Глядя на звезды, я снова думаю о Пейсли. О том, как округлились ее глаза, когда она пролила кофе на мои штаны, а затем изо всех сил старалась мне показать свой характер. Я задумчиво стягиваю с рук перчатки и запускаю пальцы в снег, не отрывая взгляда от звезд.
Сегодня у Пейсли первый рабочий день в отеле. Отец показывал ей туристическую зону, поэтому я до сих пор с ней не пересекался. А потом сам ушел сюда, как раз перед тем, как она закончила работу. Не знаю, как все сложится в ближайшее время, когда мы будем жить под одной крышей. Будет сложно ее избегать. В первую очередь потому, что я не знаю, точно ли мне это нужно. Разум кричит, что я должен ее игнорировать, чтобы защитить себя. «Никаких фигуристок, Нокс. Никаких фигуристок». Но сердце отчаянно пытается убедить меня в обратном. По нему разливается странное тепло, когда я думаю о ее нежных чертах лица. О том, как она поднимает свой острый подбородок каждый раз, когда хочет заявить о себе.
Я выдыхаю задержанный воздух и поднимаюсь. Нет смысла сидеть тут дальше. Рано или поздно Уайетт вместе с остальными начнут выяснять, куда я делся, и тогда мне придется им объяснять, почему я катался на хафпайпе один, в полной темноте.
Чем ближе я к отелю, тем громче становится музыка. За большими окнами я вижу толпу людей, половину из которых я даже не знаю. Большинство гостей вечеринки – туристы. Я провожу рукой по волосам, стряхивая с них снег. Если папа узнает, что я катался без шлема, он меня убьет.
Уайетт сидит в джакузи с девушкой, которую притащила его сестра. Свет от пола подчеркивает его разгоряченные щеки. Он раскинул руки в стороны и перебирает пряди брюнетки. Готов поспорить на свой сноуборд, что сегодня он затащит ее в постель. Уайетт всегда был экстравертом и часто отрывался на вечеринках, но с тех пор, как между ним и Арией все закончилось, он стал вести себя как настоящий нимфоман. Не знаю, пытается ли он забыть ее. Мы не обсуждаем наши чувства.
Я решаю обойти дом и пройти через гараж, чтобы не привлекать к себе внимания. Вылезая из снаряжения для сноуборда и стаскивая с ног ботинки, я молюсь, чтобы Пейсли уже была в своей комнате, и чтобы мне не пришлось ее видеть до конца вечера. Я мысленно проклинаю себя за то, что не отговорил отца брать ее на работу. Не знаю, что на меня нашло. В тот момент мною опять овладело то самое чувство теплоты в животе. Моя голова, по-видимому, находилась в режиме ожидания.
Из гостиной доносятся крики. Похоже, народ кого-то подбадривает. Я ненадолго задумываюсь о том, сколько мне сегодня можно выпить, чтобы выбросить Пейсли из головы и при этом оставить силы на завтрашнюю тренировку, когда закрываю за собой дверь и вижу источник шума: Камила, сестра Уайетта, стоит на нашем бильярдном столе и танцует стриптиз. Парни, больше половины из которых, скорее всего, женаты, суют ей долларовые купюры. Она принимает их с соблазнительной улыбкой.
– Мне, конечно, все равно… – внезапно слышу я голос рядом с собой.
Когда я понимаю, что это Пейсли, я вздрагиваю. Хорошо, что в этот момент бас в песне достигает своего пика, и мою реакцию можно списать на музыку.
Она с отвращением и жалостью смотрит, как Камила снимает джинсовую юбку.
– Разве ее нельзя остановить? Наверняка, она уже даже не понимает, что делает.
У Пейсли в руках поднос с пустыми стаканами и чем-то непонятным. Кажется, это стопка бумажных полотенец, пропитанных… рвотой? О, Боже, так оно и есть. Она и правда несет на подносе остатки чьей-то рвоты. Ее светлый пучок волос растрепан, несколько прядей выбились и упали на лицо. У нее усталый вид. Под глазами залегли темные тени.
– Камила отлично понимает, что делает, – отвечаю я, не сводя взгляда с младшей сестры Уайетта.
– А-а, – Пейсли морщит нос. – И зачем?
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Ради внимания. Или денег.
– Ради денег? – недоверчиво повторяет Пейсли. – Она же из Аспена. У ее родителей наверняка куча бабла.
– У Камилы и Уайетта больше нет родителей, – говорю я, не подумав, и тут же ругаю себя за это. Эта информация не касается Пейсли.
Ее глаза округляются, когда ее взгляд переходит с танцующей Камилы на панорамные окна, за которыми Уайетт как раз вылезает из джакузи.
– Что случилось? – спрашивает она тихонько.
Я некоторое время раздумываю, стоит ли отвечать Пейсли, но потом решаю рассказать, ведь она все равно все узнает от Гвен.
– Их отец погиб под лавиной во время похода в Аспенское нагорье. А мама несколько лет назад умерла от рака шейки матки.
– Господи, – уголком глаза я замечаю, как на руках Пейсли встают дыбом тонкие волоски. – Это ужасно, – она смотрит на меня. – А где они живут?
Я отвечаю не сразу. Некоторое время наблюдаю, как Камила играет лямкой бюстгальтера, чтобы выманить из карманов туристов еще больше долларов. Парни производят впечатление голодных гиен, перед которыми стоит сочная антилопа, и долго не раздумывают. Уайетт с полотенцем на поясе распахивает панорамное окно, девушка не отходит от него ни на шаг. Он бросает быстрый взгляд на сестру, затем отворачивается с безучастным выражением лица и тянется за стаканом виски. Он перестал указывать Камиле, что делать, много лет назад.
