Лебедеву повезло больше, чем женщинам – он умер быстро.
Поначалу казалось, что мое соглашение с Эрнесто работает. Никто не стрелял и не угрожал нам, когда мы вывели женщин из магазина. Дамочки даже слегка осмелели и перестали цепляться за нас. Некоторые боевики скалили гнилые зубы и махали руками, мол, давайте, уходите быстрее. А люди в толпе… Они просто стояли и ждали.
– Ну же, идите, – велел женщинам Артем, – И помните о том, что я вам говорил.
Я слышал, что он сказал им в полутьме магазина, закончив с путевыми указаниями. «Запомните нас. Расскажите о нас». Но я единственный, кто мог это сделать. Я запомнил, и помнил пятьдесят лет, в ожидании возможности рассказать. И вот, я рассказываю.
Женщины, ведомые пожилым профессором, торопливо шли вдоль улицы, прижимаясь к стенам домов. Мы с Артемом, стоя у входа в магазин, смотрели им вслед, ожидая, когда они скроются из вида. Но, отдалившись шагов на сто, четверо гражданских были вынуждены остановиться, путь им преградила толпа. Сердце у меня екнуло, и я бросил быстрый взгляд на Эрнесто, что стоял на другой стороне улицы в компании своих боевиков.
Косматый детина перехватил мой взгляд и прокричал:
– Мы их не держим! Они свободны! – после чего расхохотался, словно гиена, и, задрав ствол «калашникова» в воздух, нажал на спуск.
Грохот выстрела словно послужил сигналом. Толпа местных взорвалась криками и волной хлынула вперед, охватывая четырех чужаков, отрезая им путь обратно. Я успел увидеть, как толстый профессор встает перед тремя женщинами, тщетно пытаясь заслонить их собой. В воздухе замелькали мачете, на землю и стены брызнула кровь, и Лебедев упал.
Женщины завизжали так, что перекрыли шум и гвалт огромной толпы. Забегая вперед: они визжали долго, очень долго. За полвека, прошедших с тех пор, я много где повоевал и много чего повидал, но этот визг навсегда останется для меня самым ужасным звуком, сопровождающим мучительную смерть людей. Я никогда больше не слышал ничего подобного, и благодарен судьбе за это. И в то же время кляну свою память, на десятилетия сохранившую этот жуткий вымораживающий звук.
Потом был бой. Нет, не бой, это слово подразумевает некий порядок действий, тактику. Дикая яростная схватка, в котором никто из тех, кто слышал визг терзаемых обезумевшей толпой женщин, уже не думал о том, чтобы остаться в живых, походила на бой не больше, чем фильмы о войне дают представление об ужасах настоящей войны.
Когда наступило затишье, нас осталось трое: военный советник полковник Еремеев, сержант Демьянов и я. Трупы туземцев с раскинутыми конечностями, боевиков и гражданских вперемешку, устилали всю улицу перед входом в магазин, громоздились в дверном проеме и разбитой витрине, лежали внутри магазина, словно люди ринулись внутрь на свинцовую распродажу и отоварились по полной.
Свинца хватило и на нашу долю. В правом боку у меня, чуть ниже последнего ребра, разгорался жар вокруг засевшей пули, и кровь быстро пропитывала форму. Я лежал, привалившись плечом к стене, и не был уверен, что мне удастся подняться на ноги, не говоря уж о том, чтобы идти или бежать. Серега Демьянов тоже был ранен, хоть и не так серьезно. Полковник был весь залит кровью, но, как он заверил, чужой; в последнюю минуту схватки дело дошло до рукопашной, и немолодой, но еще крепкий советник показал туземцам, что белые люди из страны Советов тоже кое-чего смыслят в работе мачете.
Нет, конечно, мы не победили. Мы лишь отбросили нападавших и отсрочили неизбежное еще на несколько минут. Едва ли мы нанесли противникам столь существенные потери, что они решат оставить нас в покое. Туземцы затаились, дожидаясь темноты. На самом деле, ждали они другого, и вскоре нам предстояло узнать – чего.
Пока же, чтобы мы не скучали, они подтащили к магазину и забросили в витрину, поверх тел своих соотечественников, какие-то бледно-красно-сизые предметы, похожие, как мне сперва показалось в полутьме, на освежеванные тушки свиней или телят. И только спустя секунду я разглядел, что это, и отчаянный вопль застрял у меня в горле. На обнаженных женских телах не осталось ни единого живого места, так что сами тела почти утратили сходство с человеческими. Руки и ноги неестественно вывернуты, сквозь кожу торчат обломки сломанных костей, волосы вырваны с корнями, а лица… Нет, я не могу продолжать. Приму еще таблетку.
Поверьте, это было зрелище не из тех, про которые говорят «для людей с крепкими нервами». Это было вовсе нечеловеческое зрелище, нечто не просто ужасное, а лежащее за пределами ужасного. Я словно заглянул в ад – так я думал тогда. Но ошибался; ад еще ждал меня впереди.
– Кто теперь командует? – спросил Демьянов. Это был глупый вопрос, попытка отвлечься от образов растерзанных тел тех, кого мы подрядились защищать.
– А, какая разница, – ответил я, прижимая к ране в боку комок из бинтов, – Командуй ты. У тебя патроны-то остались?
– На донышке, – ответил Серега, отсоединив от автомата и взвесив на ладони магазин, – Можно подползти, насобирать у этих.
