Он повел рукой, и в воздухе возник огромный экран, на котором появился пост Фимы, обливавший грязью знакомого музыканта, осмелившегося написать, что в Америке не так уж хорошо живется и напомнившего про зараженные оспой одеяла, назвав это геноцидом. О, как же на него накинулись светлолицые! На экране потоком проходили посты и комментарии Фимы, о которых он сам давно забыл. И все они поливали грязью Россию, требовали ее расчленения, а несколько вообще говорили о том, что пока русский народ существует, он угрожает всему цивилизованному человечеству, а потому должен быть уничтожен. Да откуда они все это выкопали?! У клавишника затряслись руки, когда он понял, что теперь культуру отмены распространяют на них самих. И эмигрировать больше некуда. После того, что сотворили с западными странами имперцы, русским туда ходу точно не будет.
— Хорошо, мы часто заговаривались, но это же только слова! — встал один из самых известных музыкантов, на песнях которого выросло несколько поколений. Он сегодня почему-то оказался в Питере, а не в Москве, и тоже был вызван сюда. — Мы не совершали никаких преступлений!
— Слова? — вскинул брови имперец. — Эти слова по вредоносности равны убийству, совершенному с особой жестокостью. Эти слова воспитывали из молодых людей подонков, ненавидящих все человеческое, навязывали половые извращения, защищали и воспевали нацизм. Вот вас, не уважаемый, взять. Вы выступали против присоединения Крыма, ходя с желто-голубой тряпкой, вы поливали грязью Донбасс, вы ездили на Украину выступать перед нацистами. Да-да, почти все, перед кем вы там выступали, это неприкрытые, откровенные нацисты, и к сегодняшнему дню они уже расстреляны. А в Донецк, к тем, кого эти нацисты восемь лет убивали, вы ни разу не ездили. На Аллею Ангелов не ходили, вам наплевать было на убитых детей, вы готовы были целовать в задницы их убийц.
— Это же ложь… — простонал известный музыкант.
— Правда, — брезгливо бросил имперец. — И вы это прекрасно знали, не пытайтесь обмануть ни меня, ни себя. Вы все знали и все понимали.
На экране, тем временем, появились записи творимого солдатами с украинскими шевронами. Они насиловали, пытали, убивали. С гоготом, неприкрытой радостью, они выглядели жуткими зверьми, а не людьми, в этом было что-то настолько страшное, настолько инфернальное, что многие в зале не выдержали и принялись блевать себе под ноги.
— Видите вот этих вот? — любезно подсветил лица нескольких особенно жестоких нацистов имперец. — Именно перед ними, не уважаемый, вы выступали и фотографировались с ними, заявляя о своей поддержке Украины. Вот, ваше фото с ними. Убедились?
— Да… — прошелестел известный музыкант, его шатало, похоже, он действительно верил в то, что писал и говорил. Вот только щадить его никто не собирался.
— Однако это далеко не все, — слова имперца падали, как камни в пропасть. — Вас, видимо, удивляет, почему мы относимся к вас всем, — он обвел рукой зал, — с таким омерзением? Сейчас поймете. Начнем, с вас, не уважаемый.
На экране появились развалины какого-то города, в котором многие с ужасом и удивлением узнали развалины Москвы. Толпа оборванцев тащила какого-то человека, награждая его по дороге ударами рук, ног, палок и вообще всего, что подбирали с земли. Кто-то забрался на чудом уцелевшую арку ворот, перекинул через нее веревку, еще кто-то захлестнул на шее избиваемого петлю, люди потянули за веревку, и человек закачался в ней, суча ногами и хватаясь пальцами за шею. Немного подергался и затих. Его лицо показали крупным планом, и вот тут-то известному музыканту стало не по себе — в петле качался он сам. Постаревший, обрюзгший, оборванный, грязный, но он сам.
— Вот так вы закончили жизнь в нашей реальности, не уважаемый, — любезно пояснил имперец. — Хотите узнать за что вас так отблагодарил народ?
— Хочу… — хрипло выдохнул известный музыкант.
— Ну смотрите…
На появившейся на экране большой площади рядами стояли бесконечные виселицы. Примерно половина их была уже занята, а к остальным гогочущие и орущие «Слава Украине!» солдаты подтаскивали связанных, избитых, изломанных ребят и девчонок, и деловито вешали их одного за другим. Иногда они отвлекались, чтобы изнасиловать перед повешением какую-то девушку. А работать в хорошем ритме им помогала музыка. Очень хорошо узнаваемые песни известного музыканта. На небольшом помосте стоял он сам вместе со своей группой и пел, стараясь не смотреть в сторону виселиц. Периодически кто-то из бандеровцев подходил к помосту и заказывал какую-то песню, музыканты тут же начинали покорно исполнять ее.
— Ну как вам, не уважаемый?.. — брезгливо поинтересовался имперец. — Они там вешали наших ребят и девчат, а вы им пели, чтобы веселее работалось…
— Эт-то н-невоз-з-м-м-о-ж-ж-н-н-о-о… — известного музыканта шатало, его глаза сделались похожими на глаза побитой собаки. — Я ж-же эт-т-о-о-г-г-о-о н-н-е-е д-дел-л-а-л-л…
— Да, но вы такой же, как там. Точно такой же. Это видно по вашему отношению к нацистам и тем, кого эти нацисты убивали. Тем более, что в еще одной реальности вы тоже показали себя предателем…
На экране возникла краткая история реальности, где выжил второй президент, и Россия в 2022 году начала спецоперацию по денацификации Украины. А также, как среагировали на это известный музыкант и многие сидящие в зале.
