Дьявол недоверчиво глядит на Христа.
ХРИСТОС
Посуди сам. Вот тогда, значит, с Лазарем, я как говорил?
ДЬЯВОЛ
Решительно.
ХРИСТОС
Это понятно. Имею в виду конкретные слова.
ДЬЯВОЛ
Ну, «иди вон».
ХРИСТОС
Да нет же, я говорил: «Лазарь, иди вон!» Совсем другое дело.
(Про себя.)
Надо выяснить, как звали этого бедного.
Дьявол хитро ухмыляется.
ДЬЯВОЛ
Ну это, положим, несложно.
(Поворачивается к камере.)
Сценарист, будь добр, ответь нам, как звали этого бравого служителя пожарных служб?
СЦЕНАРИСТ
Анатоль.
ДЬЯВОЛ
Благодарю, прекрасно! Бог, ты слышал? Имя – Анатоль.
Христос в недоумении смотрит на Дьявола. Дьявол насвистывает Марсельезу.
ХРИСТОС
Это что?
ДЬЯВОЛ
Что?
ХРИСТОС
Это.
ДЬЯВОЛ
Марсельеза. Французская народная боль.
ХРИСТОС
Да нет же! Кто тебе сейчас ответил?
ДЬЯВОЛ
Ах это. А я думал, ты про то… А это сценарист. Ты не знал? Это про нас сейчас пишут кино. Неужели я не предупредил? Прости, из головы вылетело.
ХРИСТОС (растерянно)
То есть как кино?
ДЬЯВОЛ
Игровое. Художественное.
ХРИСТОС
Но мы ведь в Нотр-Даме?
ДЬЯВОЛ
Да.
ХРИСТОС
И одновременно про нас кто-то пишет сценарий?
ДЬЯВОЛ
Ты уловил самую суть.
ХРИСТОС
То есть мы и здесь, и там?
ДЬЯВОЛ
И наверняка еще где-нибудь да есть.
Христос тяжело вздыхает и садится на скамью.
ХРИСТОС
Неужто ты и это умудрился превратить в цирк? Я ведь позвал тебя, чтобы ты мне помог. Я так запутался, а ты делаешь все еще сложнее? Зачем?.. Зачем все так усложнять?..
Христос оборачивается и долго смотрит на пожарного.
ХРИСТОС
Сценарист, ты еще здесь?
СЦЕНАРИСТ
Здесь.
ХРИСТОС
Будь любезен, расскажи про этого самого Анатоля. Что с ним, как он вообще тут очутился?
СЦЕНАРИСТ
Анатоль – это пожарный…
ДЬЯВОЛ (перебивая, ворчливо)
Да неужели.
ХРИСТОС
Замолчи, подколодный!
(Сценаристу.)
Продолжай, пожалуйста, родной.
СЦЕНАРИСТ
Пожарный. Стаж – тридцать четыре года. Десять лет был влюблен в девушку, потом признался – свадьба, потом родилась дочь, жена ушла. Запил. Последние два года думает о самоубийстве. На этом вызове, во время тушения пожара, случайно скинул на некого Андре Симона, стоявшего около Собора, обломок крыши, тем самым его раздавив.
ХРИСТОС
Андре!
ДЬЯВОЛ
Вы были знакомы?
ХРИСТОС
Он спрашивал меня, есть ли на свете Бог.
ДЬЯВОЛ (задумчиво)
Вечный вопрос. А кстати. Есть?
ХРИСТОС
Кто?
ДЬЯВОЛ
Бог.
ХРИСТОС (отмахиваясь)
Дай человеку договорить.
СЦЕНАРИСТ
С того момента хочет умереть. Четыре минуты пятьдесят пять секунд назад бросился с крыши Нотр-Дама. Насмерть.
ДЬЯВОЛ
Я говорил!
Христос медленно подходит к пожарному, садится перед ним на колени.
ХРИСТОС (тихо)
Анатоль. Иди вон.
Молчание.
ХРИСТОС (повышая голос)
Вон. Вон! Вон!
Христос начинает плакать. К нему подходит Дьявол и отводит его к алтарю. Христос дрожит.
ХРИСТОС (всхлипывая)
А ведь раньше! Раньше я все мог! И люди оживали! И верили! И все… А… А сейчас? Не верят! Не ожи-живают! Совсем! Умирают и больше не встают!
Христос зарывается головой в ладони. Дьявол нерешительно похлопывает его по плечу.
ДЬЯВОЛ
Ну что это ты прямо. Черт возьми, ну возьми же себя в руки!
ХРИСТОС
Я ведь хотел как лучше… Всегда хотел просто как лучше… Бедный Анатоль, бедный-бедный.
Вдруг в Собор врывается команда пожарных, позади них слышится девичий голос. Девочка кричит: «Там папа! Папа!» Пожарные, не замечая Дьявола и Христа, подбегают к Анатолю, проверяют его пульс и говорят, что он жив. Затем подхватывают Анатоля и уносят его на носилках. В Соборе снова только Дьявол и Христос. Несколько минут они молча смотрят друг на друга.
ХРИСТОС (растерянно)
То есть что это получается…
ДЬЯВОЛ
Да.
ХРИСТОС
Он был…
ДЬЯВОЛ
Жив, да. Совершенно не насмерть.
ХРИСТОС
Все это время?
ДЬЯВОЛ
Судя по всему.
ХРИСТОС
Это… Это я его?
ДЬЯВОЛ (облегченно)
Не знаю, Боже. Что-то мне кажется, что будь мы не в сценарии для фильма, а в нормальной, человеческой действительности, то по крайней мере не было бы этого мелодраматического хода с дочкой…
(В камеру.)
Сценарист?
