– Я умею кататься на коньках. Этого достаточно.
– Я как-нибудь тебя научу, – говорю я. – Сноуборд – это круто.
Пейсли открывает дверь переднего пассажирского сиденья и садится в машину рядом со мной.
– Скорее я сама научусь, – говорит она, бросив на меня веселый взгляд. – Сам знаешь… «Ты будешь заниматься своими делами, а я – своими».
– Ладно, как знаешь, – я включаю подогрев сидений, завожу двигатель и выезжаю с подъездной дорожки. – А я тайком сниму, как ты это делаешь.
– О, как мило. Сталкер.
– О, как мило. Компромат.
Она громко смеется:
– И для чего же именно?
– Кто знает. Когда-нибудь пригодится.
– Непременно.
Я усмехаюсь.
– Какую музыку ты слушаешь?
– Саймона и Гарфанкела, – сразу же отвечает она.
– Ясно. А что еще?
– Хм, дай-ка подумать… – с задумчивым выражением лица Пейсли просовывает кончик языка между губами. Я чувствую, что лучшая часть моего тела реагирует пульсацией. Пейсли отводит взгляд от дороги и смотрит на меня. – Я обожаю олдскул, например, Jackson 5. А еще Wham! О, и у Katrina and the Waves тоже есть классные песни.
– «I’m walking on sunshiiine».
– Уо-о-о, – подхватывает Пейсли. Она смеется. – А ты?
Я киваю на бардачок:
– Открой.
Когда она выполняет мою просьбу и ей в руки падает диск, она удивленно смеется.
– «Лучшее от Дисней»? – она поднимает брови. – Ты что, издеваешься?
Я смеюсь:
– Почему? Дисней – это круто.
– Ясное дело, – отвечает она, раскрывает коробку и вставляет диск. Начинается «A Whole New World» Аладдина. – По тебе не скажешь, что тебе нравится Дисней.
– Нет? А что, по-твоему, мне должно нравиться?
– Не знаю, – она улыбается. – Гангстерский рэп?
Теперь уже я громко смеюсь.
– Гангстерский рэп? А, ясно. Понятно. Ты застукала меня в мешковатых штанах, бандане и фальшивых золотых цепях.
– Не забудь про огромные перстни с блестящими долларами!
– Ну, и кто теперь сталкер, а?
Пейсли откидывается на спинку сиденья, заливаясь смехом. Этот милый звук заполняет весь автомобиль. В ответ на это по животу разливается теплое чувство.
Успокоившись, она весело поднимает коробку от диска.
– Нет, серьезно. Кто сейчас вообще слушает диски? У тебя что, нет Spotify? – она кивает подбородком в сторону радио. – У тебя есть разъем под телефон?
– Есть. Но мне больше нравятся диски, – мы выезжаем из горного массива, и я поворачиваю направо, к центру. – Они долговечные. В смысле, через пятьдесят лет ты, наверное, вряд ли сможешь отыскать песню, которая раньше была у тебя в плейлисте. Но с компакт-диском можно сказать: «Ой, минуточку, а ведь эта песня была на альбоме «Лучшее из…».
Пейсли смотрит на меня какое-то время, прежде чем на ее лице появляется слабая улыбка, которую нельзя никак истолковать.
– Я тебя недооценила.
Я бросаю на нее быстрый взгляд:
– Ты говоришь это уже второй раз. Может быть, не стоит никого оценивать, не узнав его поближе.
Кажется, я застал ее врасплох. Ее губы слегка приоткрываются, как будто она хочет что-то сказать, но затем снова закрываются. Прежде чем она успевает сделать еще одну попытку, я меняю тему:
– Где именно тебя высадить?
Взгляд Пейсли переходит от меня обратно на дорогу. У нее удивленный вид, как будто она даже не заметила, что мы уже покинули горную местность.
– Вон там, – говорит она. – Возле гостиницы.
Я останавливаюсь перед гостиницей, которую раньше навещал почти каждый день. Когда Ариа с Уайеттом еще были вместе. До того, как мой лучший друг изменил ей на шумной вечеринке после катания на лыжах. Полный идиот.
Щелчок ремня безопасности выводит меня из задумчивости.
– Ладно, спасибо, – бормочет Пейсли, убирая коробку с компакт-диском обратно в бардачок и зачесывая светлые волосы за слегка оттопыренные уши. – Тогда до завтра.
– Да. До завтра.
Она выходит из машины и быстро огибает ее. Я не могу не думать о Бэймаксе, глядя на то, как она шагает по улице в своем белом пуховике.
Черт. Почему я не могу перестать так глупо лыбиться? Я щипаю себя за переносицу, мотаю головой и разворачиваю машину быстрее, чем следовало бы в такую погоду. Снег взметается вверх, и в зеркале заднего вида на дороге появляются следы от шин.
Пейсли – фигуристка. Я уже много лет держусь подальше от таких девушек. Они вызывают во мне мрачные мысли, которые преследуют меня во сне и не дают уснуть. Из-за них я слышу крики, которые больше всего на свете хотел бы забыть навсегда. Они превращают меня обратно в несчастного мальчишку, который часами прячется в углу и хочет просто раствориться.
Я набираю воздух в легкие. Какая бы часть меня ни решила, что меня привлекает Пейсли… Теперь с этим покончено. Мои внутренние демоны не должны получить ни малейшего шанса. А я даю им этот шанс каждую секунду, которую провожу с Пейсли.
С этого момента я буду осторожнее.
