С экономикой расстроенной вполне
Очень кстати получить семена,
А тем более, когда по весне.
Принимая этот добрый привет,
Благодарно говорим о гонцах,
И сердечно жмем руки кадет,
Сохраняющих Россию в сердцах.
Не может пожаловаться руководитель "Сеятеля” и на невнимание российской прессы: газеты, радио и телевидение неоднократно заявляли о благородном характере его Фонда. Журналисты, правда, не всегда проявляли профессиональную точность, именуя Президента "превосходительством" и даже "графом". Но это уже мелочи. Зато Патриарх Московский и всея Руси в знак внимания к русскому американцу наградил его золотой медалью, на обратной стороне которой значится: "За труды во славу Святой Церкви". Новосильцов, однако, как мне кажется, в своей деятельности за Церковь не цепляется. Из его уст чаще слышишь слова: "русские", "Русский", "Россия". Он прежде всего помышляет о том, чтобы помочь единокровным землякам.
А как обстоят в Фонде дела финансовые? Людмила Дмитриевна рассказывает: "В конце года я рассылаю семьсот писем-отчётов нашим соотечественникам, живущим в Америке и других странах. Это подробный отчёт, в котором сообщаю обо всех наших расходах и приходах; о том, какой суммой мы располагаем для закупки семян и скольких земледельцев в этом году мы одарили. В тех же письмах-отчётах мы призываем членов нашего единения выполнять взятый ими на себя долг. Реагируют люди, разумеется, по-разному. Кто-то ежегодно в срок вносит оговорённую сумму, а другие растягивают выплату, присылая по 5-10-20 долларов. Но в целом большинство из тех, кто обещал поддержать "Сеятель" почти десять лет назад, своё слово держат, российских земляков не подводят".
— А та российская публика, что начала пребывать в Америку в семидесятые-девяностые годы, те, кого именуют "третьей волной эмиграции", тоже принимают участие в вашем добром деле?
— Нет, в списках Фонда ни одного члена "третьей” волны нет. Я даже не уверена, знают ли эти люди и хотят ли знать о существовании "Сеятеля".
На прощанье я спросил Людмилу Дмитриевну Гаркушу, что она с мужем и Президент думают о будущем своего Фонда. Очевидно, помощь российским земледельцам будет необходима ещё не один год. Не следует ли основателям "Сеятеля" подумать о будущей смене?
"Мы с мужем и Игорь Леонидович постоянно возвращаемся к этой теме, — признаётся моя собеседница. — Мы ведь люди, мягко выражаясь, немолодые. Людей, вроде бы желавших занять освободившееся "президентское кресло", тоже немало. Но как только мы сообщаем им, что никаких доходов от своей общественной деятельности не получаем, собеседники наши быстро линяют. Что касается меня, то я считаю: "Сеятель" должен продолжаться таким, каким его начали, или вообще перестать существовать".
Предсказывать будущее этой организации не берусь. Хочется лишь пожелать руководителям этого уникального единения как можно дольше сохранять ту поразительную энергию, которую они проявляли все эти годы. Похоже, что сдаваться они пока ещё не собираются. Кто-то из журналистов спросил Новосильцова, рационально ли ему тратить жизнь на поддержку нескольких сот российских земледельцев в то время, когда бедствуют сегодня миллионы деревенских людей России. Игоря Леонидовича вопрос не смутил. "Главное для меня — труд. — ответил он. — Работать на благо ближних всегда своевременно. Работать для своих никогда не стыдно и не несвоевременно. Нам, русским, приходилось много работать в эмиграции, чтобы выжить, но мы не забывали при этом и о помощи больным и старым. Отец мой однажды сказал: "Запомни, Игорь, и с мешком (сумой нищенской — М.П.) на плече я всё равно — барин".
Похоже, что эти слова, более чем полувековой давности и сегодня не потеряли своего значения для сына калужского помещика….
Октябрь 1999 г., Нью-Йорк
V. НРАВЫ, ВКУСЫ, ХАРАКТЕРЫ
1. Трудно переводимое выражение — "сошиал воркер"
Одно из наблюдений, которое я сделал, поселившись в Америке, состояло в том, что профессий в этой стране чуть ли не вдвое больше, чем у меня на родине. А одна из прежде неведомых мне профессий — social worker — имеет десятки вариантов. Сущность этой службы даже перевести трудно. Социальный работник? Но такой перевод почти ничего не объясняет, ибо сошиал воркеры занимаются самыми различными делами в больницах, школах, детских домах, в домах для престарелых, во множестве государственных и частных организаций. Дело сошиал воркера — помогать рядовым гражданам ориентироваться в социальном механизме своей страны, защищать права того, кто не знает, как защитить себя. Рассказать об этой своей профессии согласилась Ольга Борисовна, сошиал воркер, работающая в одном из госпиталей Нью-Йорка, в котором лечится много русскоязычных пациентов.
В прошлом Ольга Борисовна — учительница. По её словам, она всегда любила общественную работу, контакты с людьми. "Когда я приехала в Нью-Йорк, моя кузина сказала мне, что по своему характеру я больше всего подхожу к должности сошиал воркера. Я о такой профессии даже не слыхала." Сегодня, пять лет спустя, бывшая учительница уверена в том, что выбор профессии в Америке был сделан правильно. Она любит своё дело, увлечена им.
