— Ты не можешь. У тебя разбиты губы.
Я попытался говорить разумно и осторожно:
— Хорошо, признаю. Но ты-то можешь. Разве нет? Признай и ты тоже. Ты можешь прямо сейчас зайти в аптеку и проделать все это, пусть без меня.
— А ты придешь?
— Если хочешь. Или я могу ждать тебя с запущенным мотором и умчать в ту же секунду, как ты появишься.
— Нет, — сказала Прис, — лучше ты войдешь в аптеку со мной и все время будешь рядом. Ты можешь мне понадобиться, например, подсказать, какую конфетку взять.
— Отлично, пойдем.
— А какое наказание за такие дела?
— Вечная жизнь.
— Ты шутишь?
— Нет, я сказал именно то, что имел в виду. — Я был совершенно серьезен.
— Ты смеешься надо мной, я вижу. Разве я такая смешная?
— О, боже! Нет.
Но она, похоже, уже все решила.
— Ну, конечно, я же всегда была доверчивой, и ты это знаешь. Мне даже в школе придумали кличку — «Путешествия Легковера».
— Пойдем в аптеку, Прис, — просил я. — Позволь мне доказать тебе, позволь спасти тебя.
— Спасти от чего?
— От неизбежности твоего разума.
Она колебалась. Я видел, как эти чертовы вопросы душили ее: как поступить и какова будет расплата за ошибку. Наконец она обернулась ко мне без улыбки и произнесла:
— Луис, я верю, что это был не розыгрыш с аптекой, ты не стал бы смеяться надо мной. Ты можешь меня ненавидеть и, я думаю, ненавидишь за некоторые вещи, но издеваться над слабым не в твоих привычках.
— Ты не слабая.
— Нет, Луис, именно слабая. Тебе просто не хватает чутья, чтобы понять это. Но, может быть, так и лучше. Вот у меня все по-другому: есть чутье, но это не делает меня хорошей.
— Чушь, — заявил я. — Завязывай со всем этим, Прис. Я понимаю, у тебя сейчас депрессия по поводу окончания работы над Линкольном. Временный простой, и как все творческие люди ты это переживаешь…
— Приехали, — констатировала Прис, притормаживая у клиники.
Доктор осмотрел меня и решил, что вполне можно обойтись без швов. На обратной дороге я уговорил Прис остановиться у бара. После всех переживаний мне просто необходимо было выпить. Ей же я объяснил, что мы должны отпраздновать окончание работы — такова традиция. Благо повод более чем достойный: наблюдать рождение Линкольна — это великий, может, величайший момент в жизни. Хотя при всем своем величии это событие несло также оттенок какой-то угрозы, мало подвластной нашим усилиям.
— Мне только одно пиво, — сказала Прис, пока мы пересекали улицу, направляясь к бару.
Я так и сделал: заказал пиво для дамы и кофе «по-ирландски» для себя.
— Ты, я смотрю, здесь как дома, — заметила Прис. — Должно быть, проводишь кучу времени, ошиваясь по барам?
— Слушай, я все хочу у тебя спросить, — сказал я ей. — Ты действительно так плохо думаешь о людях, как показываешь? Или просто говорищь так, чтоб задеть побольнее? Потому что если…
— А ты как считаешь? — ответила вопросом на вопрос Прис.
— Не знаю.
— Ну, и в любом случае, какое тебе до этого дело?
— Ты удивишься, но меня интересует все, что касается тебя. Самые мельчайшие подробности.
— С чего бы это?
Ну, начать с того, что у тебя совершенно очаровательная история. Шизоид к десяти годам, к тринадцати — обладательница навязчивого невроза, в семнадцать ты стала полноценным шизофреником под наблюдением Федерального Правительства. На сегодняшний день почти излечилась и вернулась в нормальное человеческое общество. И при том все еще… — тут я прервался. Все перечисленные животрепещущие подробности не объясняли главной причины. — Все это ерунда. Просто я влюблен в тебя, Прис.
— Не верю.
— Ну, скажем, я мог бы влюбиться в тебя, — поправился я.
— Если бы что? — спросила она дрогнувшим голосом. Я видел, что она ужасно нервничает.
— Не знаю, что-то мешает.
— Боишься, — сказала Прис.
— Наверное, ты права, — согласился я. — Возможно, просто боюсь.
— Сознайся, ты пошутил? Когда говорил, что влюблен.
— Нет, Прис, я не шутил.
Она горько рассмеялась.
— Твой страх! Если б ты мог справиться с ним, ты бы завоевал любую женщину. Я не имею в виду себя… Как тебе это объяснить, Луис? Мы с тобой очень разные, по сути, полные противоположности. Ты — человек эмоциональный, в то время как я держу свои чувства под замком. Однако это не значит, что их у меня нет. Возможно, я чувствую гораздо глубже, чем ты. А если б у нас родился ребенок, что было бы тогда? Знаешь, я никогда не могла понять женщин, которые рожают детей, одного за другим. Ежегодный помет, как у свиньи или собаки. Наверное, в этом что-то есть… Может, такое поведение даже здорово и естественно. — Она бросила на меня взгляд искоса. — Но мне этого не понять. Выражать себя в жизни посредством репродуктивной системы — не мой путь. Черт, мне кажется, я счастлива, только когда делаю что-то своими руками. Почему так, Луис?
— Понятия не имею.
— Но должно же быть какое-то объяснение, все в этом мире имеет свою причину. А знаешь, мне ведь раньше никто не признавался в любви.
