Его лицо искажается, как будто я ударила его по лицу, но в кои-то веки мне плевать на его боль. Я слишком зла.
– После этого я не смогла отдохнуть, мне пришлось спускаться с тобой по трассе на тандемном сноуборде и снова выходить на лед, несмотря на трясущиеся от усталости ноги, затекшие конечности и ноющие мышцы. И вот я приехала сюда, но не для того, чтобы наконец-то завалиться в постель, а чтобы присматривать за туристами и убирать за ними, да, Нокс, как Золушка, ты прав, гордись собой. Я вымоталась, хотела всего лишь поспать, а тут прихожу и оказываюсь в самом разгаре твоей вечеринки в честь сноса здания или оргии, называй как хочешь, и даже не пытайся не согласиться, потому что это и есть вечеринка по случаю сноса здания. Вы установили канатную дорогу, Нокс, канатную дорогу!
У меня сбилось дыхание, так быстро говорила. Нокс возится с завязками своих плавательных шорт. Рост у него не меньше метра девяноста, торс широкий, загорелый и крепкий, он похож на Джейкоба Блэка из второй части «Сумерек», которого так и хочется съесть, но сейчас он напоминает маленького побитого мальчишку.
Нокс открывает рот, чтобы что-то сказать, но я в такой ярости, что не даю ему этого сделать.
– Я не понимаю, Нокс, – я то поднимаю, то опускаю рукава своего шерстяного свитера. Огонь греет мою кожу. – Твой отец платит мне за заботу о туристической зоне и вашем отеле, включая тебя, но я здесь не для того, чтобы играть в няньку и убирать после твоих вечеринок, чтобы папочка ничего не заметил. Больше я этим не занимаюсь. Завтра утром у тебя тренировка, Нокс, как и у меня. Может, ты и не рад такой жизни звезды сноубординга, но тогда будь мужчиной и посмотри правде в глаза. Скажи, что ты этого не хочешь, вместо того, чтобы с горем пополам продолжать и разочаровывать людей, которые в тебя верят. И вдобавок усложнять жизнь мне, хотя я лезу из кожи вон, чтобы как-то выжить. Так что мне плевать, будешь ли ты сейчас и дальше веселиться, плевать, если завтра твой отец вернется домой и увидит, до чего ты докатился. Меня это не волнует. Я иду спать, потому что устала, и, да, мне пора лечить бородавки, потому что уже одиннадцать часов, а я – Золушка, и это моя собственная новомодная история!
Нокс стоит и смотрит на меня, не говоря ни слова, и я не даю ему возможности что-то сказать. Я разворачиваюсь и пробираюсь мимо танцующих людей и длиннющей очереди к канатной дороге по лестнице наверх. Возле своей комнаты я останавливаюсь, потому что к двери приклеен листок – кажется, ковровым клеем. Возле своей комнаты я останавливаюсь, потому что к двери приклеен листок – кажется, ковровым клеем. На нем корявым почерком маркером написано: «Кто сюда войдет, станет голым землекопом на трассе нагорья». Подпись: Нокс.
Я искренне улыбаюсь. Улыбаюсь, даже когда злюсь. Я говорю себе, что улыбаюсь потому, что думаю, до чего абсурдна идея с ковровым клеем, ведь в этом доме нет ковров, но на самом деле я знаю, что это чушь.
Я улыбаюсь, потому что у Нокса есть этот странный талант – заставлять меня трепетать от счастья всего через несколько секунд после того, как он меня взбесит.
Хотелось бы мне сказать, что переезд в Аспен все изменил, но это было бы ложью. Это не Аспен изменил меня. Мы с Ноксом – это нечто особенное.
Мы встретились, и все изменилось.
Парень, который излечил мою душуПейсли
Меня будит тишина.
Обычно я как мумия в саркофаге: засыпаю только тогда, когда в комнате тихо, как в мышиной норке, и темно. Но Винтерботтомы не знают слова «тишина». Нокс обычно устраивает свои вечеринки, или к нему приходят люди, Уайетт и пара его подружек. А в те немногие дни, когда он остается один, в комнате под моей включается телевизор. Не тихий, приятный звук документального фильма, а какой-нибудь грохочущий боевик со стрельбой. Большую часть ночей в отеле я проклинала Нокса и тосковала по дням, когда могла просто заснуть, с берушами и ругательствами на устах.
А сейчас тихо. Вместо того чтобы наслаждаться покоем, мое сердце начинает бешено колотиться в груди, и я открываю глаза. Здесь тревожно тихо. Внезапно я пугаюсь, что что-то случилось. Может быть, кто-то вломился, и сейчас Нокс сидит внизу, прикованный к стулу, а какой-то парень в черной балаклаве приставил ему к голове пистолет и требует у него миллионы.
Так, стоп.
«Ты явно наслушалась боевиков Нокса, Пейсли Харрис».
Я роюсь в куче подушек и высовываю руку из-под одеяла из бобрового меха, чтобы достать мобильный телефон. Уже двадцать минут шестого. Я обожаю раннее утро, когда весь остальной мир спит, и я чувствую себя единственным человеком на этой планете. Когда все кажется нереальным, как во сне, туманным, сюрреалистичным, каким-то волшебным, как будто всех моих проблем и забот не существует, потому что есть только я. Я и мир.
Когда я сажусь, волосы, похожие на потрепанное птичье гнездо, падают мне на лицо. Зевнув, я протираю глаза, немного отодвигаю тяжелые шторы и наслаждаюсь панорамным видом ночного Аспенского нагорья. Снег идет, конечно же, идет, и каждый раз этот вид захватывает дух. Я собираюсь закрыть шторы и снова нырнуть в царство подушек, как вдруг в углу поля зрения что-то мелькает.