У этой дамы, в возрасте под пятьдесят, явственно видны признаки сильной личности. О том же свидетельствует и выражение лица и манера, с которой она рассказывает о своей работе. В юности один поклонник, расставаясь с ней, бросил: "Мне не нужен комиссар в юбке." Не исключаю, что та комиссарская психологическая конструкция сохранилась в ней и доныне. Но вместе с тем я уловил в её рассказах много точных наблюдений и к концу интервью убедился: Ольга Борисовна — человек ответственный и строгий к себе и к другим. Особенно занятными показались мне её наблюдения, касающиеся русских пациентов. Работая в госпитале, она имеет возможность наблюдать наших соотечественников в сложных и подчас острых ситуациях. Итак, чем же занимается моя собеседница у себя на службе?
— Нас, сошиал воркеров, в госпитале целая группа, семь человек. В то время, как врачи лечат и прогнозируют болезни, мы тоже должны определить, что ждет больного после выписки из больницы. В основном мы должны заниматься людьми старыми и сильно разрушенными своей болезнью. Я встречаюсь с их родственниками и обсуждаю ситуацию: нужен ли им человек по уходу за больным (home attandent). Нет ли необходимости направить пациента в реабилитационный центр или в дом для престарелых. По роду своей деятельности я связана со всеми этими и многими другими учреждениями, в частности, с центром, ведающим выплатой велфера, с так называемым SSI, с организацией, занятой защитой детей, и с другой, которая охраняет права стариков. И даже с полицией. Чтобы сделать для покидающего госпиталь пациента всё необходимое, я должна детально разобраться в истории его болезни. Если врач вставил больному трубочку в пищевод, я обязана поместить пациента именно в тот дом престарелых, где с такими трубочками умеют обращаться. И подобных вариантов множество. Для того, кто не способен сам добраться до дома, я должна заказать транспорт, снабдить нуждающегося палочкой или вокером.
— С чего начинаются ваши контакты с больным?
— Со знакомства, разумеется. Я прихожу в палату и представляюсь. Спрашиваю, чем могу быть полезна. Узнав, что я сошиал воркер, американцы, даже тяжелобольные, спешат встать и приветствуют меня. А русскоязычные чаще всего спрашивают, что это за штука такая — сошиал воркер. Моя цель — расположить к себе пациента, вызвать его доверие. Это необходимо для его же пользы. Берешь его за руку, и уже возникает чувство доверия, улыбнулся — и уже становишься близким человеком.
— Ваш рабочий день длится с 9 утра до 5 вечера?
— У меня постоянно 35–40 пациентов, так что день напряжён до крайности. Контакты с пациентами и их родственниками порой не завершаются и после того, как я возвращаюсь домой. Если люди обращаются ко мне даже во внеурочное время, я не могу отказать им в помощи.
— Надо полагать, вас радуют далеко не все контакты с больными?
— К сожалению, не все. Больше всего меня огорчает требовательность наших эмигрантов: "Дай! Ты обязана дать!" Это касается любых благ, начиная с велфера и SSI до перевода в палату, которая кажется пациенту более подходящей для него. Другая неприятная черта нашей публики, резко отличающая нас от американцев, — зависть. "Почему она это имеет, а я нет!?" Такие претензии возникают всякий раз, когда речь заходит о женщине по уходу за больным на дому (home attendant). Наши люди привыкли злоупотреблять льготами, которыми их обеспечивает Америка. "Дайте мне человека по уходу на 24 часа", — твердят многие наши пациенты, покидая госпиталь. — Раньше у меня такая женщина работала полные сутки." Я объясняю: времена переменились, Нью-Йорк переживает финансовые трудности. Расходы на обслуживание больных сокращаются. Если у больного есть нужда в круглосуточном уходе, то часть забот о нём должна принять на себя семья или его нужно поместить в дом для престарелых. Некоторые пациенты считают, что это моя злая воля. Сердятся. Обижаются….
Другой тип конфликта возникает в связи с тем, что люди в возрасте 50–55 лет, получающие велфер, по закону обязаны отрабатывать это пособие. В течение 20 часов в неделю им надлежит убирать парки, служебные помещения и совершать другую, столь же немудрёную и не тяжёлую работу. Они приходят ко мне с требованием: "Дайте бумажку, что физическая работа мне запрещена." Я отвечаю, что подобный документ может выдать только врач. Опять обида. "Бюрократы! Чиновники!” Есть и другие случаи, когда наши соотечественники просят снабдить их свидетельствами не совсем чистого характера. Я отказываюсь, говорю этим людям правду в глаза. И опять обида….
— А каким людям, кроме тех, что лежат в госпитале, вы можете помочь? И чем?
— Время от времени к нам попадают алкоголики. Мы направляем их в организацию, где их могут полечить психотерапевты ("Общество анонимных алкоголиков"). Мы защищаем также жен этих пьяниц, если женщины оказываются жертвами своих нетрезвых мужей.