человек двенадцать, одетых также, как Харлампий — защитного цвета гимнастерки и широкие темно-синие штаны с лампасами красного цвета. Я еще раз глянул на то, как умело была замаскирована поляна. «Зачем понадобилось своим же и среди своих, устраивать подобного рода укрытие?»
Харлампий поймал мой взгляд. Усмехнулся, показав желтоватые, но ровные и крепкие зубы:
— Привычка, ваше благородие. Свои знают, а если враг нападет внезапно, то мы смогем применить эффект неожиданности и ударим по ним. Пока дойдет откуда палят, многих положить успеем. Привычное дело.
— Хорошая работа, — заметил я, чем вызвал неподдельную улыбку радости у урядника.
— Спаси Христос, ваше благородие, — отозвался казак. — Сидайте уже, а то кишки поди к спине прилипли?
Я сглотнул слюну и мой пустой желудок предательски заурчал, да так громко, что услышали и другие казаки, сидящие вокруг костра. Они переглянулись меж собой и сдержанно улыбнулись.
— Вот, братья-казаки, — громко произнес Харлампий. — Тот самый господин прапорщик, которого посчастливилось с горящего ероплана вытащить. Герой неба. Теперь ножками придется топать, отвыкли не бось, ваше бродь?
— Есть такое.
— Это дело поправимое, — добродушно хохотнул Харлампий. — По землице, нам людям, привычнее ходить.
Казаки слегка кивнули головами, в знак приветствия, знакомясь. Я ответил тем же. Холодный прием. Но такие уж казаки по природе. Читал я об этом. Вот, если бы на аэроплане въехал бы на их замаскированную полянку, то тогда, возможно, и интереса бы у казаков появилось бы больше.
Аверину, как их прямому командиру, представляться необходимости не было. Мы сели на отведенные места и тут же у нас в руках оказались жестяные котелки, в форме изогнутой фляжки, с горячей шурпой. Я с аппетитом, обжигая рот, принялся есть, чувствуя настоящий голод. Запах сводил с ума. Вкусно! Я такого никогда не ел. Скоро стал скрести ложкой по посуде, и мне насыпали, в тот же котелок, кашу.
— Знатный кулеш у Харлампия, — заметил Аверин, мне подмигивая, и отправляя очередную ложку в рот.
— Вкусно, — согласился я. — Еще можно?
Харлампий же довольно покрякивал, перемигиваясь со своими казаками.
Признаться, результат превзошел все мои ожидания. И бульон, который казаки называли по -своему — шурпа и кулеш, что для меня было просто кашей с луком и мясом, я ел с аппетитом. Не только по той причине, что голод сосал под «ложечкой», как бывало говорил мой дед, но и потому еще, что эта простая на вид еда, была чрезвычайно вкусна.
— Слушай, Харлампий, — нарушил тишину подпоручик, до этого нарушаемую лишь стуком походных ложек о котелки.
— Ась, — как-то уж совсем по-свойски ответил казак и, тут же спохватившись, словно вспомнил что-то важное, добавил — Слушаю, ваш бродь!
Аверин, будто и не заметил этого панибратского «ась»:
— Тебе и казакам твоим я доверяю как самому себе, — полушёпотом, с заговорщицкими нотками в голосе, произнес подпоручик.
Урядник быстро дожевал и внимательно посмотрел на своего командира.
— Мы только что с прапорщиком Григорьевым из штаба.
Харлампий глянул строго на своих казаков, продолжавших уминать с аппетитом кулеш и поднял руку. Казаки оторвались от своих котелков, наскоро проглатывая остатки еды во ртах.
— Так вот, — продолжил Аверин. — Приказано провести наземную разведку и выяснить точное расположение красных и их количество.
— Надо так надо, — ловко облизнув свою ложку ответил урядник.
— Урядник Казимиров, — строгим голосом Аверин дал намек на то, что дело действительно серьезное. Харлампию дважды повторять нужды не было. Он поднялся на ноги и отрапортовал:
— Слушаюсь, господин подпоручик. Есть провести наземную разведку.
Аверин тоже медленно поднялся. Я последовал за ним.
— Выходим сегодня в полночь. Возьмем коней. Пройдем на них верст двадцать. Дальше пешком. Прапорщик Григорьев, — с этими словами мой тезка посмотрел на меня. — Проложит на карте маршрут движения нашей группы. Твоя задача, урядник, подготовить коней и провести инструктаж казакам.
— Слушаюсь, — негромко отозвался Харлампий. Он снова превратился в грозного воина, сына жаркого суховея и безграничной степи.
— На все про все, — тут подпоручик взглянул на часы и добавил. — На подготовку у нас пять с половиной часов. Задача ясна?
Тут все, сидевшие казаки подскочили и, приложив руку к козырькам фуражек, дружно ответили:
— Ясна, ваше благородь!
Мы с Авериным козырнули им в ответ и, развернувшись, зашагали к офицерской палатке, где было отведено место и мне.
Глава 10
Палатка, в которой разместился мой новый знакомец и по совместительству командир — подпоручик Аверин — была рассчитана на пятерых человек. Кроме самого Аверина здесь находились еще три офицера. Судя по погонам — один из них был в чине прапорщика, как и я, двое других — с одним просветом и тремя звездочками на погонах. Стало быть, поручики. С офицерскими чинами я уже более-менее мог разобраться: наблюдал и прислушивался к речи вокруг. Не привычно, конечно, когда вроде «старлей», а откликается офицер на «поручика». Ну, да ладно. Привыкну. Новый мир я впитывал в себя, как сухая губка льющуюся воду.
