временно и историями болезни. Вот вкратце одна из них.
Бабушка и мама привели на приём восьмилетнего Дэниэла. (Реальное имя мальчика заменено псевдонимом). Мальчика мучают страхи. Он боится, когда в комнату входят незнакомые люди, когда к нему приближается собака или кошка. Страх возникает даже тогда, когда за столом к нему придвигают тарелку с супом или, играя, катят в его сторону шарик. Страхи начались с трёх лет. Думали пройдёт — не проходит. Папа мальчика идти с психотерапевту не пожелал. Он в эти "игры" не верит. Лечила Анна Дэниэла целый год и вылечила. Их встречи неизменно сопровождались рисованием. Анна очень скоро заметила: в рисунках ребёнка постоянно присутствует движение, что-то в них катилось, вертелось, двигалось. Психотерапевт стала приучать малыша к зрелищу катящихся шариков, к движению кресла на колесиках. И страх прошёл. Недоверчивый папа поблагодарить специалиста всё-таки зашёл. В разговоре, как о совершенно случайном эпизоде, вспомнил: когда малышу было два года, они гуляли вдвоём по парку. Подошли к большой деревянной катушке, на которую электрики наматывают кабель. И вдруг от порыва ветра катушка сдвинулась и покатилась прямо на мальчика. Дэниэл упал, и катушка проехала, не задев его. Малыш даже не заплакал. Дома папа не стал рассказывать про этот эпизод. Мелочь, пустяк. А между тем, именно эта громадная, накатившаяся на ребёнка катушка и стала, судя по всему, источником его страхов. Психотерапевт поняла суть и происхождение болезни, рассматривая рисунки Дэниэла. Пять его рисунков, приведённых в книге, подтверждают: даже не зная конкретного факта, вызвавшего потрясение, психотерапевт может поставить правильный диагноз и оздоровить психику пациента. Метод лечения с помощью искусства так и зовётся — арт терапия.
В следующей главе на примере 20 детских рисунков автор показывает, как эти картинки обнажают корни четырёх наиболее распространённых душевных расстройств. Вот так рисует тот, кто страдает от депрессии. А вот так — жертвы повышенной возбудимости. Листаю страницы и вижу "произведения" тех, кто перенёс серьёзную личную драму, и тех, кто плохо привыкает к условиям эмигрантской жизни. "Я надеюсь, что, знакомясь с рисунками детей, родители и школьные учителя, прочитавшие нашу книгу, уловят, в какую сторону клонится душевный мир наших ребятишек, и изменят, смягчат своё поведение, чтобы, не дай Бог, не усиливать, не раздувать расстройство маленьких мучеников. Чтобы придти к этим выводам, психотерапевт Крайн проанализировала 4000 рисунков своих пациентов. В первый том своей книги она включила 140 из них.
В той или иной степени эту методику освоили уже многие психотерапевты. Но недавно Анна Крайн предприняла серию исследований, которые завершились, не побоюсь сказать, открытием. Один из методов лечения, к которому она постоянно прибегает — групповая терапия. В кабинете собирается 10–15 подростков или пожилых людей. Они рисуют, беседуя между собой, иногда спорят, порой смеются. Каждому вручена "палитра" — бумажная тарелка одноразового пользования с красками. После того как рисование закончено и беседа завершена, "палитры" обычно выбрасывают, но, как заметила Анна, большинство рисовальщиков имеет обыкновение под занавес смешивать оставшиеся краски в одно пятно. И вот что оказалось. При внимательном анализе пятна эти явственно отражают душевное состояние каждого рисующего. На этот последний этап групповой терапии никто до сих пор внимания не обращал. Анна же обнаружила в "завершающих пятнах" большую информацию о душевном состоянии участников в момент завершения сборища.
Как уже говорилось выше, небольшая по объёму книга Анна Крайн (ИЗ страниц) собрала под своей обложкой элементы научного исследования, справочные материалы и все признаки альбома юных художников. При всём том автору удалось сохранить простой, понятный широкому читателю язык и даже элементы юмора. В частности, на последней странице суперобложки я прочитал не совсем обычный "призыв”: "Пожалуйста, не читайте эту книгу, если Вы всё знаете о себе. Не берите её в руки, если Вы без излишних трудностей понимаете своих детей. Не открывайте этот томик также, если Вас не донимает любопытство по поводу человеческой психологии. И уж несомненно Вам будет чуждо это сочинение, если Вы уверены, что написанная художником картина отражает только его умение рисовать. Если всё это так, то книга эта не для Вас”. Шутка? Ну конечно, хотя и сердитая. Но мне видится в этом заключительном пассаже не отталкивание читателя, а призыв к нему. Автор хочет привлечь для диалога наиболее интеллектуального, серьёзного и умного читателя. И я уверен: Анна Крайн такого читателя найдёт!