– Безнадежно, – заметил полковник Еремеев, стирая кровь с лица подолом рубашки, – Все это безнадежно. Это конец. Минутой раньше, минутой позже…
Послышался отдаленный рев мощного двигателя, и Демьянов встрепенулся. Машина явно приближалась.
– Слышите?! Это же броневик, чтоб меня черти взяли! Наш броневик!
– Броневик, только уже не наш, – осадил сержанта военный советник, – Продали обезьянам штук десять таких. А наши раньше утра ничего не предпримут, не захотят вертушками рисковать. Мы к тому времени остынем уж.
Восторженные вопли туземцев снаружи подтвердили предположение Еремеева. БРДМ втащила свое продолговатое бронированное тело на стоянку перед магазином, и мы увидели грубо намалеванный на борту флаг Вальверде и какой-то лозунг. Крупнокалиберный пулемет, ствол которого торчал из бронированной рубки, мог стрелять только вперед, и броневик принялся елозить по тесной парковке, давя валяющиеся повсюду трупы и разворачиваясь в нашу сторону вздернутым, похожим на утиный клюв, носом. Выдали бы нам такие машины вместо «ГАЗ-69» – все были бы живы и в безопасности.
– Эх, пора прощаться, – вздохнул Серега и протянул мне руку, – Может, на том свете свидимся.
– А ну отставить эти сопли! – рявкнул полковник, – Повоюем еще. Штык примкни! А ты – лежи, отдыхай, – бросил он мне, – Как начнешь сознание терять – ствол в рот и амба! Хрен им, а не пленные.
Еремеев и Демьянов, пригнувшись, бросились через магазин и наружу, благо БРДМ в этот момент заслонила своим бортом вход в магазин от взоров боевиков. Снова взревел двигатель броневика, который то ли пытался отползти назад, то ли хотел раздавить бегущих к нему бойцов. Загрохотали выстрелы. Кажется, кому-то из наших удалось вскарабкаться на боевую машину, открыть люк и спрыгнуть внутрь. Не знаю, что происходило дальше, только через некоторое время БРДМ остановилась, начала чадить, а в открытом люке появились язычки пламени. Ствол пулемета опустился и больше не двигался.
Кажется, благодаря горящему броневику я получил еще немного времени, и у меня появились неплохие шансы умереть от потери крови. Может, не тянуть кота за хвост? Руки пока еще слушаются, а в патроннике автомата остался последний патрон.
Не знаю почему, но я все еще медлил, не спешил расставаться с жизнью, что покидала мое тело с каждой каплей крови, вытекающей из раны. Цеплялся за каждую секунду, каждый миг. Словно это могло что-то изменить.
Снаружи стемнело, но благодаря пламени горящего броневика в магазине было даже светлее, чем раньше – хоть газету читай. Ветер относил дым в другую сторону, так что угроза задохнуться мне не грозила. Во всяком случае задохнуться от дыма; становилось все труднее дышать из-за ранения и потери крови.
Я продолжал всматриваться в пространство торгового зала, ожидая, когда внутрь магазина протянутся колеблющиеся тени боевиков, послышатся их шаги, лязг оружия, непонятный местный говор. Но им, наверное, мешал жар пламени и дым. Вот догорит броневик – тогда жди гостей.
Вдруг, я услышал какой-то шорох со стороны подсобных помещений магазина. Я отчетливо помнил, что перед тем, как мы попытались спасти женщин и профессора, дверь, выходящую на задний двор, заперли на засов, да еще придвинули к ней всякое громоздкое барахло, полки, ящики, бочку. И она все это время оставалась запертой, иначе нас давно бы обошли с тыла. Крысы? Да нет, совсем не похоже. Я различил мягкие шаги, поскрипывание досок пола, треск осколков стекла под каблуками. Забыв о том, что последний патрон в автомате предназначается мне, я упер приклад в плечо и направил ствол в темноту, из которой доносились звуки шагов.
В полумраке обозначился силуэт, а когда человек приблизился, я, едва успев ослабить нажим на спусковой крючок, с удивлением узнал странного переводчика, якобы из американского консульства. В его глазах отражался огонь горящего броневика, и они казались двумя маленькими раскаленными угольками на бледном, обрамленном темными космами лице. Рот переводчика кривился все в той же нелепой ухмылке, что запомнилась и не понравилась мне при первой же встрече возле дипмиссии. Желтый значок на джинсовой куртке тоже был на месте.
– Ты? Как ты тут оказался? – спросил я, закашлялся от скопившейся в горле крови и опустил ствол автомата.
– Стреляли, – ответил американец. Он уставился на меня, словно ожидая отклика, потом расхохотался, – Нет, ты понял шутку? Смешно ведь, правда?
Ничего смешного не было ни в его дурацких шутках, ни в самой ситуации. А когда я осознал, что переводчик говорит со мной на русском языке, хоть и со странным акцентом, стало вовсе не до смеха.
– Кто ты, черт тебя дери?! – вскрикнул я, снова вскидывая автомат, который теперь казался мне втрое тяжелее, чем до ранения, – Куда ты пропадал и как вернулся? Ты знаешь русский… Ты шпион?!
– Легче, легче, – дружелюбно произнес переводчик, – Не надо так волноваться, силы от этого убывают быстрее. Если тебя интересует мое имя, то можешь называть меня Роберт… или Ростислав, почему бы и нет. Ростислав неплохо звучит, а? Только не Ростик, договорились? У ме