СЦЕНАРИСТ
Да?
ДЬЯВОЛ
Кто Анатоля спас?
ХРИСТОС
Не отвечай, пожалуйста. Я не хочу знать. Пусть это будет тайной.
ДЬЯВОЛ (озлобленно)
Вот так ты всегда. И меня позвал зачем-то, и людей зовешь… А сам ведь должен все понимать! Сам ведь главный обманщик, Боже! И будто бы я еще усложняю… Господи, ну ты и дурак! Ты ведь все прекрасно знаешь! Ты же знаешь, кто спас этого несчастного Анатоля. Так почему «тайной»? Скажи уже это вслух! Что может их спасти? Что? Одно только слово, Господи, только одно! И больше ничего не нужно!
Молчание. Христос чихает.
КОНЕЦ
АлтарьВременный представитель
Шел 1910 год. Была поздняя осень. На железнодорожной станции Астапово просыпалась жизнь. Рельсы скрипели от холода и взвизгивали от проезжающих вагонов. Рабочие уже сновали по перрону; служащие в мундирах, забрав за спину руки, грозно смотрели вдаль; их дети играли в пятнашки, прогуливая школу; женщины сплетничали и передавали друг другу главную новость последних дней – сначала шепотом и робко, словно не веря в такую глупость, рассказывая ее как будто понарошку, а потом все громче и смелей и даже будто улыбаясь. Эта новость вылетала из дымовых труб и скользила по бесконечным русским рельсам, она терялась в пыли русских дорог и блестела в свете солнца. И чем становилось холоднее, тем больше о ней говорили в Астапове, в Козельске, в Ростове и в Москве. Время растягивалось, и в каждой секунде неровным почерком были выведены три слова, и каждое слово из этих трех звучало сейчас невероятно и смешно. Никто не верил в то, что на железнодорожной станции Астапово умирает граф Толстой.
Лев Николаевич глядел в окно и хмурил брови. Он сочинял каталог своих детей. «Андрей, Михаил и Мария, Татьяна, Илья и Сергей». Лев Николаевич шмыгнул носом. Саша и Лев Львович в список не влезали. «Да и вообще. Как можно придумать так, чтобы Лев Львович! Ладно еще Ваня… Впрочем, даже, например, Дмитрий – Дмитрий Львович, как хорошо!» Толстому захотелось хлопнуть в ладоши, он улыбнулся и кротко посмотрел на сидевшую рядом младшую дочь Сашу. Она дремала в кресле. Льву Николаевичу не захотелось ее будить, и он стал мысленно писать ее портрет: «Полная. Слишком даже. Глаза решительные и как будто уверенные, но видно, что на самом деле очень добрые и вовсе не уверенные. Черные волосы – и все в пучок. Как у Сонечки… У нее тоже… Не сметь думать о Софье Андреевне! Саша. Ты думал о Саше, старый дурак. Брови у Сашеньки очень строгие. Похожа на отца. Отец – урод. Впрочем, тоже не без достоинств». За окном послышались голоса детей. Солнце ударило в глаза Льву, он прищурился. Где-то вдалеке прокричал мальчишка: «Сосед!» – и рассмеялся. Лев Николаевич улыбнулся: «Сосед… Корсет… Рассказ: известный в свете офицер, уже не молодой, но еще не вполне зрелый, влюбляется в оперную певицу и добивается в любви больших успехов, а именно: доходит до корсета примадонны. Но вдруг оказывается, что за тугим корсетом скрывалась жирная свинья. Мораль: судят по одежке, а надо бы по форме лица». Лев Николаевич хихикнул, но сразу же осекся и посмотрел на Сашу – она все еще спала. «Прости, Господи. Дурные мысли – все бабы. Все бы хорошо, а только вот скучно и мысли все не те. Прошу, дай мне силы думать о Тебе». Мимо проезжали поезда. Лев Николаевич снова посмотрел в окно – по краешку неба, выглядывавшему из-за штор, проплывали облака. Они путались друг с другом, и чем дольше Лев Николаевич на них смотрел, тем ниже они как будто становились. Через пять минут они уже касались верхушки телеграфного столба, а через десять – обволакивали крыши ближайшего поселка. Льву Николаевичу так захотелось рассказать дочери об этом удивительном оптическом открытии, что он решил во что бы то ни стало ее разбудить. Сначала он долго смотрел на ее лицо и щурился. Это не помогло. Тогда он недовольно покачал головой и даже цокнул языком (как будто очень в ней разочарован). Саша никак не отреагировала. «Ах вот как!» – подумал Лев Николаевич. Он не на шутку разозлился, набрал в легкие воздух, задержал на секунду дыхание и со всех сил подул на Сашу. Она приоткрыла глаза и зевнула. Лев довольно кивнул головой.
– Как ты, папа́? Температура не поднялась снова? Ты бредил во сне.
Саша встала, поправила волосы и взволнованно посмотрела на отца. «Зачем я ее разбудил! Глупость какая, спала бы и спала, глупый старик. Все тебе есть до всех дело. Лежал бы и умирал спокойно», – подумал Лев Николаевич. Он исподлобья посмотрел на Сашу и виновато ей улыбнулся.
– Очень хорошо, Саша. Я теперь чувствую себя совершенно здоровым, даже как будто здоровее, чем раньше. Ты извини, что я тебя разбудил, мне совсем не стоило.
– Глупости какие! Это ты извини, что я вот так вот разлеглась. Как высоко солнце! Сколько времени… Уже к восьми, наверное.
Саша села на стул около кровати и приложила ладонь ко лбу Льва Николаевича.
– Вроде спа́ла. Я сейчас Душана Петровича позову, он тебе температуру измеряет. Что-то тебе принести? Может, воды?