В следующее мгновение мы видим то, что заставляет мое сердце подпрыгнуть, застыть на мгновение, а затем плюхнуться вниз и задрожать от восторга.
– Это не галлюцинации? – спрашивает Том.
– Нет, это визитная карточка нашего Харви-Бея, – говорит Мардж.
Всего в нескольких метрах от нас выпрыгнул кит! Самый настоящий кит! Многотонное млекопитающее выныривает из воды, захватывает воздух и с шумом вновь погружается в воду, взмахнув гигантским хвостом и подарив прощальный салют в виде столба брызг. Затем показывается еще один и еще.
Мы смотрим, разинув рты, забывая моргать и дышать.
– Вам повезло. Именно в этот период начинается миграция горбатых китов. Этот залив их излюбленное место.
У меня просто нет слов. Я никогда не видела ничего подобного.
Киты один за другим показываются, разрезая водную гладь, будто специально демонстрируя свою красоту и величие.
Насколько же прекрасна жизнь! Сколько в ней удивительного и невероятного, опасного и завораживающего. Как мало я еще видела в жизни, и как много я хочу познать.
«Спасибо, Джон Хилл, – мысленно говорю я. – Спасибо, что привели нас сюда. Это того стоило».
Глава 23
Этим утром нам с Эдрианом поручили важное задание – купить на местном рынке, что находится у пляжа, самую вкусную рыбу для ужина. На рынке просто сумасшедшая атмосфера. Впрочем, это главное свойство всех рынков мира, в какой бы стране ты ни был, есть место, где собираются огромные толпы туристов, желающих полакомиться чем-нибудь необычным, и толпы продавцов, которые ни на секунду не перестают горланить, призывая купить их товар. И как у них только связки остаются целыми? Не понимаю. На рынке тебя могут и обокрасть, и накормить, и удивить баснословной ценой за ничтожные граммы. В итоге, побродив по этому эпицентру крика и самых разных запахов, мы нашли прилавок с рыбами и немного расспросили небольшого сутулого старичка о том, какая рыба в Австралии самая вкусная. Он, как нам показалось, совершенно откровенно признался, что самая лучшая рыба – самая дорогая, и ей оказалась баррамунди. Она еще жалобно трепетала жабрами, а застывшим взглядом будто молила нас о пощаде. Мы соглашаемся ее купить, а в благодарность радостный продавец положил нам в отдельный пакет несколько мидий.
Выбравшись с рынка, мы единодушно решили немного прогуляться по пляжу. Там мы заметили нескольких детишек, которые что-то громко обсуждали и писали какие-то записки, а затем скручивали их в трубочку и просовывали в бутылку.
Нас страшно заинтересовали их действия.
– Привет, – говорю я, – а что вы делаете?
– Мы пишем желания, а потом бросим их в море, чтобы добрый кит отнес их в Страну Желаний, – говорит маленькая, курчавая, светловолосая девчушка.
– А есть такая страна? – спрашивает Эдриан.
– Конечно! – уверенно отвечает она. – Хотите загадать?
Эдриан смотрит на меня, улыбаясь.
– Да.
Девчушка отходит назад, берет в руки клочок бумаги и карандаш, а затем возвращается к нам.
– И что ты хочешь загадать? – спрашиваю я.
– Сейчас увидишь.
Эдриану требуется пара минут, чтобы написать желание, после этого он отдает бумажку мне.
– Если показать кому-то свое желание, то оно не сбудется, – говорит девочка.
– Хорошо, – говорю я. – Придется мне умереть от любопытства.
Желание отправляется в бутылку, та, в свою очередь, крепко закупоривается и оказывается в руках Эдриана.
– Теперь нужно ее закинуть далеко-далеко, – слышим мы очередное наставление маленькой незнакомки.
Эдриан замахивается и отпускает нашу «капсулу желаний». Та плюхается в море.
Мы все вместе смеемся, детишки хлопают в ладоши.
«Я так люблю эту жизнь», – проносится у меня в голове.
Австралия полна сюрпризов. Солнечное утро неожиданно превращается в дождливое, холодное. Люди начинают спасаться от ливня, разбегаются кто куда, пряча голову под пакетом или же кофтой. Мы с Эдрианом, промокшие до нитки, находим небольшое укрытие – остановку, по железной крыше которой с силой барабанит дождь.
– Замерзла?
– Нет, – говорю я дрожащими губами.
Эдриан берет меня на руки, словно ребенка, садится на лавку и прижимает меня к своему мокрому, дрожащему телу. Я прижимаюсь в ответ, и становится немного теплее.
– Кажется, мы надолго здесь застряли, – говорю я.
Эдриан еще крепче меня обнимает.
– Помнишь тот день, когда ты мне призналась? Я так жалел потом, что не ответил тебе сразу же взаимностью, ведь еще с самой первой нашей встречи я не мог выкинуть тебя из головы. Ты безумно красивая, неимоверно умная для своего возраста. У меня было много девушек, но как бы это сентиментально ни звучало, ты не такая, как они, ты – удивительная. Я могу часами на тебя смотреть, часами слушать тебя, да и просто сидеть с тобой в тишине, но… Я так боюсь сделать что-то не то, ранить тебя. Мой отец говорил: «Всегда найдется тот, кто подарит счастье, и тот, кто причинит боль. Но гораздо хуже, когда это один и тот же человек».
