Всадники понеслись дальше. Кажется, их стало больше.Неумолимо они приближались ко мне.
— Нет! — вскрикнул я. — нет, нет, — голос перешел на бормотание. Я еще не мог принять происходящее.
Тачанка резко качнулась, отрезвляя, приводя в чувства. Раздались короткие возгласы. С разных сторон появились пешие красноармейцы. На их перекошенных лицах читалась радость победы. Резко вскрикнул дед и тут же затих. Его безжалостно стащили с тачанки и закололи штыками. Вокруг себя я видел острые жала металла, направленные в лицо, в живот. Школяр оправился быстрее меня и несколько раз выстрелил из револьвера, так и не успев ни в кого попасть, видимо от напряжения. Его смели, повалили, закололи. Так же поступили с тяжелораненым.
Настала и моя очередь. «Ну, и пусть!» — пронеслась мысль в голове, и я прикрыл глаза.
— Золотопогонник! Недобиток! Тащи его вниз! — налитые ненавистью глаза этой дикой толпы, смотрели на меня. Руки тянулись ко мне со всех сторон. Еще минута и меня ждала бы та же участь, что и бедного гимназиста, и старика.
Страха не было. Ощущение брезгливости и призрения. Я закрыл глаза, пытаясь произнести молитву, ту, которой меня научила в детстве мама.
«Отец наш Небесный…» — прошептал я про себя.
— Офицера живым! — крикнул вдруг властный голос.
Я медленно открыл глаза, осознавая, что еще цел. Мельком заметил, как один из солдат резко поднял винтовку и в следующий момент я почувствовал тяжелый удар прикладом в лицо.
— Твою ж ма… — последнее, что я услышал, и голос мне показался вроде бы знакомым.
Дальше темнота.
Глава 17
«Темнота. Словно я попал в иной мир. Ни звука, ни света, ни-че-го. Будто стерли реальность. Но если я размышляю, значит жив?! Или нет? Тело тяжелое, будто свинцом залили его по самое горло. Говорить невозможно. Голос куда-то делся. Словно сковали его цепями. Стоп. А может быть я в той церкви? Там было так же темно и тихо. Может и не было ничего. Ни самолета, ни Аверина с казаками, ни Харлампия. Может причудилось все? Сейчас открою глаза и вновь увижу родителей, деда. Зою увижу. Стоп. Зою?! Значит это все был не сон? Зоя! Где ты, Зоя!»
— И кто здесь у нас такой? — сквозь темноту и эту звенящую тишину, ко мне прорвался вкрадчивый голос. Я не сразу понял, что ко мне обращаются. Прислушался к интонации. Живой? Показалось, что услышал демонический тихий смешок. Что ж, ангелы бывают не только добрые. Я приготовился к самому худшему, и попытался открыть глаза.
Как не старался, веки не разлеплялись. Тяжёлые, неподвластные, в этот момент они казались мне, что существуют отдельно от меня.
— Зоя, говоришь?! И кто у нас Зоя? Не припомню, что-то! — голос становился отчетливее, интонация более знакомой. Образ его обладателя, как мозаика складывался в голове.
Обдало мокрым. По всей видимости окатили водой. От неожиданности я вздрогнул. Закашлялся. Сплюнул. Дыхание перехватило. Хоть вода показалась и тёплой, стало не приятно. Резанул острый запах застоявшейся, тухлой жидкости и почему — то железа. Сразу осенило: кровь. Так только она может пахнуть. За последнее время привык к запаху и мог уловить из тысячи других. Кровь, лошадиный пот и полынь — вот мой запах Гражданской войны.
Понял, что пахнет моей кровью. Тело ныло от боли. Попытался открыть глаза. Будто клеем слепленные. Лишь маленькие щелочки, как у тех китайцев. Лицо сильно саднило. Провел ладонью. Почувствовал, как вздувается кожа от знатного синяка. Зубы ломило. Ощупал скулу. Тихий стон слетел с губ. Попробовал сжать их, на зубах заскрежетало, будто мелкие камни. Превозмогая боль сплюнул на ладонь. Три сломанных зуба в кровянистой слюне. Стряхнул их вниз.
