А так ли все было на самом деле? Живот тянет. Ты думала, что знаешь его.
Я хочу купить подарки.
Что-нибудь для Мейбл. Что-нибудь для Аны и Хавьера. Что-нибудь для Ханны — я оставлю сверток у нее на кровати, и она обнаружит его, когда вернется после каникул; или, может, возьму подарок с собой на Манхэттен, если все же решусь с ней повидаться.
В гончарной мастерской горит свет. Кажется, еще слишком рано, но на окне я замечаю табличку «Заходите».
Впервые я побывала здесь осенью, но тогда я слишком нервничала и невнимательно разглядывала товары. Я первый раз выбралась куда-то с Ханной и ее друзьями и все время твердила себе, что нужно не выделяться — смеяться со всеми, иногда самой что-то говорить. Они не хотели долго торчать в магазинах, и мы просто шатались от одного к другому, но здесь все было таким красивым, что я не смогла уйти с пустыми руками.
Я выбрала желтые миски. Они были тяжелые и солнечные и идеально подходили для хлопьев или супа. Теперь каждый раз, когда Ханна берет мою миску, она с сожалением вздыхает, что не купила себе такие же.
Мы с Мейбл заходим в магазинчик. За прилавком никого нет, но внутри тепло и светло, все в коричневых тонах и отделано разноцветным стеклом. В печке горит огонь, с деревянного стула свешивается шарф.
Я подхожу к полкам с посудой, чтобы выбрать подарок Ханне. Я думала, что куплю ей такой же комплект, как у меня, но сейчас выбор гораздо больше. Есть мшисто-зеленые миски — любимого цвета Ханны. Я беру две и оглядываюсь на Мейбл. Мне очень хочется, чтобы ей здесь понравилось.
Она отыскала длинную веревку с колокольчиками. Каждый из них отличается цветом и размером, на каждом особенный узор. Мейбл дергает один колокольчик, прислушивается к звону и улыбается. Я вдруг чувствую, что привести ее сюда было правильным решением.
— О, привет! — Из двери за прилавком выглядывает женщина, ее руки перепачканы глиной. Я узнаю ее. В прошлый раз я почему-то не догадалась, что она гончар, а теперь меня это даже обрадовало. — Я тебя помню, — говорит она.
— Да, мы с соседкой заходили сюда пару месяцев назад.
— Добро пожаловать. Рада видеть тебя снова.
— Я возьму эту пару и посмотрю что-нибудь еще, — говорю я, протягивая ей зеленые миски.
— Да, конечно. Зови, если что-нибудь понадобится. Я тут рядом, кое-что доделываю.
Я ставлю миски рядом с пачкой открыток — приглашений на вечеринку в честь трехлетия мастерской. А я-то думала, что магазин открылся гораздо раньше… Он такой теплый и уютный. Интересно, чем занималась его хозяйка, прежде чем оказалась здесь? Ей, скорее всего, столько же лет, сколько родителям Мейбл. Пепельные волосы убраны заколкой, в уголках глаз — тоненькие морщинки. Обручального кольца я не заметила.
Не знаю почему, но я нутром чую, что в прошлом с ней что-то случилось: какая-то боль скрывается за ее улыбкой. Я почувствовала это еще в тот раз. Она взяла у меня деньги, и мне показалось, будто она хочет, чтобы я осталась. Интересно, есть ли невидимая связь между теми, кто пережил потери? Не обычные потери, которые случаются с каждым, а такие, которые уничтожают твою жизнь, уничтожают тебя, так что в отражении ты видишь уже не свое, а чье-то чужое лицо.
— Для кого это? — спрашивает Мейбл.
— Для Ханны.
Она кивает.
— Я хочу купить подарок твоим родителям, — говорю я. — Как думаешь, что бы им здесь понравилось?
— Да что угодно. Здесь все такое красивое.
Мы вместе рассматриваем несколько вещиц. Затем я вновь прохожусь по магазину, а Мейбл возвращается к колокольчикам. Я вижу, как она проверяет ценник на одном из них. У Аны и Хавьера в каждой комнате цветы, поэтому я внимательно разглядываю уголок с вазами.
— Как тебе? — спрашиваю я, поднимая круглую вазу. Она пыльно-розового цвета, такая нежная, что отлично впишется в их яркие комнаты.
— Идеально, — отвечает она. — Им понравится.
Я выбираю подарок и для себя: горшок для пеперомии того же пыльно-розового оттенка, что и ваза Аны с Хавьером. Все это время я держала растение в пластиковом горшке, а этот выглядит куда красивее.
Хозяйка уже сидит за прилавком и делает какие-то пометки на бумаге. Я подхожу к ней с вазой, испытывая непреодолимое желание остаться. Протягиваю банковскую карточку и, когда она отдает мне чек, наконец набираюсь смелости спросить.
— Я хотела узнать, — произношу я, пока она заворачивает первую миску в бумагу. — Вы случайно не ищете продавца?
— Ах, — говорит она. — Если бы! Но я работаю одна, да и дел тут совсем немного.
— А, ну ладно. — Я пытаюсь скрыть огорчение. — Просто мне нравится ваш магазин, и я подумала, что стоит спросить.
Она отрывается от бумаги и улыбается.
— Спасибо.
Затем протягивает мне пакет с завернутой посудой, и мы с Мейбл выходим на снежную улицу.
Мы чуть ли не бежим мимо зоомагазина и почтового отделения и ныряем в кафе, дрожа от холода. Занят только один столик, и официантка, кажется, удивлена нашему приходу. Она берет из стопки пару меню.