— Вечер добрый, господа! — приветствовал, находившихся в палатке офицеров, Аверин. Те прервали оживленный спор.
— А! Михаил Иванович! — откликнулся один из поручиков, перетянутый весь ремнями. На груди еще болтался бинокль и шнурок со свистком. Я подивился такому образу. Видел такую показную браваду впервые. Остальные офицеры выглядели много проще. — Вас нам и не хватало. Может вы поможете разрешить наш спор. А то мы с господами офицерами зашли окончательно в тупик.
— И о чем же дискуссия, позвольте узнать? — поинтересовался Аверин.
— О аэропланах, — слегка возбужденным голосом ответил молодой прапорщик. Его веснушчатые щеки полыхали румянцем. Видно спор был в самом разгаре.
Услышав, слово «аэроплан» я внутренне сжался. И неспроста.
— Что именно вас интересует, господа? — воскликнул Аверин. — Признаться, я не большой знаток в этой технике. В противном случае, могу порекомендовать вам Михаила Степановича Григорьева. Уверен, что он сможет удовлетворить ваше любопытство намного лучше меня.
Взоры всех трех офицеров переместились на меня. Слегка смущенный вниманием, я сделал шаг вперед и четким голосом представился:
— Прапорщик Григорьев! Честь имею!
Все трое поднялись и поочередно представились в ответ:
— Поручик Зиновьев! Прапорщик Веселов! Поручик Ордовский!
— Господа, если вы не против, Михаил Степанович займет место сотника Христосова.
— Ничего против не имеем, — ответил за всех поручик Ордовский.
— Думаю, что и сотник, — Аверин на секунду замолк и добавил. — Тоже не против.
Я переводил непонимающий взгляд с одного на другого офицера, не решаясь задать вопрос. Но Аверин, видя мое состояние и догадываясь о моем немом вопросе, ответил:
— Погиб три дня тому назад, Христосов. Лихой был сотник. Полусотня его в засаду красных угодила. Ценой своей жизни спас сотник большую половину личного состава. Красным шибко досталось. Но силы явно были не равны.
— Да, прапорщик. Война! — добавил поручик Зиновьев. — Красные не умением, а количеством берут. Такое ощущение, что никогда не заканчиваются: место убитого пять новых занимают. У нас бы так! Фанатики! Верят в человека: в Ленина, которому они свято верны. Как такое возможно? В человека?! Сатанисты. Мы же с крестом на груди и верой в Господа. И Господь нас постоянно испытывает! Шлет одно испытание за другим.
Я снял фуражку и неловко перекрестился:
— Царствие Небесное господину сотнику! — вспомнилось, как мама говорила так, когда умер отец ее подруги.
— Аминь, — поддержал Аверин. — Что это вы, поручик? Опять за свое? Всё никак успокоиться не можете?
— Да какой успокоиться?! Я с каждым днем только злее становлюсь! — воскликнул Зиновиев. — Теряю человеческую сущность.
— Война, господа, — добавил прапорщик Веселов. — Тетка злая, не разбирает кто перед ней. Всех одной косой под корень. Кто знает, сколько каждому из нас отведено. Но наше дело правое, мы победим. С нами Бог!
Я невольно притих. Если с Авериным таких бесед удавалось избегать, то здесь, в палатке, офицеры высказывались по полной. Я увидел скорый стол с початыми бутылками водки, скудную закуску и понял, что поминки по сотнику Христосову, явно затянулись.
Чтобы как-то разрядить обстановку и перевести мысли присутствующих в более оптимистичное русло, я спросил:
— Так, о чем, господа, вы спорили? — Я сглотнул, в миг пересохшее горло. — Что там вас интересовало про аэропланы?
Присутствующие будто ждали этого вопроса. Лица их вновь засияли озорными улыбками:
— Михаил Степанович! Вы, как человек знающий аэроплан не по почтовым карточкам, — начал было Ордовский и, заметив мой удивленный взгляд, добавил. — Не удивляйтесь, новости среди нашего брата распространяются с завидной быстротой. Так вот нам всем интересно насколько времени хватит лета аэроплана, если, скажем, вдруг закончится топливо или же топливный бак будет иметь течь?
Вопрос, к счастью, не застал меня врасплох. В пионерские годы я с удовольствием занимался в кружке юного техника и немного разбирался в моделях самолетов, сделанных мною по рисункам, на которых были изображены оригиналы.
— Если вы, господа, имеете в виду кукуруз… — начал было я оживленно, но тут меня словно молнией пронзило. Какой кукурузник! Первая четверть двадцатого века! Никто из присутствующих слова то такого сроду не слышал. Мне оставалось лишь громко закашляться, чтобы отвлечь внимание присутствующих. К моей внутренней радости, кашель сделал свое дело. Никто не зациклился на слове, высказанном мною по неосторожности.
— Простите, господа, — сказал я откашлявшись. — Так вот, та модель аэроплана, из которой чудесным образом меня спас урядник Казимиров, учитывая конструкцию крыльев и вес самого летательного аппарата, сможет пролететь, точнее парить, пикируя к земле без топлива, примерно верст шесть-семь.