— Очнулся, — радостно сказал вкрадчивый знакомый голос. Кто же это? Кто?! В голове мешанина из образов. Мозаика из калейдоскопа. Закружили мысли хороводом до боли в висках, оставляя наедине с неразрешенной загадкой. С трудом разлепил веки, и увидел перед собой довольное лицо товарища Мая. «Обошлось», — пронеслось в голове, — «Всё сон?! Лишь страшный сон? Хорошо-то как! Но боль и кровь! Нет, все наяву!»
— Решай контру, товарищ комиссар! Нечего с ним возиться! Вон сколько наших положил. Или дай я обнулю, терпеть не могу золотопогонников! Ишь, как бешено глазами вращает! Того и гляди набросится. Видать из идейных!
— Нет уж, — зло усмехнулся Май, говоря кому — то за спину, не оборачиваясь и отмахиваясь, как от назойливой мухи. — Судить будем! Мы же не бандиты какие-то, чтобы просто расстреливать! Трибунал будет! Речь зачитаю!
— По мне так — сразу к стенке, — проворчал голос за спиной у комиссара. — За содеянное. За погоны! За то, что офицер! За взгляд этот бешеный!
— Плохой пример подаёте, товарищ командир Лаза для своих бойцов, — строгим голосом сказал Май. — Нам ещё светлое будущее строить. Никакого понимания! В партию вам надо вступать! В партию! А то командир и беспартийный! Непорядок!!!
Сухое лицо, потемневшее от грязи и пыли до черноты. Знакомые его черты, заостренные до нельзя, делали Мая похожим на хищника. В глазах, у этого товарища, появился незнакомый огонёк, которого до этого не замечал. Словно у бывшего чекиста интерес к жизни проснулся. Хотя, почему бывшего? «Комиссар!» Даже тут умудрился оказаться ко времени и чувствовалось, что ему очень нравится образ жизни в натянутой на плече кожаной куртке.
Не понял, как подняли на ноги. Чувствовал только зловонное, смешанное с перегаром, дыхание Мая. Слова его, которые он выплевал, подобно пулям из пулемёта, резали слух.
— Как же тебя, Мишка, во враги занесло? — шептал Май. А я слышал только: тата — та, тата — та. Девять патронов — короткая очередь — и все в цель. В меня, значит. — Мишка, дружок, мой родной! Как же я рад тебя видеть!
— А я… не рад! — Простонал я. Думал слова легче дадутся.
Комиссар Май радостно засмеялся. Загоготал, сатанински скалясь в лицо, потрепал по плечу.
— Ну, Мишка! Ну, даешь! Как же я рад, друг мой! Товарищ! — Май затряс меня за плечо, да так, что я чуть не упал. — Товарищ!!!
Не ожидавший такого услышать, я растерялся и сбился с шага — ноги заплетались. Едва не упал, если бы товарищ Май заботливо не поддержал. Я растерянно смотрел в его лицо, пытаясь уловить, что от меня хотят, но видел только хищную улыбку.
И радость.
Особенную радость. Такую, как радуется палач, когда ему приводят очередную жертву.
Бывший чекист был счастлив. Но не только от того, что видел меня, от повседневности, от войны и крови. Чувствовалось, что он, тут, как рыба в воде.