Время кофеПейсли
Красная кожа скрипит, когда я опускаюсь на диван. Кейт бросает на меня взгляд через плечо, наливая кофе в синюю чашку в горошек невысокому мужчине с усами в клетчатой фланелевой рубашке. Из музыкального автомата доносится хриплый голос Джеймса Артура, поющий о своей несчастной любви.
– Пейсли, – приветствует она меня с теплой улыбкой. Свободной рукой она заправляет за ухо выбившуюся прядь волос и подходит ко мне. – Как я рада тебя видеть. Кофе?
– Непременно, – отвечаю я, киваю задумчиво и дышу на руки, чтобы вернуть чувствительность онемевшим пальцам. – Мы точно в Аспене, а не где-нибудь в… я не знаю… в Сибири?
Кейт смеется. Ее цветочный фартук развевается, когда она поворачивается и достает из-за прилавка разноцветную чашку.
– Тебе нужны перчатки потеплее, – говорит она, многозначительно кивая на мои тонкие шерстяные перчатки, купленные в прошлом году в магазине за 99 центов. Когда-то они были красными, но сейчас ткань настолько выстиралась, что ее можно принять за нежно-розовый цвет. – Еще неделя в таких тряпочках – и ты придешь сюда уже без рук.
– Наверное, ты права… – с благодарной улыбкой я принимаю чашку с уже налитым кофе. Я сразу же ощущаю приятное покалывание в нервных окончаниях, когда по мне распространяется тепло. Сделав глоток, я не могу сдержать довольного вздоха.
– Я надеялась встретить Гвен, – говорю я. Кейт тем временем раскладывает пончики и кексы в стеклянной витрине на прилавке. – Я не могу дозвониться до нее со вчерашней тренировки, – я поднимаю свой смартфон и хмурюсь. – У нее отключен мобильный.
Взгляд Кейт на мгновение устремляется к потолку, после чего она возвращает свое внимание к кексам. Внезапно ее челюсть напрягается, а губы складываются в тонкую линию.
– Я не знаю, спустится ли она, – говорит Кейт. На мгновение она замирает, но в конце концов вздыхает, закрывает крышку витрины и пальцами разглаживает борозды на лбу. – Гвен…
Не успевает она закончить фразу, как в этот момент через заднюю дверь врывается Гвен.
– С добрым утречком!
Ее густые волнистые волосы развеваются в воздухе, а правая сторона шерстяного джемпера свободного кроя почти сползает на плечо, когда она тянется за маффином. Она целует маму в щеку, а затем ее глаза находят меня.
– Пейсли, привет! – сияет Гвен. Похоже, ее вчерашнее мрачное настроение улетучилось. Она с размаху плюхается на сиденье напротив меня, откусывает кусочек маффина и запивает его глотком моего кофе. – Как здорово, что ты здесь! Поехали в зал вместе?
Я хмурюсь:
– У тебя все хорошо?
– Конечно, – чавкает она. – А что?
– Твой телефон, – говорю я, показывая на свой. – Со вчерашнего дня не могу до тебя дозвониться. Я уж думала… – я нерешительно опускаю взгляд к своей чашке и царапаю шершавую выемку на керамике. – Я думала, ты отвезешь меня к Винтерботтомам.
– Вот блин, – Гвен хотела было откусить еще кусочек маффина. Вместо этого она замирает и распахивает глаза. Несколько темных крошек падают из уголка ее рта на стол. Она откладывает кекс в сторону и виновато смотрит на меня. – Черт, Пейсли. Я совсем забыла! Вот беда. Как мне загладить свою вину?
– Уже все нормально, – отвечаю я, махнув рукой и радуясь, что у нее, видимо, вчера просто выдался плохой день. – Просто я очень удивилась. Но, раз уж мы заговорили… – я оглядываюсь по сторонам, затем наклоняюсь к Гвен и шепчу: – Могла бы меня заранее предупредить, что под Винтерботтомами ты имела в виду Нокса.
– А я что, не сказала? – ее голос звучит удивленно, что никак не вяжется с озорной ухмылкой на лице. Без лишних слов она берет свой маффин, откусывает и пожимает плечами. – Наверно, из головы вылетело.
– Ну конечно.
– Как все прошло? – спрашивает она. – Устроилась?
– Да. Но…
Гвен перестает жевать:
– Что?
– Есть одно «но».
– Ты с ним переспала, – у нее отвисает челюсть, и мне, к сожалению, приходится глядеть на очень неаппетитный маффин у нее во рту. – С ума сойти! И как все прошло? – она опирается локтями на круглый стол и наклоняется вперед. – Как тебе он? Снял он бирочку с твоей баночки? Говорят, он часто такое делает со своими домработ…
– Стой! – перебиваю я ее, с трудом сдерживая желание заткнуть уши и пропеть во весь голос песню из «Пчелки Майи», чтобы прогнать эти образы из головы. – Мы… Фу, Господи, нет, – срочно подумать о чем-нибудь другом. Быстрее. «И эта пчелка, о которой говорю…» – Ничего не было. Ничего. Niente. И ничего не будет. Ясно?
Гвен пожимает плечами:
– Как скажешь. Тогда какое «но»?
– Мне придется жить у них, – отвечаю я и корчу гримасу. – Не в доме с туристами, а с ним!
Моя новая подруга моргает. Потом еще раз.
– Не вижу проблемы.
– Серьезно?
– Да. Сама послушай, я повторю за тебя: ты будешь жить у Нокса. Конечно, парень сам по себе ходячая проблема, но, мамочки, это же бесплатная возможность видеть его без футболки в любое время! – ее взгляд становится мечтательным. – Или без штанов.