— То есть, вы одинаковы во всех трех реальностях, не уважаемый, — констатировал имперец. — Как и все остальные.
Известный музыкант упал в кресло, хватая ртом воздух. У него все плыло перед глазами, он никак не мог избавиться от страшной картины умирающих на виселице девочек, и его самого, на их фоне поющего убийцам. Он не знал, хватило бы у него мужества отказаться и умереть самому, причем, скорее всего, мучительно. Скорее всего, не хватило, сдался бы. И старый уже человек тихо заплакал, понимая, что, похоже, во многом ошибался и принял не ту сторону.
На экране потоком пошли страшные кадры расстрелов, охоты на людей, рвов с трупами и многого другого, творимого западными убийцами. Поляками, англичанами, американцами, немцами, французами, испанцами и японцами. И, конечно, украинцами и прибалтами — эти были самыми жестокими и омерзительными. Довольно часто в этих сценах собравшиеся видели себя, угодливо кланяющихся белым и черным господам. В нескольких случаях женоподобных музыкантов изнасиловали негры, а те подмахивали и мерзко хихикали. Им после всего дали несколько долларов, и они покорно приняли.
Но самым страшным для собравшихся оказалось то, что экран показывал, как они доносили на всех, на кого могли, и людей, на которых донесли, оккупанты убивали, швыряя предателям мелкие подачки, которые те с благодарностью принимали.
— Больше не будете спрашивать, почему к вам так относятся? — брезгливо поинтересовался имперец.
— Но мы же этого не делали! — плаксивым голосом заявила одна из голых дамочек.
— Только вы ничем от тех не отличаетесь, кто делал, как я уже говорил. Поэтому продолжу. Вы обречены на молчание и забвение, вы не будете иметь возможности даже переписываться в социальных сетях. Только звонить и писать бумажные письма. Ваша идеология должна умереть вместе с вами. И она умрет. Представляете, не уважаемые граждане, ватники и совки, которых вы так презираете, проживут молодыми и здоровыми до восьмисот лет, а никому из вас это доступно не будет. И до ста не дотянете, причем старыми и больными. Кто-то скажет, что нехорошо злорадствовать, но я слишком ненавижу таких, как вы, подонков, предавших свою родину и готовых лизать задницу западным скотам.
— То есть нас вычеркивают из жизни вообще? — хмуро спросил рэпер Иван Дервиш.
— Именно так! — довольно осклабился имперец. — До вас наконец-то дошло. Но за одним исключением. Сумеете создать что-то по настоящему талантливое и без кукиша в кармане, приносите в канцелярию, рассмотрим. Если и вправду талантливо, мера пресечения по отношению к автору будет изменена. И да, хочу напомнить, что тот, кто хоть раз употребит слово «Рашка» и ему подобные, получит много неприятностей на свою дурную голову. Вплоть до ссылки на Саулу.
— Да что такое эта ваша Саула? — не выдержал Фима, его буквально колотило от злости, эти проклятые сволочи втаптывали в грязь все, что было ему дорого, а главное, веру в прекрасный светлый град на холме, куда так хотелось стремиться. А эти пришли и уничтожили не только сам град, но даже малейшую надежду в него попасть.
Имперец не ответил, однако на экране появились виды заснеженных лесов и гор, вот только деревья походили на огромные кусты и поросшие мхом и волосатыми щупальцами булыжники. На холмах стояли бесчисленные прямоугольные дома, между которыми уныло бродили одинаково одетые мужчины разного возраста.
— Саула — восьмая планета системы Южной Гидры, расположенная на расстоянии двадцати четырех с небольшим световых лет от Солнечной системы. Является так называемой планетой ссыльных. Ссылка на нее исключительно пожизненная. Ссыльный обеспечивается набором нужных для выживания в суровом климате вещей, после чего высаживается на окраине поселения, в котором имеются свободные места в домах. Мужчины и женщины ссылаются на разные материки, дабы избежать рождения детей, которым родители обязательно внедрят деструктивные идеи наподобие либерализма или национализма. Самыми необходимыми для выживания продуктами ссыльные снабжаются, а все остальное должны добывать своих трудом. Насилие между ссыльными жестко пресекается имперскими дроидами.
— Это же жестоко! — выкрикнул кто-то.
— А стремиться к распаду страны и вымиранию населения от голода и холода было не жестоко?! — яростно сверкнул глазами имперец. — Нет уж, не уважаемые, все по заслугам. Что заслужили — то и получите. Пока у вас есть шанс спокойно дожить свою жизнь. Будете сидеть тихо — доживете. Осмелитесь лезть куда-либо — будете сосланы. Если дать вам волю, вы снова начнете растить поколения молодых, устремленных к скотскому Западу. Так что не обессудьте. Как я уже говорил, ваши идеи должны исчезнуть из общественного бессознательного. И они исчезнут, даже если ради этого придется уничтожить вас.