5. Сумасшедшая история
Приехал к нам недавно гость из России, старинный мой московский приятель. Отправился осматривать город. Я в Нью-Йорке живу уже давно, так что показывать новоприезжим "столицу мира" научился. Побродили по Манхеттену, съездили на Брайтон, заглянули в Квинс. Гостю город пришелся по душе, но вечером, "за рюмкой чая”, он, как человек из бывшего Советского союза, не отказал себе в удовольствии отметить и отрицательные стороны капитализма. Стал расспрашивать, как у нас обстоит дело с безработицей, преступностью, как живётся бездомным. Я капитализм-империализм защищать не стал, но на один разоблачительный вопрос ответить действительно не смог. Приятель утверждал, что где бы мы с ним сегодня ни побывали — в метро, на улицах, в магазинах и в кафе, нам везде попадались какие-то странные люди. Расхристано одетые, с дикими жестами и странным выражением лиц, они бормотали себе под нос и даже выкрикивали что-то, но окружающие делали вид, что не замечают странных субъектов. "Что же получается, — удивлялся гость, — мы в Нью Йорке, во всемирно почитаемом городе, а улицы полны психов. У американцев, что же, психушек не хватает, или по здешним нравам сумасшедших специально на свободе держат? Но ведь это опасно…"
Замечание приятеля напомнило мне переживания первых лет эмиграции. Тогда мы, новоприезжие, тоже удивлялись обилию свободно бродящих по городу людей с явно искривленной психикой. С годами, однако, как и коренные американцы, мы перестали пугаться и просто замечать такого рода встречных. Но что же всё-таки происходит с этой категорией больных? Почему Америка допускает такое? Я стал прикидывать, с кем бы поговорить на эту тему. Память подсказала Вадима Молдована. С этим рослым, мрачноватого вида парнем мы знакомы уже два десятка лет. Вадим долго не мог найти себя в эмиграции.
Попытался получить университетское образование в области техники, не получилось: объяснял, что его гуманитарная душа технических предметов не принимает. Водил по ночам такси и в конце концов своё призвание обнаружил. Сдал соответствующие экзамены и предложил себя в качестве сотрудника городской администрации, той, что занимается социальной помощью старым, больным, беспомощным.
"Я избрал самый тяжёлый вариант, — рассказывал мне позднее Вадим, — пошёл туда, где приходится иметь дело с человеческими отбросами, с людьми, как правило, психически и физически разрушенными, опустившимися на самое дно общества. Меня прельстила возможность познакомиться с жизнью в её откровенных, ничем не прикрашенных формах." Сейчас, после нескольких лет сотрудничества с "низами", Молдован пишет докторскую диссертацию: анализирует взаимоотношения американского общества с психически неполноценными гражданами.
Своё место службы Вадим не без юмора называет "богадельней". Это своеобразное общежитие для тех, кто уже провёл несколько месяцев, а то и лет в психиатрической больнице и кого специалисты, тем не менее, надеются со временем подготовить для жизни в нормальных общечеловеческих условиях. В распоряжении Вадима два десятка таких вот "полубольных" и десяток человек обслуги. Две трети из числа резидентов общежития — негры, среди белых есть англосаксы, азиаты и евреи. Резиденты в возрасте от восемнадцати до восьмидесяти лет расселены группами по два-три человека. В "богадельне" под руководством Вадима Молдована их готовят к выходу в мир людей нормальных и отвечающих за свои поступки. Сами они от такой перспективы не в восторге. Выход в общество, где предстоит отвечать за своё поведение, их пугает. Время от времени то один, то другой срывается, устраивает скандал или попытку самоубийства и снова попадает в психушку, которая, по их представлениям, более спокойное и привычное место обитания. Цель Вадима и его сотрудников — не допускать резидентов до срывов, чтобы в конце концов они могли вернуться в "мир здравого смысла".
Что побудило юного российского эмигранта избрать для себя нелёгкую, опасную и во многом непредсказуемую службу? Повышенная эмоциональность? Склонность к состраданию? Начиная беседу, я спросил его: "Вам жаль ваших подопечных? Вы сочувствуете им?” Последовал несколько необычный ответ: "Наши резиденты не нуждаются в жалости. Они не моя паства, не мои подопечные. Полагаю, что обитатели нашего общежития видят во мне некоего отца-благодетеля. А скорее всего, они смотрят на меня, как дети на взрослого. Но в основном наши отношения — на равных. Настроение в приюте чаще всего приподнятое, люди за общей трапезой улыбаются, смеются."
Взгляд Молдована на службу среди психов тем не менее не лишён романтики. Он рассматривает её, как пребывание в обществе некоего экзотического племени, что-то вроде высадки на остров, где когда-то жил Миклуха-Маклай. "Члены этого "племени", — говорит Вадим, — не осмысляют себя, но для меня их общество — источник экзотики, забавных ритуалов. В их поведении я вижу много доброты, жертвенности, неординарного мышления." Сейчас наш "Миклуха-Маклай", как я уже упоминал выше, собирает материалы для докторской диссертации. В частности, ему предстоит рассмотреть проблему, с которой мы начали нашу беседу: следует ли готовить сумасшедших к нормальной жизни за пределами специальных учреждений. По этому вопросу у моего собеседника есть свой собственный, весьма оригинальный, хотя и не получивший пока всеобщего признания ответ. "Если проявите терпение, — предложил Вадим, — я вкратце расскажу о том, как за минувшие два столетия меняли своё отношение к безумцам христианские государства Европы и Америки. Без этого отступления нельзя понять, что происходит в нашем мире сегодня.” Я согласился и вот что узнал в тот вечер.