Мы с Весом медленно переглядываемся. Я знаю, у нас в головах возник один и тот же неловкий вопрос. Что, если он открыл не тот…
– Хотя заглядывать во все ящики, похоже, не стоило, – продолжает Блейк, потирая подбородок. – Кое-какие ваши игрушки невозможно развидеть. Но о вкусах не спорят. Кстати, о вкусном. Я принес итальянские сэндвичи из кафе у нас на углу. Как думаете, получится у меня уломать ту стервозную медсестру передать вам пакет?
Вес издает долгий мучительный вздох. Да, на больничной койке лежу сейчас я, но у него сегодня ампутировали право на личную жизнь. И из раны фонтаном бьет кровь.
– Блейк, мне нелегко это говорить…
– Что, Весли-бой?
– Спасибо тебе за всю твою помощь. – Мой бойфренд трет сзади шею, словно ему физически больно благодарить нашего приставучку-соседа. – Серьезно. Все, что ты сделал, я очень ценю.
– О-о. – Блейк прижимает ладони к груди. – Не за что, новичок. Кстати, у вас отпадное новое кресло. Тоже такое куплю. О! Мисс? Мисс, подождите! – Выронив трубку, он галопом уносится за появившейся в отделении медсестрой.
Вес поворачивается ко мне и в миллионный раз кладет ладонь мне на лоб. У меня на лице уже, наверное, видны отпечатки его пальцев.
– Ты боишься? – спрашиваю я.
– Нет, – лжет он.
– Я не прошу извинения за то, что причиной был я, – захожу я с другой стороны. – Но мне очень жаль, что на тебя свалилось столько дерьма.
Он опирается локтем о матрас, и его красивое лицо приближается к моему.
– Ну, так бывает всегда. Это типа визита к зубному врачу. Ты знаешь, что должен пойти, что оно в итоге закончится, но все равно это отстой.
– Да уж. Ты прав.
Никто из нас не произносит этого вслух, но мы оба надеемся, что его карьера не окажется загублена на корню. Вчера Райан Весли был Восходящей Суперзвездой. А сегодня он Первый Открытый Гей в НХЛ.
Дверь со щелчком открывается, и в палату снова заходят врач с медсестрой. Но у них нет пакета, который принес для нас Блейк.
– Есть новости? – спрашивает Вес, поднимаясь.
– Мы переводим мистера Каннинга в другую палату, – говорит врач.
В этот момент я замечаю, что скафандров на них с медсестрой больше нет.
– Результат отрицательный, – хриплю я.
– Положительный – на отсутствие нового штамма.
– То есть, это обычный грипп, – с облегчением выдыхает Вес. – Не овечий.
– Да, – соглашается врач.
Пока они разговаривают, мои веки опять начинают смыкаться. Вес спрашивает, почему мне так плохо, и от заумных ответов врача мне еще сильнее хочется спать, потому что от них появляется ощущение, что он не особенно понимает, почему меня подкосило. Он использует фразы типа «необычное течение» и «непривычный климат».
Неважно. Теперь я хочу просто вернуться домой.
– Температура снизилась до тридцати восьми. Это обнадеживает, – говорит медсестра. Она стоит рядом с моей головой и заталкивает мне в ухо термометр. – Как только заработают антибиотики, вы снова почувствуете себя человеком.
У меня так сильно кружится голова, что мне сложно ей верить.
В следующий раз я просыпаюсь на пути в другую палату. Она очень похожа на прежнюю, правда сначала мне приходится помучиться от неловкости во время путешествия по коридорам. Мне даже не дают самостоятельно перебраться с каталки в кровать – санитары поднимают простыню вместе со мной и заправляют ее в новый матрас.
– Почему мне нельзя вернуться домой? – говорю я, пока меня устраивают на кровати.
– Потому что, красавчик, у тебя еще держится температура, – отвечает новая медсестра, крупная ямайская женщина по имени Берта. Она сразу мне нравится. – Может, тебя выпишут завтра.
Но я думал, завтра уже наступило.
Что за бред.
Опять спать.
Пока Берта возится с капельницей, я закрываю глаза. Вес где-то рядом. И это все, что мне сейчас нужно знать.
Глава 17
Вес
Проглотив сэндвич Блейка, я провожу ночь на пластмассовом стуле у Джейми в палате. Каждые пятнадцать минут моя голова свешивается на грудь, и я засыпаю. Что, оказывается, утомляет сильнее, чем просто бессонная ночь. Век живи – век учись.
Потом неожиданно наступает утро. Вокруг чересчур много света, и, протерев глаза, я вижу, что в дверь просунул голову Фрэнк.
Я сползаю со стула и, чтобы он не разбудил Джейми, выхожу в коридор.
– Который час? – говорю и сам замечаю, какой невнятный у меня голос.
– Половина восьмого.
Я встряхиваю головой, пытаясь выйти из состояния изнеможения.
– Вышли на работу пораньше?
Он стоит в костюме и галстуке, прическа в порядке, ботинки сияют. Полная противоположность меня.
– Выключил телефон в половине третьего ночи, – хмыкает Фрэнк. – Снова включил в шесть утра, и там было полторы сотни пропущенных звонков. С тобой хотят пообщаться абсолютно все спортивные издания мира.
– Жаль, что им ничего не обломится, – твердо говорю я.
Фрэнк пожевывает губу.
