— Это Харлампий подал условный знак, — пояснил Аверин, видя, как я вздрогнул. — Казаки с детства учатся подражать звукам животных.
Мы остановились. Небо серело, на горизонте появилась первая оранжево-желтая полоса. Ночь постепенно уступала место утру. Где-то справа, в неизвестном мне колючем кустарнике, послышалась возня. Таинственный зверь пыхтел, и фыркал довольно громко. Над головой пролетела, ухнув, степная сова. Степь оживала.
— Смотрите, — вдруг произнес Аверин, указывая рукой в сторону.
Я машинально посмотрел в том направлении, куда показывал подпоручик. В верстах пяти, сквозь предрассветную дымку, виднелось малое селение. От нескольких домов в воздух подымался густой, белесый дым.
— Не похоже на печной дым, — заметил я, вспоминая бабушкину деревню.
— Станица впереди, — выдохнув произнес Харлампий. Он внезапно появился рядом. Серьезен. Собран. — Судя по всему красные уже там побывали. Хаты запалили. Нужно бы проверить.
— Хорошо, — отозвался Аверин — Только по- тихому. Кто знает может там засада.
— Комар носа не подточит, ваш бродь, — жестким голосом ответил Харлампий.
— Тогда так, — скомандовал Аверин. — Ты с половиной казаков заходишь по правому флангу, мы же с господином прапорщиком и остальной половиной, зайдем слева. Если что, то создадим эффект неожиданности.
— Слухаю, — отрапортовал Харлампий, и подал знак своим казакам. От группы тут же отделились пять верховых, и следуя за урядником ушли направо.
Аверин махнул рукой оставшимся, и мы выдвинулись к станице по левому флангу. Чем ближе подходили мы, тем отчетливее чувствовался запах гари. Кони недовольно фыркали и то и дело сбивались с шага. Казаки негромко покрикивали на своих четвероногих друзей и те, будто понимая, вновь переходили на четкий шаг. Группа, которую вел урядник Казимиров была нам видна ясно. Они уже входили в станицу. Нам оставалось еще метров двести. Можно было различить дома, кое- где окаймленные заборами и огородами. Меня поразило то, что несмотря на утренний час, не слышно было ни лая собак, ни, привычного для сельской местности, мычания коров. Вообще ничего не было слышно. В середине станицы, над крышами домов возвышалась церковь. Несмотря на пасмурное небо, купол отливал золотом, отчего церковь выглядела довольно величественно. С соседнего от церкви дома, почти вертикально вверх, подымался беловато-серый дым. Еще несколько таких домов, точнее то, что от них осталось, были разбросаны по разным сторонам станицы. Вот и край, как говорили казаки, по -нашему въезд в станицу. Аверин сделал знак рукой, и мы остановились. Два казака подъехали к нему.
— Разведайте что там и как, — распорядился подпоручик. — Только тихо.
Казаки, пустили коней быстрым шагом и вскоре скрылись за соседним домом.
— Сдается мне, господин прапорщик, — произнес Аверин. — Что красные здесь славно погуляли.
— Как это погуляли? — спросил я вдруг осипшим голосом. — Что именно вас смущает? — поинтересовался я.
— Вы слышите хоть какой-то звук, напоминающий что-то живое?
Я замолчал, прислушиваясь. Ничего. Действительно вокруг стояла зловещая тишина. Я пожал плечами.
— Вот и я ничего не слышу. Что довольно странно. Очень не хочу, чтобы мои опасения оправдались.
— Вы о чем, господин подпоручик? — спросил я.
Аверин не успел ответить. Казаки, посланные вперед, вернулись.
— Ваше благородие, вы должны это видеть, — произнес взволнованным голосом один из них. — Там, на майдане.
Не говоря ни слова Аверин толкнул коня пятками в бок и тот сорвался с места. Оба казака, пустив коней рысью, шли впереди, указывая дорогу. Пройдя одну улицу, мы вышли на широкую площадь.
— Это и есть, скорее всего майдан, — мелькнуло у меня в голове.
У небольшого строения, напоминающего административное здание в деревне, стояли Харлампий с пятью казаками. Они спешились, держа коней под уздцы. Стояли с непокрытыми головами. Мы тоже спешились и быстрым шагом подошли к стоящим. То, что я увидел, повергло меня в шок. Я стоял, как вкопанный, язык, будто сковало льдом. Рука машинально потянулась к фуражке. Я сжал ее до боли в суставах руки. Перед нами лежали изрубленные и изуродованные тела женщин, стариков, детей. На многих женщинах не было одежды. Тела их изрешечены пулями.
— Сатанинское отродье, — выругался Харлампий. Его голос дрожал, глаза были влажными, — Попадись мне под руку, ни один живым не уйдет.
Вопросы были неуместными. Да и не мог я что-либо сказать. Ненависть была мне ранее не знакома. Нелюбовь да. Но ненавидеть я считал, могут только не здоровые психически люди. Сейчас же это чувство рождалось во мне. И чем дольше я смотрел на лежащие передо мной изуродованные тела, тем больше росло во мне желание сделать то же самое с тем, кто убил этих ни в чем не повинных людей. Гражданских. Ни одного военного я не видел. Прислушался к себе. И вздрогнул. Я ненавидел в этот момент все, что раньше, в той жизни, считал идеалом.
— Никого в живых не оставили, — произнес наконец урядник Казимиров. — Обошли все дворы. Собаки постреляны, скотину угнали.