– В родительском доме, – наконец отвечаю я, но затем решаю сменить тему. Я киваю на поднос в ее руках. – Тебе недостаточно кофе?
Пейсли выглядит растерянной. Она переводит взгляд с Камилы на поднос и хмурится:
– В смысле?
Я усмехаюсь:
– Ты что, собираешься закидать меня салфетками со рвотой?
Похоже, Пейсли наконец-то понимает мой намек, потому что ее челюсть сжимается. Она сверкает на меня глазами:
– Я хочу сохранить работу. Вот и все.
– Омерзительная работа, ничего не скажешь, – бормочу я.
Пейсли фыркает:
– Это ты во всем виноват. Если бы ты не устраивал вечеринки, то…
– То моя жизнь была бы довольно скучной.
– Нет, – шипит она. – Тогда был бы хоть какой-то шанс, что мы смогли бы ужиться под одной крышей.
Я делаю равнодушное лицо:
– Кто сказал, что я хочу жить с тобой под одной крышей?
Она резко втягивает ртом воздух. И я должен признать, что снова чувствую тот же неприятный укол, как и в прошлый раз, когда я причинил ей боль. Но если я не могу выкинуть ее из головы, может быть, мое паршивое поведение поможет мне от нее дистанцироваться.
Пейсли берет себя в руки быстрее, чем ожидалось. Она раздувает ноздри и отворачивается от меня, чтобы поставить на поднос еще несколько пустых стаканов.
– Ты избалован, Нокс. Прячешься в своем мире, где ты звезда сноуборда и все у твоих ног. Устраиваешь вечеринку за вечеринкой и напиваешься до потери сознания, – она хмыкает и качает головой. – И это притом, что ты спортсмен. По тому, как ты себя ведешь, можно подумать, что тебе на все наплевать. Тебе плевать на окружающих, – она смотрит на меня, потом на стакан, который я наполовину наполняю водкой. – Тебе плевать на себя, – теперь она щурится. – В какую игру ты играешь, чтобы отгородиться от реальности? Знаешь, Нокс, так ты ничего не добьешься. Ни в спорте, ни в жизни. Но ты давай, продолжай. Напивайся каждый вечер и отталкивай людей, которые тебе ничего не сделали. Не сомневаюсь, так ты далеко пойдешь.
Меня пробирает дрожь. Ее слова невольно меня задевают, потому что… Пейсли попадает прямо в точку. Она словно поднесла мне зеркало и показала мою душу. Еще никто и никогда так открыто не заявлял мне в лицо, что у меня не в порядке с нервами.
Сомневаюсь, что кто-то, кроме нее и Уайетта, когда-либо это понимал.
Именно это меня и пугает. Я не хочу, чтобы кто-то увидел, что скрывается за моим фасадом. Не хочу, чтобы стало известно, насколько я разбит внутри. Я хочу, чтобы все продолжали думать, что я веду беззаботную жизнь. Нокс, сноубордист. Нокс, знаменитый парень из Аспена. Нокс, у которого нет ни забот, ни проблем.
Я на виду у всех. Это значит, что любая мелочь, на которую может наброситься пресса, будет немедленно предана огласке. Одна мысль о том, что мое прошлое и неустойчивая психика могут быть у всех на устах, заставляет все мое тело напрячься. Я чувствую, как подкатывает тошнота.
В поле моего зрения попадает Уайетт. На нем по-прежнему только полотенце, а глаза затянуты хмельной пеленой.
Он недоверчиво усмехается и тычет рукой в Пейсли, которая одной рукой балансирует подносом, а другой держит тряпку, которой вытирает пятно на тумбочке:
– Она и правда тут.
– Да, – отвечаю я. Мой голос звучит печальнее, чем я предполагал, но после заявления Пейсли я не могу совладать со своим настроением. – Я же говорила тебе, что она – наша новая домработница.
– Да, но… – Уайетт икает. Девушка рядом с ним хихикает, как будто считает это милым. Не понимаю, как Уайетту, даже в самом пьяном состоянии, удается очаровывать девушек. – Я подумал, что ты передумаешь и уволишь ее.
Пейсли прислушивается к нам. Она расправляет плечи и кладет тряпку на поднос, а затем поворачивается к Уайетту. В ее глазах я вижу панику.
– Уволишь? Из-за… Из-за кофе?
– Не-е, – Уайетт небрежно машет рукой. – Из-за того, что ты в «АйСкейт». Нокс вообще-то не нанимает фигуристок.
На краткий миг мое сердце замирает. Мне одновременно жарко и холодно. Я слышу, как кровь шумит в ушах.
Пейсли переводит взгляд с него на меня и обратно:
– Почему это?
– Уайетт, – предупреждаю я. – Заткни пасть.
Он встречается со мной взглядом, и, кажется, его мысли проясняются. По крайней мере, он осознает, что только что сказал, потому что на его лице написано сожаление.
– Вот черт, – говорит он, потирая лоб, а затем оборачивается к девушке, стоящей рядом с ним. – Пойдем наверх, хорошо? Я хочу избавиться от этого полотенца.
Девушка снова хихикает и кивает. Она впивается пальцами в его руку, Уайетт бросает на меня еще один извиняющийся взгляд, и они вдвоем исчезают в направлении лестницы. Я некоторое время смотрю им вслед, потому что чувствую на себе взгляд Пейсли. Когда я больше не могу его игнорировать, я ставлю нетронутый стакан с водкой обратно на буфет и вытираю влажные руки о штаны.