Мама вернулась вечером, и папа сразу же уехал в Москву. Он вернулся следующим днём, и мы видели, как он кладёт в буфет конверт с тёткиным завещанием. Это было непонятно и удивительно, но спрашивать у папы мы не стали: нельзя! Может быть, узнаем когда-нибудь, а сейчас надо терпеть и не лезть во все эти дела.
А тут ещё Ленка сообщила, что скоро приезжает её папа и надо готовиться бежать с ним. На брата было больно смотреть, а она ещё вздумала советоваться с нами, что ей надеть и что взять с собой. И это при том, что здесь в полном ужасе и потрясении останутся её мать, Пал Сергеич и, конечно, Ильюшка. Неужели все красивые девчонки такие дуры и эгоистки, что способны думать только о себе?
Я и сказал ей:
– А ты лучше возьми с собой маму и отчима! Ты же отца своего не знаешь, а они тебе родные люди. Пригодятся на первое время. Потом отошлёшь обратно.
Она замерла, сверкнула на меня глазами и закричала:
– Ты злой, Алёшка! Илья так никогда не скажет! – И вдруг заревела. – Думаешь, мне легко? Думаешь, я не понимаю, как им будет плохо? А мне хорошо здесь сидеть взаперти, ездить под охраной, выпрашивать кого-нибудь в гости… За границу с мамой, в школу в Англию и то нельзя, там мой отец может подать в международный суд, чтобы меня ему отдали, и меня заберут жить в какую-нибудь назначенную семью, пока суд не кончится. Мне это Пал Сергеич рассказал. А в Америке – демократия и свобода! И я там буду свободна! Илья, ты почему молчишь? Ты думаешь так же, как и он?!
– Как бы я ни думал, всё равно я буду тебе помогать, – тихо ответил Илья.
Меня как током пробило.
Когда мы пришли домой, Ильюшка залез в нашу с ним комнату и засел там, загородившись ноутбуком, будто он читает внеклассную литературу. Мама время от времени поглядывала наверх и вздыхала. Я тоже поднялся и уселся со своим ноутом рядом, решать задачки. Ильюшка уже полчаса читал одну и ту же страницу, когда к нам поднялась мама. Она подошла к младшему, поцеловала его в макушку и сказала:
– Павел Сергеевич очень серьёзно отнёсся к желанию Лены уехать с отцом в Америку. Он давно уже через своих людей разбирается, что собой представляет её отец. Сейчас и наш папа помогает ему. Только не нужно этого говорить Лене, – и ушла.
Ильюшка всё так же молча сидел за компом, но это был уже другой человек.
– Всё равно станешь ей помогать? – спросил я.
Он повалил меня на кровать и стал колотить подушкой.
На следующий день у нас с Ильюшкой был праздник: мы все поехали купаться на озеро, километрах в десяти от нас. Брат, конечно, настучал на компе своей Леночке о предстоящем купании, и она провожала нас взглядом из своего окна, когда мы все вместе шли мимо её башни. Мама помахала ей рукой, она улыбнулась в ответ, но, по-моему, ей больше хотелось заплакать. Конечно, она может пойти в свой бассейн, но это совсем не то, что с нами на озеро. Бедная!..
Мы плавали, загорали, съели-выпили всё, что взяли с собой. Чудесно! Этот день не испортило даже то, что мама после приезда устроила нам душ, чтобы смыть всю заразу, которая могла попасть на её любимых сыновей из озера, где купается неизвестно кто. Даже бомжи.
Вечером, когда мы уже были в постелях, папа зашёл к нам и сказал:
– Есть серьёзный разговор, парни. Вы уже наверняка знаете, что Лена не родная дочь Павла Сергеича и что объявился её родной отец, который хочет увезти её в Америку. И не изображай удивление, Илья, всё равно не поверю. Одна попытка уже была, и Павел относится к этому очень серьёзно. Он попросил меня помочь ему, и мы стали проверять этого её родного отца. Не нравится он мне, сильно не нравится. Как бы опять не было похищения, на этот раз не такого глупого, как в прошлый. Если что-нибудь знаете об этом, не скрывайте, здесь важна каждая мелочь.
Папа очень внимательно посмотрел на нас и продолжил:
– Теперь другое. Вы из-под окна слышали, что этот клоп, адвокат Сидякина, предлагал мне продать нашу, пардон, вашу дачу и спрашивал меня, где тёткино завещание. Я не ответил, но изобразил смятение и оглянулся на буфет, чтобы он это заметил. Вчера я сделал копию этого завещания и вложил её в конверт вместо оригинала, а оригинал оставил в сейфе на работе. Пока мы были на озере, нас навещали. Камеры, которые поставили мои ребята, зафиксировали двоих, которые залезли в дом. Вот теперь я вижу, что ваше удивление совершенно искреннее: да, камеры. Ладно, успокойтесь, в вашей комнате камер нет. Завещание в конверте подменили. В поддельном написано, что мы с мамой, как опекуны, имеем право продать дачу или отказаться от наследства. Если откажемся, дача перейдёт в собственность администрации района и может быть продана ею любому лицу. И можете быть уверены, что лицом этим будет Сидякин. Не сомневаюсь, что экземпляр завещания, который хранится у нотариуса, они тоже подменили. Таким образом, если мы с мамой не захотим продать дачу, единственным препятствием становитесь вы двое. Если вас украдут, то мы с мамой, конечно, подпишем любой отказ от завещания, а этого ни вы, ни мы с мамой не хотим. Увезти вас с дачи куда-нибудь – опасно: и разыскать смогут, и меня с моей защитой там не будет. И они насторожатся: чего ради отослал, не заподозрил ли чего-нибудь? Поэтому мы с Павлом договорились, что вы пока переедете жить в его замок, там вы будете в полной безопасности. Закройте рты. Время от времени будем брать вас домой, чтобы там, в гостях, не надоели и от дома не отвыкли. Надеюсь, что если вы узнаете или заметите что-нибудь важное, то поставите меня в известность. А я завтра, чтобы оправдать ваш переезд в дом моего военного друга, изображу ремонт нашего второго этажа. Ну, спокойной ночи, малыши.