— За что так- то? — вырвалось вдруг у меня.
Харлампий взглянул исподлобья на меня и ответил, будто выдавливая каждое слово:
— Хлеб забрали, пшеницу. Станичники, знамо дело, отдавать не хотели. За то и поплатились жизнью. Все. Никого не пожалели.
— Гады! — произнес я в сердцах, глядя на тело девочки, лет семи, с глубокими рубленными ранами.
— Господин прапорщик, — заметил Аверин. — Держите себя в руках. Не поддавайтесь эмоциям.
— Слушаюсь, господин подпоручик, — отозвался я. -Но как же здесь без эмоций?
— Мы на войне, Михаил Степанович — пора привыкнуть.
— Разве можно к такому привыкнуть, ваше благородие? — спросил один из казаков, что был моложе остальных.
— К такому, — Аверин на секунду замолчал. — Нет. Но все наши эмоции нужно превращать в злость, чтобы бить эту красную сволочь до последнего!
Казаки посмотрели на своего командира. В их взглядах читалось уважение и одобрение.
— Ваше благородие, — произнес вдруг Харлампий. — Похоронить бы. Не гоже так бросать. Не по православному.
— Добре, Харлампий, — ответил Аверин. — Копать все вместе будем, но инструмент нужен.
— Мы с братцами, когда хаты осматривали, лопаты видели. Сейчас казаков пошлю, принесут.
Три казака побежали к ближайшим хатам и вскоре вернулись, неся несколько лопат. Копали по очереди, поделившись на две группы. Пока первая копала, другая могла отдохнуть. К полудню была выкопана довольно приличных размеров яма. Трупы убитых складывали в ряд, накрывая брезентом. Его тоже притащили казаки вместе с лопатами. Работали быстро, чтобы, если что, не быть застигнутыми красными врасплох. Оставалось еще несколько тел. Среди них было тело той маленькой девчушки. Я аккуратно взял его на руки. Посмотрел на ее личико. Совсем еще малышка. Красные закололи ее штыками, об этом свидетельствовали характерные раны на теле. Кровь запеклась, пропитав простенькое платьице. По лицу, наискось, шел ужасный шрам. Кусок кожи свисал с щеки. Я смотрел на этого ангелочка и все внутри меня дрожало. Я закусил нижнюю губу так, что с нее пошла кровь. Но я не чувствовал боли и не замечал, как кровь каплями стекает на мой подбородок. Несколько капель моей крови упало на личико девчушки. Лишь теперь я понял, что кровь капает с меня.
— Вот мы с тобой и одной крови, — прошептал я, опуская тело в яму, где уже лежали тела таких же убиенных ее станичников. — Можно сказать, что мы теперь породнились. Я обещаю, что отомщу за тебя и за всех тех, кто лежит здесь.
— О чем вы шепчете, господин прапорщик? — спросил Аверин
— Так, господин подпоручик, — ответил я. — Даю обещание, которое невозможно не сдержать. — Я замотал головой. — Это не красные сделали, это бандиты какие-то.
Харлампий недоуменно вскинулся, пристально посмотрел на меня и кивнул головой, соглашаясь.
Я поймал на себе молчаливые взгляды казаков. Они смотрели на меня точно также, как и на Аверина. Это был тот момент, когда я впервые заслужил уважение у этих хмурых природных воинов.
Могильный холм не насыпали, просто сравняли с уровнем земли. Казаки сбили из досок православный крест и установили на этой братской могиле. Харлампий прочел молитву и перекрестив могилу, перекрестился сам. Мы последовали его примеру.
— Так братцы, — произнес Аверин. — Приказ никто не отменял. Убиенным Царствие Небесное, нам же нужно найти логово тех зверей, что это сделали. По коням.
Мы впрыгнули в седла и пустив коней быстрым шагом, вскоре были уже далеко от станицы. Лишь струйка дыма, видневшаяся издалека, напоминала мне о той трагедии, что произошла в незнакомой мне станице.
Дальнейшая разведка благодаря четкому руководству подпоручика Аверина и умелым действиям урядника Казимирова, который в этой степи ориентировался, по всей видимости, как у себя дома, прошла более чем успешно. Мы сумели выявить сосредоточение сил красных, говоря по -другому, нашли логово зверя. Помимо этого, мы уже примерно знали количество врага и его оснащение. Без потерь, если не считать казака, подвернувшего ногу, мы вернулись в свой полк и уже на следующее утро мы с Авериным докладывали в штабе о проведенной разведке. По итогам проведенной нами разведывательной операции было решено выступить основными силами в степной поход, чтобы дать бой группировке красных. На согласование со штабом армии требовалось некоторое время, которое я проводил в обществе то Аверина, то Зои. С Авериным мы поистине сдружились. Я узнал его не только как командира, но и как простого человека. Он, кстати, писал стихи и довольно неплохие. Основное время уходило на стрельбы и занятия по рубке шашкой. В чем я изрядно понаторел. С Зоей же мы проводили свободные вечера, прогуливаясь в окрестностях госпиталя. Наша взаимная любовь крепла с каждой встречей. Бывало захаживал я и к казакам. Харлампий с удовольствием угощал меня своей знаменитой шурпой, которую мог готовить не только из баранины, а из всего того зверя, что могли добыть казаки в степи. Я все больше убеждался в том, что никакой другой жизни у меня не было. Что я и есть Михаил Степанович Григорьев, рожденный в начале двадцатого века и состоящим на службе в Белой армии прапорщиком.