У маленьких детей есть врожденные способности к формированию модели психического (так же, как и языка, о чем пишет Ноам Хомский); но они еще не развиты. Взрослые и дети постарше без проблем выстраивают картинки в связный сюжет. Я и сама много раз проходила в детстве этот тест и не припомню, чтобы у меня не получалось, хотя, если Пиаже говорит, что один раз такое было, значит, было.
В 1978-м, когда Ферн еще мирно поживала себе в нашей семье, психологи Дэвид Примак и Гай Вудрафф опубликовали статью под названием “Есть ли у шимпанзе модель психического?”. В ней они опирались, главным образом, на серию экспериментов, которые проводились с участием четырнадцатилетней шимпанзе Сары для того, чтобы выяснить, способна ли она считывать человеческие намерения в заданных ситуациях. Они пришли к заключению, что в известной степени – да, способна.
Дальнейшие исследования (и этим как раз занимался мой отец) поставили их результаты под сомнение. Не исключено, что шимпанзе лишь предугадывали поведение, основываясь на предыдущем опыте, а вовсе не распознавали чужое желание или намерение. Следующие годы экспериментов были в основном направлены на усовершенствование методов внедрения в сознание шимпанзе.
В 2008-м Джозеф Колл и Майкл Томаселло по-новому взглянули на весь спектр подходов к вопросу, а заодно и на результаты. И согласились с выводами тридцатилетней давности Примака и Вудраффа. Есть ли у шимпанзе модель психического? Они ответили безусловным “да”. Шимпанзе действительно видят, что психические состояния, такие как цель и знание, объединяются для совершения сознательного поступка. Они даже понимают концепт обмана.
Чего шимпанзе, похоже, не в состоянии понять, так это ложного убеждения. В их модели психического нет того, что отвечает за поступки, вызванные убеждениями, которые противоречат реальности.
Ну в самом деле, и как без этого выжить в мире людей?
Примерно в возрасте шести-семи лет у детей развивается модель, которая осваивает многоуровневые психические состояния. Они уже давно овладели материалом первого порядка – скажем, “мамочка думает, я уже в кровати”. Теперь они учатся оперировать (и с выгодой пользоваться) дополнительным уровнем – “папочка не знает, что мамочка думает, что я уже в кровати”.
Социальное взаимодействие у взрослых требует высокой степени осознания нескольких уровней психических состояний. Многим взрослым это дается легко и без усилий. Согласно Примаку и Вудраффу среднестатистический взрослый способен воспринимать четыре уровня цепочки – некто считает, что кто-то знает, что кто-то другой думает, что кто-то другой несчастлив, – сверх этого уже наступает дискомфорт. Примак и Вудрафф описывают такое четырехуровневое устройство как “не впечатляющее”. Одаренные взрослые способны углубляться на семь уровней, и на этом, похоже, человеческие возможности исчерпываются.
Дорога в бистро-креперию на ужин с Харлоу и моим братом была серьезным упражнением по части модели психического. Рассказал ли Лоуэлл Харлоу, сколько мы не виделись? Прилично ли выказать радость и до какой степени? Я верила в его благоразумие и осторожность, но сомневалась, что эта вера взаимна. У обоих имелись секреты, которые каждый из нас мог не счесть секретом. Так что мне предстояло угадать, что Лоуэлл уже рассказал Харлоу о нашей семье, а ему – что уже рассказала я, и обоим надо было сообразить, чего каждый не желал выдать, и все это очень быстро и прямо под носом у Харлоу, но так, чтобы она ничего не поняла.
Вопрос-тест: сколько уровней цепочки вы видите в следующем предложении? Розмари опасается, что Лоуэлл может не смекнуть, что Розмари очень не хочет, чтобы он рассказал Харлоу про Ферн, потому что Розмари считает, что, стоит Харлоу услышать про Ферн, она расскажет об этом всем вокруг, и тогда все вокруг увидят в Розмари девочку-обезьянку, кем она, собственно, и является.
Мне лишь хотелось остаться наедине с братом. Я надеялась, что у Харлоу все достаточно хорошо с моделью психического, чтобы это понять. Готова была ей в этом подсобить, если понадобится. И ждала того же от Лоуэлла.
К тому моменту, как я добралась до ресторана, я столько уже отшагала в тот вечер, что ноги гудели до самых коленок. И так промерзла, что в ушах звенело. Было хорошо оказаться наконец в маленькой комнате с горящими свечами и окнами, запотевшими от пара и дыхания.
Лоуэлл с Харлоу уютно устроились за фондю в уголке.
Лоуэлл сидел спиной к двери, так что первой я заприметила Харлоу. Она раскраснелась, темные распущенные волосы кольцами завивались у шеи. На ней был свитер с вырезом-лодочкой, который она спустила с одного плеча, обнажив лямку от лифчика (телесного цвета). Я смотрела, как она отломила кусочек хлеба и, ослепительно улыбаясь, кинула им в Лоуэлла. В один миг мне снова было четыре, и я стояла на земле, а Лоуэлл с Ферн, хохоча, взбирались на дерево.
– Ты никогда не выбираешь меня! – кричу я Лоуэллу. – Никогда до меня очередь не доходит!