Вмиг мое сердце начало биться с той же скоростью, с какой ударяются капли дождя о влажную землю. Где-то в животе я чувствую, как зарождается тепло, которое волнами поднимается по всей верхней части моего тела и отражается ярким, горящим румянцем на моих щеках.
– Я влюблен в тебя, – говорит он. – Я безумно влюблен в тебя, Вирджиния.
Я, Том, Андреа, Брис и Фил вызвались помочь Мардж в «птичьем госпитале», в то время как Фелис и Карли хозяйничают на кухне, а Дэлмар и Эдриан заняты мужским разговором.
Несмотря на весьма специфический запах «госпиталя», бывать здесь мне очень нравится. Я прониклась всем сердцем к птицам, мне так нравится за ними наблюдать, ухаживать. Здесь я нашла истинное душевное блаженство.
Мардж выделила нам по одной клетке. Мы должны очистить ее от помета и наполнить поилку водой. К одному из железных прутиков каждой клетки прицеплена бирка с именем птицы.
Мне досталась «Сицилия», совсем крохотная птичка, с серой спинкой, белой грудью и черным острым, несколько завернутым клювом. Она держится отстраненно, будто опасается меня. На ней я не замечаю никаких повязок, но на одном ее крыле, которое я способна разглядеть, виден небольшой шрам у кости, а одна из маленьких, тоненьких лапок кажется короче другой. Я долго не могу сосредоточиться на своей работе, никак не решаясь оторвать взгляд от жильца этой клетки.
– А что это за птица? – спрашивает Брис.
Он очищает клетку крупной белой птицы, похожей на чайку, но от нее она отличается вытянутым клювом и длинным, как жало, красным хвостом.
– Это краснохвостый фаэтон. Его принесли туристы, он врезался им в лобовое стекло. Чудом выжил.
Мардж подходит к Андреа, ее птица еще больше, чем у Бриса, с белой тонкой шейкой, длинными лапами и прекрасными, массивными крыльями, с короткими черными перьями у шеи, которые затем переходят в фиолетовые, а те скрывают под собой нежно голубые.
– Это австралийский ибис. Он пострадал от браконьеров.
Затем она подходит ко мне.
– А это…
– Голубой буревестник, – говорю я, прервав Мардж.
– Верно. Ты увлекаешься птицами?
– Немного. А что с ней произошло?
– У Сицилии самая печальная судьба. Я нашла ее на берегу. У нее были сломаны оба крыла, лапа и несколько ребер. К сожалению, она обречена.
– Она больше не сможет летать?
– Самый действенный способ проверить, здорова птица или нет, – это посадить ее в клетку с жердочкой. Если птица взлетит, то она выздоровела, – Мардж делает небольшую паузу. – Сицилия уже больше года не взлетает.
Я вновь приковываю свой взгляд к моей птице. Она все еще сидит в уголке, поджав слабые крылья. Ее жизнь теперь – это клетка. Чтобы она ни делала, ей уже никак не выйти из этого положения. Она словно олицетворение всех нас. Вот почему, глядя на нее, я ощущаю, как знакомые чувства печали и горечи медленно просыпаются во мне.
– Марджани! – слышим мы голос Дэлмара.
– Справитесь без меня?
– Конечно, – говорит Андреа.
Мардж идет к выходу, а Брис провожает ее взглядом.
– У-у, кажется, чье-то ледяное сердце наконец-то начало таять? – спрашивает Том.
– О чем ты?
– Да а то ты сам не понимаешь. Запал на нее?
– Ни на кого я не запал. Не неси чушь.
– Да ладно тебе, что в этом такого?
– Том, оставь его, – буркнула Андреа.
– Я впервые за все то время, что знаком с тобой, вижу тебя таким окрыленным. Это так круто!
– Повторяю: я ни на кого не запал. Но даже если бы это и произошло, то ничего бы не вышло, потому что…
Брис замолкает и опускает взгляд вниз, затем разворачивается и покидает сарай.
Когда наступает вечер, мы все как большая, дружная семья собираемся за столом, в центре которого, как главное достояние этого дня, стоит блюдо с кусочками белого мяса баррамунди, обжаренными на оливковом масле и приправленные зеленью.
Аромат потрясающий, а вкус непревзойденный. Мягкое, сочное, румяное мясо, лишенное костей, буквально тает во рту, как конфета.
Мы проводим этот вечер за разговорами, в основном о Джоне Хилле, затем Эдриан обращает внимание на гитару, стоящую в углу.
– Дэлмар, не против, если я сыграю несколько аккордов?
– Разумеется, нет.
Эдриан берет в руки гитару и начинает играть незнакомую мне мелодию, виртуозно прижимая струны к грифу.
– Ты умеешь играть? А что еще я о тебе не знаю? – спрашиваю я.
– У тебя будет еще целая жизнь, чтобы узнать обо мне все, – улыбается он.
– Дэлмар, а правда, что вы ясновидящий? – спрашивает Том.
– Обычно я себя так не называю, но в мире принято именовать таких, как я, именно так.
– И что, вы прямо видите людей насквозь? Разве такое возможно?
– Дай мне свою руку.
Том издает смешок и протягивает руку Дэлмару. Тот кладет поверх нее свою и закрывает глаза. Мы все молчим, затаив дыхание.
– Ты любишь играть в мяч. Я вижу тебя с мячом.
– Ха, а какой парень не любит играть в мяч?