– Слушай, я понимаю, что тебе сейчас туго. Но одних пресс-релизов не хватит. Моя команда делает все возможное, чтобы доказать, что наше отношение к тебе не изменилось, но фанатам нужно увидеть тебя на льду вместе с остальными парнями. Только так люди поверят, что мы не кривили душой. Второй вариант – интервью вместе с тренером на диване у Мэтта Лауэра. (бывший ведущий программы Today на NBC – прим. пер.)
У меня вырывается невольный смешок.
– Вряд ли тренер Хэл согласится.
– Хэл сделает все, что потребуется команде. Как и ты. – Последнее слово произнесено со зловещим нажимом.
– Или что? – ворчливо интересуюсь я. – Уволите меня? Игрока-гея? Хорошо же это скажется на команде.
Фрэнк нетерпеливо постукивает ногой.
– Не надо так, Райан. Я задницу рву, чтобы унять бурление в прессе. Пойми, я на твоей стороне. Поэтому давай-ка ты наденешь коньки и облегчишь мне жизнь.
– Во сколько у нас тренировка? – спрашиваю я. Колесики у меня в голове начинают крутиться.
– В одиннадцать.
Я оглядываюсь на Джейми. Пару часов назад ему измеряли температуру, и она – наконец-то – снизилась до тридцати семи с половиной.
– Хорошо, сегодняшнюю тренировку я откатаю. Но в Тампу не полечу. Если завтра его выпишут из больницы, то он не сможет быть дома один. У нас нет здесь родных.
Фрэнк обдумывает мое заявление.
– Договорились. Но лучше найди кого-нибудь, кто с ним посидит. Дальше у тебя «Нэшвилл», и команда не позволит тебе пропускать игры. Разве что в случае тяжелого семейного кризиса.
Мне хочется по чему-нибудь стукнуть. У меня и есть тяжелый семейный кризис. Нет, тяжелейший.
– … и фанатам нужно увидеть, что твоему месту в команде ничего не угрожает. Если ты на несколько дней пропадешь, у них сложится впечатление, будто мы пытаемся избавиться от тебя. Чем раньше ты выйдешь на лед, тем быстрее затихнет шумиха.
Что ж, теперь он играет мелодию, под которую я могу танцевать.
– Хорошо. До «Нэшвилла» я что-нибудь придумаю, – говорю я, просто чтобы он наконец-то умолк. – И в одиннадцать буду на тренировке.
Он показывает подбородком на палату, где лежит Джейми.
– Тогда иди попрощайся. Я довезу тебя до дома, чтобы ты немного поспал. Нам надо, чтобы ты выглядел бодрым.
А больше ничего вам надо? Секунду я смотрю на него. Но черт, я все-таки без машины.
– Окей. Я сейчас.
Когда я возвращаюсь в палату, Джейми уже не спит.
– Ничего, если я оставлю тебя на пару часов? – Я сажусь на свободные несколько сантиметров матраса рядом с его бедром. – Болит что-нибудь?
Он с трудом сглатывает, словно его горло в огне.
– Иди. Все будет нормально.
– Дать воды? – Я оглядываюсь в поисках стакана с соломинкой.
– Иди, – повторяет он более твердо. – Только…
– Что? – Я ставлю на кровать обе ладони и заглядываю в его прекрасное лицо.
– Только вернись потом, – говорит он с улыбкой. – Может, меня отпустят домой.
Я наклоняюсь и целую его в лоб. Потом подхватываю с пола сумку и ухожу, пока не успел передумать.
***
Дома я два часа сплю мертвым сном. Потом принимаю душ и выдвигаюсь на тренировку. Я немного опаздываю, но так даже лучше. Меньше времени на треп в раздевалке. Я слишком измотан, чтобы выслушивать чушь, которую могут болтать обо мне товарищи по команде.
Я не могу даже думать об этом. Если сейчас они обсуждают, что отныне я должен переодеваться отдельно от них, я предпочту об этом даже не знать.
Когда я захожу в раздевалку, все разговоры там немедленно прекращаются.
Ну и ладно. Насрать. В гробовой тишине я бросаю сумку на пол, потом снимаю пальто и скидываю ботинки.
– Весли, – говорит Эриксон. – Так ничего и не скажешь, засранец?
– О чем? – рычу я. Моя интимная жизнь – не их чертово дело.
– О том, как он там. Иисусе. Судя по новостям, твой бойфренд одной ногой на том свете.
Мои пальцы замирают на пуговицах моей рубашки в ярко-зеленую клетку.
– Ч-что?
В разговор вступает наш запасной вратарь Томилсон.
– Думаю, наш мистер Тактичность пытался спросить, как твой партнер, – с усмешкой говорит он.
Мне приходится придержать свою челюсть. Во-первых, мы с Томилсоном и десятью словами не обменялись с тех пор, как я присоединился к команде. Он держится сам по себе и, имея в активе два Кубка Стэнли, думаю, заслужил себе право не появляться на клубных мероприятиях, потому что я его ни разу там не встречал. Блейк говорил, что он проводит все свое время с женой и детьми.
Когда он назвал Джейми моим партнером – причем, без осуждения, без неловкости, без неприязни, – у меня защипало в глазах. Блядь. Если я сейчас разревусь, мои одноклубники будут припоминать это до конца моих дней.
Я откашливаюсь, прогоняя выросший в горле огромный комок.
– Ему лучше. Температура спала, так что, скорее всего, сегодня его отпустят домой. – В моем голосе появляется хрипотца. – Грипп серьезно надрал ему зад. Я еще никогда такого не видел.