Я не поняла, что Харлоу меня заметила, но она наклонилась вперед, что-то сказала, и Лоуэлл обернулся. Ночью пятницы в баре я узнала его в ту же секунду, но сегодня он выглядел старше, более усталым и меньше походил сам на себя. Превратился в настоящего взрослого, и это произошло без меня. Несмотря на крашеные волосы, он был похож на отца и с такой же, как у него, однодневной щетиной.
– А вот и она! – сказал Лоуэлл. – Эй, сморчок, давай к нам!
Встал и коротко обнял меня, сбросил рюкзак с пальто со свободного стула на пол. Все очень буднично, будто наши встречи – обычное дело. Намек понят.
Я пыталась отделаться от ощущения, что помешала чему-то, что я была непрошеным гостем.
– Кухня уже закрывалась, – сообщила Харлоу, – поэтому Трэверс заказал тебе ужин.
Они явно уговорили несколько бокалов местного отменного крепкого сидра. Харлоу пребывала в отличном настроении.
– Но мы едва не сдались и не съели его сами. Ты вовремя появилась.
Лоуэлл взял мне салат и лимонный креп. Почти угадал. В глазах защипало. Прошло столько лет, а брат по-прежнему знал, что заказать мне на ужин. Только в одном ошибся – в салате был болгарский перец. Я всегда выуживала болгарский перец из соуса к спагетти, который готовила мама. Болгарский перец любила Ферн.
– Эй! – Лоуэлл откинулся на спинку стула и раскачивался на задних ножках.
Я боялась, если посмотрю ему в лицо, уже не смогу отвести взгляда, так что и не стала. Я смотрела в его тарелку, закапанную расплавленным сыром. На его грудь. На нем была черная фуфайка с длинным рукавом, с изображением разноцветного пейзажа и подписью “Каньон Ваймеа”. Смотрела на его руки. Это были грубые мужские руки, правую прорезал большой шрам, от самых костяшек до запястья, и исчезал за манжетой. Я часто моргала; все это беспрестанно расплывалось перед глазами.
– Харлоу говорит, она даже не знала, что у тебя есть брат. Это что вообще?
Я сделала глубокий вдох, пытаясь собраться.
– Приберегаю тебя для особого случая. Мой лучший и единственный, больше ни сестер, ни братьев. Такими не размениваются.
Мне хотелось поддержать беззаботный тон Лоуэлла, но, похоже, не получилось, потому что в следующую секунду Харлоу громко отметила, что я так трясусь, аж зубы стучат.
– На улице жуткий холод, – отрезала я раздраженнее, чем хотелось бы, – а мне пришлось хорошенько побегать по городу под дождем в поисках мадам Дефарж. – Я чувствовала на себя взгляд Лоуэлла. – Долгая история, – бросила я ему.
Но Харлоу перебила.
– Ты бы меня спросила! Я знаю, где она! – И уже Лоуэллу. – Мы с Розмари ушли в пятничный загул с ночным кукольным шоу.
Мы обе теперь обращались исключительно к Лоуэллу.
– Харлоу про свою семью тоже не рассказывала, – буркнула я. – Мы вообще не то чтобы давно знакомы.
– Недавняя дружба, – подтвердила Харлоу. – Но очень крепкая. Как говорится, человека толком и не узнаешь, пока вместе не отсидишь.
Лоуэлл с нежностью улыбнулся мне.
– Отсидишь? Наша маленькая мисс Совершенство?
Харлоу взяла его за запястья, и он тут же снова повернулся к ней.
– У нее задержаний уже, – Харлоу раздвинула его руки сантиметров на тридцать, – вот столько.
Они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Сердце стукнуло трижды – тук, тук, тук. Она отпустила его и улыбнулась мне.
Я решила, улыбка была вопросом – это ничего? – только неясно, про что конкретно. Ничего, что рассказала ему о нашем аресте, или ничего, что беру его за руку и заглядываю в глаза? Я попробовала взглядом ответить “нет”, категорическим “нет” и на то, и на другое, но она либо не поняла, либо и не спрашивала вовсе. Или уже попросту на меня не смотрела.
Она продолжила докладывать о нашем первом визите в кутузку. В тюрягу. В каталажку.
Но умудрилась изложить это, не упомянув Реджа, так что я присоединилась к разговору и ввернула его в рассказ. Хорошего Реджа, не плохого.
– Ее бойфренд, – вставила я, – сразу приехал и внес за нее залог.
Она весьма умело с этим управилась, и Редж моментально превратился в не просто плохого, а устрашающе плохого, а я, что ж, я стала неслыханно великодушной, даже пустила к себе домой едва знакомого человека.
– Потрясающая у тебя сестра. Я сказала себе, вот с кем хотелось бы подружиться. Вот на кого можно положиться в этом мире.
Дальше было рассказано о пропавшем чемодане, о появлении мадам Дефарж и о наших ночных похождениях. Харлоу солировала, но и меня попутно пыталась привлечь.
– Расскажи ему про автомойку, – говорила она.
И я излагала, покуда Харлоу изображала, как мы пробираемся в кромешной темноте через мыльные щупальца и планируем наши свадьбы.
Она даже про Тарзана вспомнила и про мои теории относительности, только теперь выходило, что она всю дорогу была со мной согласна. Когда Харлоу упомянула Тарзана, Лоуэлл положил руку со шрамом мне на рукав и не убирал ее. Я как раз думала снять пальто, но теперь не стала. Ощущение тяжести на моей руке было единственным знаком его внимания; я не собиралась его упускать.