— Этого не может быть. Какие-нибудь мальчики в школе…
— Нет, Луис, ты первый. Честно говоря, я и не знаю, как реагировать на твое признание. Очень странные ощущения, я даже не уверена, что мне это нравится.
— Понятно.
Любовь и творчество, — задумчиво произнесла Прис. — Ты понимаешь, мы дали жизнь Стэнтону и Линкольну, а любовь и рождение всегда тесно связаны, не правда ли? Ведь это прекрасно— давать жизнь кому-то, Луис! И если ты любишь меня, ты должен стремиться к тому же, что и я. Разве не так?
— Думаю, да.
— Ведь мы почти как боги, — сказала Прис. — В том, что мы делаем, в нашем великом открытии. Стэнтон и Линкольн! И в то же время, давая им жизнь, мы исчерпываем себя… Ты не чувствуешь себя опустошенным, Луис?
— Нет. Какого черта?
— Наверное оттого, что мы такие разные. Для тебя все это не столь важно, как для меня. Посмотри, ведь прийти сюда — было твое минутное желание, и ты подчинился ему. В настоящий момент Мори и Боб, и твой отец, и Стэнтон — они все в «МАСА» с Линкольном, а тебе этого не надо. Тебе нужно было прийти сюда выпить. — Прис говорила мягко, в ее улыбке сквозило понимание.
— Ну, пожалуй, — согласился я.
— Я, наверное, наскучила тебе, да? Мне почему-то кажется, что я тебе вовсе не интересна. Ты занят самим собой.
— Может, ты и права.
— Почему тогда ты сказал, что тебе все интересно про меня? Зачем ты говорил, что мог бы влюбиться, если б не боялся?
— Не знаю.
— Неужели ты никогда не пробовал заглянуть в себя и выяснить, что к чему? Я, например, всегда анализирую свои поступки.
— Прис, включи на минутку здравый смысл, — попытался объяснить ей я. — Ты всего-навсего человек, такая же, как все, не лучше, не хуже. Тысячи американцев попадают в клиники с диагнозом «шизофрения», многие и сейчас в них. Перед Актом Мак-Хестона все равны. Я не спорю, ты привлекательная девушка, но есть и покрасивее среди киношных старлеток, особенно из итальянок или шведок. А твой ум…
— Ты себя пытаешься убедить?
— То есть?
— Ты одновременно идеализируешь меня и не хочешь в этом признаваться, — спокойно пояснила она.
Я оттолкнул свой стакан. Алкоголь жег мои разбитые губы.
— Поехали обратно в «МАСА».
Я сказала что-то не так? — на мгновение она вынырнула из своей непоколебимости. Казалось, она подыскивает какие-то новые слова, лучше, правильнее. — Я хотела сказать, что ты амбивалентен по отношению ко мне.
Но мне расхотелось слушать все это.
— Давай, допивай свое пиво и поехали.
Когда мы выходили из бара, она сказала с сожалением:
— Я опять сделала тебе больно.
— Нет.
— Я стараюсь быть хорошей с тобой, Луис. Но так уж получается: я всегда раздражаю людей, когда специально подлаживаюсь к ним и говорю то, что, якобы, надо… Мне нельзя изменять самой себе. Каждый раз, когда я пытаюсь действовать в соответствии с правилами приличия, все получается плохо. Схема не срабатывает. — Прис говорила извиняющимся тоном, как будто это была моя идея.
— Послушай, — заговорил я, когда наша машина уже влилась в уличный поток, — сейчас мы вернемся и пересмотрим наш постулат о том, что все делается только ради Сэма Барроуза, хорошо?
— Нет, — быстро ответила Прис. — Это только мое дело, и принимать решение могу только я.
Я похлопал ее по плечу.
— Ты знаешь, я теперь гораздо лучше тебя понимаю и надеюсь, у нас установятся хорошие здоровые отношения.
— Может быть, — ответила Прис, проигнорировав оттенок сарказма в моих словах. Она улыбнулась: —Я очень надеюсь на это, Луис. Люди должны понимать друг друга.
В офисе «МАСА» нас встретил возбужденный Мори.
— Где вы были так долго? — набросился он, потрясая клочком бумаги. — Я послал телеграмму Сэму Барроузу, вот смотри!
И он пихнул мне в руки свою бумаженцию. Я с трудом развернул ее и прочитал:
Рекомендуем вылетать сюда немедленно. Невероятный успех симулякра Линкольна. Необходимо ваше решение. Ждем вас для первого освидетельствования как договаривались по телефону. Превосходит все ожидания. Надеемся получить ответ в течение дня.
— Ну и что, он уже ответил? — спросил я.
— Нет еще, но мы сейчас как раз звоним ему.
Тут раздался какой-то шум, и нетвердой походкой вошел Боб Банд. — Он обратился ко мне:
— Мистер Линкольн просит передать вам его сожаления но поводу случившегося и интересуется вашим здоровьем.
— Сообщи, что со мной все в порядке, — ответил я и, подумав, добавил, — поблагодари его от моего имени.
— Хорошо. — Дверь офиса захлопнулась за Банди. Я обратился к Мори:
— Должен признать, это действительно находка. Я был неправ.
— Благодарить Линкольна — напрасный труд, — заметила Прис.
Возбужденно попыхивая своей «Кориной», Мори заявил:
— Нас ждет куча дел. Теперь я уверен, Барроуз заинтересовался нами. Но вот о чем нам надо подумать… — он понизил голос, — такой человек, как он, способен просто смести нас со своею пути. Ты не думал об этом, дружище?