Какое там «спокойной ночи»! Я лежал и думал: сказать папе про Ленкиного отца, про то, что он скоро приедет и она с ним убежит в Америку? Сказать – значит предать её, а не сказать – навредить и ей, и Пал Сергеичу, и её матери. И Ильюшке, конечно. Но она сразу подумает на нас с братом, она же только нам об этом сказала, и пропала его любовь. А если она убежит в Америку – не пропала? Может, и не пропала, вдруг ей там не понравится, и она вернётся. Нет, не вернётся, её папаша не отпустит. Или она встретит там какого-нибудь актёра, Голливуд же рядом… Что же делать? Ладно, пока ничего, папаша её ещё не явился. И тут же я услышал, как почти то же самое сказал братишка: оказывается, он думал о том же, что и я. Да-а, страшновато даже мне. А уж ему…
И ещё я подумал: пригласит Ленка опять свою подругу, эту говорливую Ирку? И совсем она не такая уж говорливая… И заснул.
На следующий день мы перетащили свои ноутбуки и кое-какие личные вещи в замок. Нас с Ильюшкой поселили в другой башне, наискосок от Ленкиной. Мы волновались, как будем с ней договариваться, ведь мобильник у неё отобрали. А связь по электронной почте нужно тщательно скрывать. Но оказалось, что в каждой комнате имеется внутренний телефон и можно разговаривать хоть с Ленкой, хоть с бассейном, хоть с охраной. А у нас дома такой телефон не нужен, даже если кто-то неизвестно где на участке, крикнул – и всё. Получится даже быстрее.
В замке было всё: и бассейн, и оранжерея, и теннисный корт, и библиотека, и спортзал со всякими тренажёрами. Мне даже как-то неуютно стало. И я подумал: а хотелось бы мне, чтобы и у нас было всё такое же? Наверное, всё-таки нет. А почему? Не знаю. А Ильюшка, по-моему, всего этого даже не заметил, для него главное – была бы рядом его рыжая Леночка.
А на второй день во двор въехал «мерседес», и из него вылезла подруга Ирка. Не врала: действительно, у её папаши – «мерседес». Я внимательно поглядел на брата, но он пожал плечами и сказал, что он здесь ни при чём, он Ленке ничего не говорил, она сама захотела её позвать. Так сказал, что я поверил, я же всегда вижу, когда он врёт. И я подумал: вдруг эта Ирка сама напросилась, потому что я ей понравился? Хм… Этого ещё недоставало… Но всё равно хорошо, что она здесь, а то Ильюшка всё время со своей Рыжей, и я получаюсь третий лишний. А так – я с Иркой, и не скучно.
Папа приходил каждый день и подолгу обсуждал что-то с Пал Сергеичем в стеклянной беседке. Мы с Ильюшкой помирали от любопытства, но спросить у папы не смели: будет нужно – сам расскажет. Я как-то сказал Ирке, просто так, что интересно, о чём они беседуют с такими серьёзными лицами, а она пожала плечами и вдруг, глядя на них, заговорила:
– «Мне сегодня позвонил директор „Ставбанка“ – у них в залоге пакет наших акций – и сказал, что ему предложили продать весь наш пакет за большую сумму. Этот директор – мужик порядочный, вот он и спросил, что я об этом думаю. Я сказал, что скоро мне все эти акции будут нужны и что я очень благодарен ему за его звонок. Он хмыкнул и сказал, что если нужна помощь, чтобы обращался. А ведь к контрольному пакету подбираются, Иван».
Я глядел на Ирку и ничего не понимал:
– Ты что, всё это слышишь?
– Нет, конечно. Я до шести лет была глухая, и меня научили читать по губам. Мой отец хирург по уху, горлу, носу, он придумал новую операцию и сделал её мне, и я стала всё нормально слышать. Но я всё равно могу читать по губам, только ты не говори об этом никому, ладно? А отец стал делать такие операции – к нему даже из-за границы едут – и стал зарабатывать много денег, и мы разбогатели. Мы переехали в другую квартиру, и меня перевели в другую школу, и в ней я подружилась с Леной. Школа эта хорошая, там нужно учиться по-настоящему.
– Ира, – сказал я, – на нас и Пал Сергеича с Ленкой надвигается страшная опасность, я пока не могу объяснить. Мне очень важно знать, что происходит, а отец не рассказывает. Я не вру. Если ты будешь пересказывать мне, о чём они говорят, может, мы с Ильёй хоть в чём-нибудь сможем помочь. Я даю тебе самое честное слово, что даже под пыткой не скажу никому, что ты читала их разговоры.
Я ожидал любого ответа: что она потребует всё ей рассказать про опасность, начнёт выспрашивать, что я собираюсь делать, может быть, станет ставить какие-нибудь условия – я же её совсем не знаю, – ответит, что боится, просто откажется, но она только внимательно поглядела на меня и кивнула: