силой

С нами немцев подружило

Откровенное вино;

Шумно, пламенно и мило

Мы гуляем заодно.

Но с надеждою чудесной

Мы стакан, и полновесный,

Нашей Руси – будь она

Первым царством в поднебесной,

И счастлива, и славна!

1827

Пловец

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно;

В роковом его просторе

Много бед погребено.

Смело, братья! Ветром полный

Парус мой направил я:

Полетит на скользки волны

Быстрокрылая ладья!

Облака бегут над морем,

Крепнет ветер, зыбь черней, —

Будет буря: мы поспорим

И помужествуем с ней.

Смело, братья! Туча грянет,

Закипит громада вод,

Выше вал сердитый встанет,

Глубже бездна упадет!

Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна:

Не темнеют неба своды,

Не проходит тишина.

Но туда выносят волны

Только сильного душой!..

Смело, братья, бурей полный

Прям и крепок парус мой.

1829

АУ!

Голубоокая, младая,

Мой чернобровый ангел рая!

Ты, мной воспетая давно,

Еще в те дни, как пел я радость,

И жизни праздничную сладость,

Искрокипучее вино, —

Тебе привет мой издалеча,

От москворецких берегов —

Туда, где звонких звоном веча

Моих пугалась ты стихов;

Где странно юность мной играла,

Где в одинокий мой приют

То заходил бессонный труд,

То ночь с гремушкой забегала!

Пестро, неправильно я жил!

Там все, чем Бог добра и света

Благословляет многи лета

Тот край, все: бодрость чувств и сил,

Ученье, дружбу, вольность нашу,

Гульбу, шум, праздность, лень – я слил

В одну торжественную чашу,

И пил да пел… Я долго пил!

Голубоокая, младая,

Мой чернобровый ангел рая!

Тебя, звезду мою, найдет

Поэта вестник расторопный,

Мой бойкий ямб четверостопный,

Мой говорливый скороход;

Тебе он скажет весть благую.

Да, я покинул наконец

Пиры, беспечность кочевую,

Я, голосистый их певец!

Святых восторгов просит лира —

Она чужда тех буйных лет

И вновь из прелести сует

Не сотворит себе кумира!

Я здесь! – Да здравствует Москва!

Вот небеса мои родные!

Здесь наша матушка-Россия

Семисотлетняя жива!

Здесь все бывало: плен, свобода,

Орда, и Польша, и Литва,

Французы, лавр и хмель народа,

Все, все!.. Да здравствует Москва!

Какими думами украшен

Сей холм давнишних стен и башен,

Бойниц, соборов и палат!

Здесь наших бед и нашей славы

Хранится повесть! Эти главы

Святым сиянием горят!

О! проклят будь, кто потревожит

Великолепье старины;

Кто на нее печать наложит

Мимоходящей новизны!

Сюда! на дело песнопений,

Поэты наши! Для стихов

В Москве ищите русских слов,

Своенародных вдохновений!

Как много мне судьба дала!

Денницей ярко-пурпуровой

Как ясно, тихо, жизни новой

Она восток мне убрала!

Не пьян полет моих желаний;

Свобода сердца весела.

И стихотворческие длани

К струнам – и лира ожила!

Мой чернобровый ангел рая!

Моли судьбу, да всеблагая

Не отнимает у меня:

Ни одиночества дневного,

Ни одиночества ночного,

Ни дум деятельного дня,

Ни тихих снов ленивой ночи!

И скромной песнию любви

Я воспою лазурны очи,

Ланиты свежие твои,

Уста сахарны, груди полны,

И белизну твоих грудей,

И черных, девственных кудрей

На ней блистающие волны!

Твоя мольба всегда верна!

И мой обет – он совершится!

Мечта любовью раскипится,

И в звуки выльется она!

И будут звуки те прекрасны,

И будет сладость их нежна,

Как сон пленительный и ясный,

Тебя поднявший с ложа сна!

1831

Денису Васильевичу Давыдову

Жизни баловень счастливой,

Два венка ты заслужил;

Знать, Суворов справедливо

Грудь тебе перекрестил:

Не ошибся он в дитяти,

Вырос ты – и полетел,

Полон всякой благодати,

Под знамена русской рати,

Горд, и радостен, и смел.

Грудь твоя горит звездами:

Ты геройски добыл их

В жарких схватках со врагами,

В ратоборствах роковых;

Воин, смлада знаменитый,

Ты еще под шведом был,

И на финские граниты

Твой скакун звучнокопытый

Блеск и топот возносил.

Жизни бурно-величавой

Полюбил ты шум и труд:

Ты ходил с войной кровавой

На Дунай, на Буг и Прут;

Но тогда лишь собиралась

Прямо русская война;

Многогромная скоплялась

Вдалеке – и к нам примчалась

Разрушительно-грозна.

Чу! труба продребезжала!

Русь! тебе надменный зов!

Вспомяни ж, как ты встречала

Все нашествия врагов!

Созови из стран далеких

Ты своих богатырей,

Со степей, с равнин широких,

С рек великих, с гор высоких,

От осьми твоих морей!

Пламень в небо упирая,

Лют пожар Москвы ревет;

Златоглавая, святая,

Ты ли гибнешь? Русь, вперед!

Громче бури истребленья,

Крепче смелый ей отпор!

Это жертвенник спасенья!

Это пламень очищенья,

Это Фениксов костер!

Где же вы, незванны гости,

Сильны славой и числом?

Снег засыпал ваши кости!

Вам почетный был прием!

Упилися еле живы

Вы в московских теремах,

Тяжелы домой пошли вы,

Безобразно полегли вы

На холодных пустырях!

Вы отведать русской силы

Шли в Москву: за делом шли!

Иль не стало на могилы

Вам отеческой земли!

Много в этот год кровавый,

В эту смертную борьбу,

У врагов ты отнял славы,

Ты, боец чернокудрявый

С белым локоном на лбу!

Удальцов твоих налетом

Ты, их честь, пример и вождь,

По лесам и по болотам,

Днем и ночью, в вихрь и дождь,

Сквозь огни и дым пожара,

Мчал врагам, с твоей толпой

Вездесущ, как Божья кара,

Страх нежданного удара

И нещадный, дикий бой!

Лучезарна слава эта,

И конца не будет ей;

Но такие ж многи лета

И поэзии твоей:

Не умрет твой стих могучий,

Достопамятно-живой,

Упоительный, кипучий,

И воинственно-летучий,

И разгульно-удалой.

Ныне ты на лоне мира:

И любовь и тишину

Нам поет златая лира,

Гордо певшая войну.

И, как прежде, громогласен

Был ее воинский лад,

Так и ныне свеж и ясен,

Так и ныне он прекрасен,

Полный неги и прохлад.

Август 1835

Морское купанье

Из бездны морской белоглавая встала

Волна, и лучами прекрасного дня

Блестит, подвижная громада кристалла,

И тихо, качаясь, идет на меня.

Вот, словно в раздумье, она отступила,

Вот берег она под себя покатила,

И выше сама поднялась, и падет;

И громом, и пеной пучинная сила,

Холодная, бурно меня обхватила,

Кружит, и бросает, и душит, и бьет!

И стихла. Мне любо. Из грома, из пены

И холода – легок и свеж, выхожу,

Живее мои выпрямляются члены,

Вольнее дышу, веселее гляжу

На берег, на горы, на светлое море.

Мне чудится, словно прошло мое горе,

И юность такая ж, как прежде была,

Во мне встрепенулась, и жизнь моя снова

Гулять, распевать, красоваться готова

Свободно, беспечно – резва, удала.

17 июня 1840

Ницца, предместье Мраморного Креста

Николаю Васильевичу Гоголю

Благословляю твой возврат

Из этой нехристи немецкой

На Русь, к святыне москворецкой!

Ты, слава Богу, счастлив, брат:

Ты дома, ты уже устроил

Себе привольное житье;

Уединение свое

Ты оградил и успокоил

От многочисленных сует

И вредоносных наваждений

Мирских, от праздности и лени,

От празднословящих бесед,

Высокой, верною оградой

Любви к труду и тишине;

И своенравно и вполне

Своей работой и прохладой

Ты управляешь, и цветет

Твое житье легко и пышно,

Как милый цвет в тени затишной,

У родника стеклянных вод!

А я, по-прежнему, в Ганау

Сижу, мне скука и тоска

Среди чужого языка:

И Гальм, и Гейне, и Ленау

Передо мной; усердно их

Читаю я, но толку мало;

Мои часы несносно вяло

Идут, как бесталанный стих;

Отрады нет. Одна отрада,

Когда перед моим окном

Площадку гладким хрусталем

Оледенит година хлада;

Отрада мне тогда глядеть,