Это лунный свет, отражающийся от металлических светильников у бассейна. А в бассейне плавает Нокс. Совершенно один. Никого из шумных гостей больше не видно, а куча пивных банок, стаканчиков и прочего исчезла. Территория вокруг бассейна… чистая. Это меня раздражает даже больше, чем плавающий в бассейне Нокс. Я снова натягиваю на ноги толстые носки, обуваюсь в шлепанцы и направляюсь в гостиную Винтерботтомов. Здесь тоже все чисто. Даже в мешках для мусора пусто. Канатная дорога исчезла. Я осматриваю место на балюстраде, где был вмонтирован кронштейн, и с трудом различаю отверстия. Их заделали и закрасили коричневой краской, да так хорошо, что мистер Винтерботтом вряд ли заметит разницу.
Нокс слышит, как я открываю стеклянные двери и выхожу к нему. Я это знаю, потому что его плечи напрягаются, но он не оборачивается. Он прислоняется к стене бассейна спиной ко мне, упираясь локтями в ледяной пол, и смотрит в сторону нагорья. Уже не так холодно, как раньше, потому что Нокс разжег на террасе большой костер. Пламя взвивается вверх и прогоняет ледяной воздух. Оно потрескивает. Я приседаю рядом с ним и смотрю в сторону гор. Вдалеке ухает сова.
– Ты прибрался.
Он ничего не отвечает. Это меня беспокоит, потому что Нокс не из таких. Обычно он говорит слишком много. Но никогда не говорит ничего. Думаю, это меня и пугает. Страшно, что он может незаметно отдалиться от меня, хотя он никогда не был моим. А тело автоматически реагирует на панику. Это поразительно. Мой разум не спрашивает, согласен ли он, пока мои руки стягивают через голову мешковатую толстовку AC/DC и стаскивают пижамные хлопковые штаны с принтом «Хо-хо-хо». Одежда падает на пол между мной и Ноксом. Он поворачивает голову и смотрит на меня.
Мое нижнее белье не сочетается. Бывают девушки, у которых это получается. Носить одинаковое белье. Я не из их числа. Мои трусы в пурпурную крапинку. Резинка отходит от хлопка и приоткрывает мою бедренную кость. Бюстгальтер черный. Его ребро выпирает из ткани и колет меня в бок. Я всегда ношу его, даже ночью, потому что боюсь, что кто-нибудь придет и потрогает меня. Это из-за Джона, но я не хочу думать о нем. Я не позволю ему управлять моей жизнью. Больше не позволю.
Нокс смотрит на мою бедренную кость. Мне неловко из-за этой дыры между резинкой и хлопком, но паника от потери Нокса сильнее. Поэтому я отдаю ему все. Я отдаю ему всю себя, хотя и не знаю, сколько меня еще осталось.
Мои ноги голые, без лака на ногтях. Меня бросает в жар, когда глаза Нокса наконец покидают мои бедра, блуждают по животу, задерживаются на моем простом хлопковом бюстгальтере, и он смотрит на него так, будто он сделан из тончайшего кружева. Он облизывает губы, ненавязчиво, невольно, но низ моего живота в ответ резко сокращается. Его глаза встречаются с моими, и я понимаю, понимаю ясно.
Нокс хочет меня. Не мое тело. Меня.
Я сползаю в воду. Она теплая. Почти горячая, но, возможно, это просто кипит моя кровь.
Я встаю рядом с ним. Мое бедро касается его бедра. Мы не смотрим друг на друга. Мы оба смотрим прямо перед собой. Но наши сердца бьются в унисон. Бьются так, словно хотят вырваться из груди.
Наконец, я смотрю на него. Я смогу, говорю я себе. Мне можно это сделать, потому что Нокс меня хочет. Пришло время остановиться и повернуться к нему лицом, а не убегать от него. Пришло время отпустить прошлое и начать все сначала.
– Привет, снежная принцесса.
Глаза Нокса светятся. Яркие точки зеленого цвета сочетаются с тусклым светом напольных ламп. Он смотрит на меня, и вид у него голодный, словно он постился неделями только ради этого момента, только ради меня.
Мне это нравится.
Мои нервы трепещут, потому что я хочу прикоснуться к нему. Это похоже на то, как если бы я сидела перед картошкой фри с двумя соусами. Я чувствую вкус соли на губах. Я чувствую запах масла. Я так сильно ее хочу, но не могу, потому что в моей жизни нет места для картошки фри с двумя соусами.
Я всегда придерживаюсь принципов. Правил. Но сейчас я этого больше не хочу. Я хочу картошку фри.
Я хочу Нокса.
Вода стекает с моей руки, когда я поднимаю ее и подношу кончики пальцев к его лицу. Он светится. Его губы раздвигаются, и он издает тихий звук. Он похож на «хру-у», но ничего не значит. Он понятен только мне. Для меня это «хру-у» значит сразу все.
Мое тело пульсирует. Я провожу внешней стороной ладони по линии его лица, мимо уха, мимо родинки, пока не останавливаюсь на том месте, которым он хочет прижаться ко мне.
– Все в порядке?
Мой голос ровный, очень тихий. Он касается спокойной глади воды и рассеивается, но Нокс улыбается. Совсем чуть-чуть, слегка рассеянно.
– Да.
Он нервно сглатывает. Его веки трепещут, а взгляд блуждает по моим ключицам. Он поглаживает тонкую кость, как будто хочет изучить ее, а затем проводит рукой по моей челюсти. Он на секунду останавливается на месте под моим ухом, и я понимаю, почему. Он видит тонкий шрам в форме полукруга, белый полумесяц на моей коже. Я покрываюсь мурашками.