— Сегодня мы рано закрываемся из-за бури, — говорит она. — Но можем вас накормить, если вы ненадолго.
— Конечно, — отвечаю я.
— Отлично, — подтверждает Мейбл.
— Хотите кофе или апельсиновый сок?
— А есть капучино? — спрашиваю я.
Она кивает.
— Мне тоже, — говорит Мейбл. — И еще пару блинчиков.
Я просматриваю меню.
— Яйца Бенедикт, пожалуйста.
— Спасибо, девушки, — отвечает официантка. — Извините, я на секунду вас потесню…
Она перегибается через наш стол и переворачивает табличку на окне, чтобы снаружи виднелась надпись «Закрыто». Но внутри, прямо между нами с Мейбл, оказывается «Открыто». Если бы мы были персонажами рассказа, это непременно бы что-нибудь значило.
Официантка уходит, и мы оборачиваемся к окну. Теперь снег падает иначе — валит почти стеной.
— Поверить не могу, что ты живешь в такой холодрыге.
— Да уж.
Мы молча смотрим на снег. Вскоре приносят кофе.
— Хотя здесь все равно красиво, правда? — говорю я.
— Да, красиво.
Мейбл вытаскивает из подставки пакетики с сахаром — розовый, белый и голубой. Выкладывает их в ряд, потом берет еще. Я не знаю, что кроется за этими нервными движениями и отсутствующим взглядом. Ее губы плотно сомкнуты. Раньше я перегнулась бы через стол и поцеловала бы ее. Еще раньше — поддразнила бы, раскидала бы пакетики по столу. А вернись мы в тот день, когда познакомились, я бы принялась сама выкладывать сахар в ряд, пока наши пакетики не встретились бы где-нибудь посередине.
— Может, вернемся к разговору о том, зачем я сюда приехала? — спрашивает Мейбл.
Я цепенею. Интересно, заметно ли ей.
Я не хочу, чтобы она перечисляла причины, по которым мне стоит вернуться в Сан-Франциско к ее родителям, потому что знаю, что все они убедительны. Я не смогу логически их опровергнуть. Просто буду выглядеть глупой и неблагодарной.
— Я бы хотела согласиться, — говорю я.
— Так согласись. Просто разреши себе. Ты и раньше проводила у нас кучу времени.
Она права.
— Мы будем видеться каждые каникулы, и у тебя появится место, куда ты всегда сможешь приехать. Мои родители готовы помогать тебе со всем, что нужно. С деньгами, с советами, с чем угодно. А мы можем быть как сестры, — говорит она и тут же осекается.
Сердце ухает, в голове звенит.
Я заправляю волосы за уши. Смотрю на снег.
— Я не… — она подается вперед и обхватывает голову руками.
Я думаю о том, как по-разному у всех течет время. Какими были эти месяцы для Мейбл и Джейкоба? Они что-то делали, куда-то ходили, что-то смотрели. Ездили на машине к океану. Каждый день забит жизнью под завязку. И я в своей комнате. Поливаю цветок. Готовлю лапшу. Мою желтые миски — день за днем, день за днем.
— Все в порядке, — говорю я. Но это неправда.
Проходит слишком много времени, а она все еще сидит неподвижно.
— Я понимаю, о чем ты, — говорю я.
На столе возникают тарелки с едой. Бутылка кленового сиропа. Кетчуп для моей картошки по-деревенски. Мы принимаемся за еду, хотя, кажется, обе не голодны. Когда приносят счет, у Мейбл звонит телефон. Она бросает на стол карточку.
— Я отвечу, ладно? Сейчас вернусь, — быстро произносит она.
Она отвечает на звонок в другом конце кафе, сев на стул спиной ко мне.
Я встаю из-за нашего столика и ухожу.
Снегопад усилился. Продавец зоомагазина вывешивает табличку «Закрыто». Я толкаю дверь гончарной мастерской, и она, к счастью, еще не заперта.
— О, это опять ты! — восклицает хозяйка.
Я улыбаюсь. Мне немного неловко от того, что я вернулась, но она выглядит довольной, когда я ставлю на прилавок колокольчик.
— Просто не хотела, чтобы моя подруга заметила, — объясняю я.
— Давай-ка я заверну подарок в бумагу, и ты спрячешь его в пальто, хорошо? — спрашивает она.
— Отлично.
Она спешно заворачивает колокольчик, потому что знает, что я тороплюсь, но потом вдруг останавливается.
— А сколько часов в неделю ты готова работать?
— Да сколько угодно.
— Я поразмыслила после твоего ухода… Мне в самом деле не помешала бы помощница. Но сразу скажу, что не смогу много платить, да и это всего на пару смен в неделю.
— Было бы прекрасно! — говорю я. — У меня учеба, так что пара смен мне в самый раз.
— А ты бы хотела делать посуду? Мы могли бы что-нибудь придумать, когда научишься обращаться с печью для обжига.
Меня обдает волной тепла.
— Правда?
Она улыбается.
— Да, — отвечает она. — Я Клаудия.
— А я — Марин.
— Марин. Ты из Калифорнии?
Я киваю.
— Я несколько месяцев прожила в Фэрфаксе. Каждый день гуляла среди секвой.
Я пытаюсь выдавить улыбку. Она хочет от меня что-то услышать, но я не знаю, что сказать.
— У тебя сейчас, наверно, каникулы… а ты все еще здесь.
В ее глазах мелькает тень тревоги. Интересно, что она видит в моих.