— Ну, что ты глазами хлопаешь?! Как малахольный какой-то! Ну, честное слово! Я без хохота на тебя смотреть не могу! Снимай скорее это недоразумение с золотыми погонами. Сейчас я тебе тельняшку выдам, а к вечеру и маузер перед строем вручу! За отличную проведенную операцию! Героя из тебя делать буду! Скажу разведчик наш, Мишка, помог полк беляков уничтожить! Сразу взвод дадут, а то и роту! Через месяц полком командовать будешь и «Знамя» на грудь первое получишь! Комполка Григорьев! Или, нет! Вслушайся только! Комдив Григорьев! Звучит!!! Эх, Мишка, братуха! Заживем! Такие дела начнем воротить! Ух! Мне помощник позарез нужен! Геройский!!! Ну такой, как ты, правильный. Понимающий! Преданный! За то, что я тебя сейчас спасу, за то, что я из тебя героя сделаю, ты же будешь мне предан, Мишка? Ведь так?
— Нет, — спокойно сказал я.
Товарищ Май поперхнулся воздухом и посмотрел на меня ошалелыми глазами.
— Нет?! Как «нет»?!
— Так и нет. И форму мою оставь в покое.
— Да ты… Да ты… — зачастил комиссар. — Да ты контуженный, Мишка! Вот оно, что! А я сразу не понял! Мишка, очнись! Приходи в себя! Ты разве не понимаешь? Мы же сейчас такие дела начнем творить — мир перевернем. Да мы первыми лицами станем в союзе республик. Хочешь, я тебе Армению подарю?! Да что там Армения! Я тебе Америку подарю! Мы же пламя революции по всему миру разнесем. Мы такими станем…короли, вожди и фюреры с рук есть начнут.
— Изыди сатана, — я перекрестился. И хмуро посмотрел на в миг остолбеневшего комиссара. — Не искушай меня дьявол.
Май неуверенно растянул губы в улыбке, не до конца веря в происходящее. Я был серьезен. И улыбка стала съезжать с его лица. В глазах мелькнул вопрос: «Ты сейчас серьезно? Серьезно?» Я отвернулся и сплюнул вязкую слюну. Давно хотел. Вкус крови во рту дурманил и без того разрывающееся сознание. Скорее бы всё закончилось. Перед глазами стояли образы: улыбающегося подпоручика Аверина, добродушного казака Харлампия, скромной и любимой Зои. Все они с каждой секундой отдалялись от меня. А я не хотел. Не хотел их потерять.
Комиссар, хмыкнув, сдвинул буденовку на затылок, разом теряя ко мне интерес.
Вот так одним росчерком руки, я поставил на себе крест. Ну, и пусть. А погоны не сниму. Сроднился с мундиром. Мой он.
— Ну, и дурак, ты, Мишка, — как-то спокойно и буднично сказал новый комиссар. — Дураком был, дураком и помрешь. Этот мир не для тебя. Не увидел ты перспектив. Недалекий!
— И не для тебя! — хмуро сказал я.
Май рассмеялся. Похлопал меня по плечу, но теперь не дружески, а так, что спотыкался при каждом разе.
— Нет, Мишка. Я, в отличии от тебя, тут останусь. Заживу! Поверь на слово. — Потом повернулся назад и свистнул.
-Эй! — Комиссар снова громко свистнул явно, чтобы кто-то обратил на него внимание. — Товарищ Лаза! Подь сюда! — И он поманил к себе красного командира. Тот, не теряя достоинства, важно и медленно, в вразвалочку подошел к нам, с хрустом надкусывая белое яблочко.
— Че?
— Товарищ Лаза, — сказал комиссар, укоризненно качая головой. — Не «че», а явился по-вашему приказанию и честь отдал.
— Хватит, — сказал угрюмо товарищ Лаза. — Накозырялся. Ты бы бросал свои буржуазные замашки, товарищ комиссар, а то сам знаешь… — Красный командир многозначительно замолчал.
— А то, что? — заулыбался товарищ Май, явно подначивая.
— А ничего, — грубо оборвал его Лаза и досадливо размахнувшись, выбросил яблоко в канаву. — Я комполка! А ты при мне! Меня между прочим солдаты выбирали! А тебя кто?!