Торжественно сказочная, ясная, необыкновенно гармоничная в своих контрастных красках красота природы дополняет душевную красоту совсем еще молодых людей, которые просто, естественно, без единого громкого или горького слова отдают все самое дорогое, неповторимое, вплоть до единственной своей жизни Родине и человечеству.
А с другой стороны, красота природы методом контраста подчеркивает, оттеняет безобразие, злой ужас войны.
В повести о бесподобном героизме юных партизан так много печально-ласковых, нежнейших лирических сцен, так много юмора и доброты! Взять хотя бы, к примеру, сцены любви героя-рассказчика к Ане, или Ивана Ивановича Кийранен к Даше, или веселые, меткие шутки Ямщикова, токаря с Онежского завода, рябоватого, черноглазого парня, за дружелюбно-ласковый нрав прозванного в отряде Душой.
Потому так художественно закономерно звучит торжественно-лирический финал повести:
«Мы встретили возвращавшихся с задания вражеских разведчиков и разгромили их.
И снова шли вперед и вперед. День и ночь. Пока не увидели вдали Соколиную гору.
И мне казалось, что вместе с нами шли вперед те, кто погиб в походе, те, чьи тела мы зарыли в каменистой земле. И вместе с нами шли те, кто погиб в сталинградских боях и в сражении под Москвой».
Карело-финская тема Фиша очень обширна. Нельзя не упомянуть здесь об «Ялгубе» (1936), о которой Горький сказал: «Вам удалось написать весьма интересную и социально значительную вещь, которая будет прочитана с радостью, „с пользой для души“». В самом деле: это радостная, веселая книга, где острое, крепкое народное словцо, шутка, частушка, поговорка перемежаются с неторопливым, почти эпическим сказом. И здесь опять сосна Ленрота, опять воспоминания о февральских событиях 1922 года.
«…Плохо вооруженные, сметая все преграды — и шюцкоров, и полицию, и войска, — в бесконечных метелях, ледяных морозах, прошли они, по колено в снегу, с детьми и женами, больше трехсот километров, с боем прорвались на свою новую и подлинную родину, в Советскую республику…
Они пришли в разрушенную белыми Ухту.
Дверные переплеты были сорваны, рамы окон покорежены, стекла выбиты. Картофель поморожен, скот зарезан. Взрослое население было уведено интервентами. В деревне остались лишь глубокие старики и маленькие дети…
И одним из первых законов эти лесорубы, прошедшие великий снежный поход, издали закон о сохранении сосны Ленрота. Сосна, под которой Ленрот записывал руны…
Они принимали наследство…»
Автор попадает в карельское село Ялгуба, где еще живо помнят гражданскую войну. В каждой избе какая-то очень точная деталь напоминает о ней — то ноющая в непогоду руна старого партизана, то горделивый орден, то фотография на стене, говорящая о днях минувших. Вот и завязываются рассказы-разговоры о былом и настоящем. Рассказывают старые и молодые, люди первой половины 30-х годов — колхозники, пастухи, рыбаки, случайные дорожные спутники. Книга состоит из ряда новелл разного характера, и в каждой свежо и колоритно передана народная, всегда особенная речь людей разных возрастов и разных профессий. Особенно хороши новеллы, построенные на фольклорных мотивах, — о партизанском командире Ваньке Каине, рассказы о проделках купца-кулака Зайкина, легенда о святом и черте на острове Кильдин.
В новеллах сказочная фантазия переплетается с буднями повседневности, героика гражданской войны — с трудовым бытом карельского колхоза начала 30-х годов. И как везде и всегда, «Ялгуба» пронизана мотивами интернациональной дружбы: здесь и карелы, и москвичи, и канадцы, и осетины.
Продолжает и на данном этапе как бы завершает карело-финскую тему книга очерков «Встречи с Суоми», написанная в 1959 году. Перед нами современная Финляндия с ее бытом, нравами, искусством, экономикой, политикой. Здесь рассказано о спортивной жизни, о проблемах архитектуры и градостроительства, о новых подробностях записи Элиасом Ленротом рун «Калевалы», о прелестях рыбной ловли. А наряду со всем этим подняты вопросы политически очень острые — жизнь рабочих, их положение в капиталистическом обществе.
И снова, снова (теперь уже в Финляндии конца 50-х годов) самые горячие, сердечные страницы посвящены встречам с героями романа «Мы вернемся, Суоми!». Автор вспоминает тяжелую, полную труда и лишений жизнь лесорубов Похьяла:
«…Она снова встала передо мной вечером того дня, зимой прошлого года в Суоми, когда в селе Уоутсиярви, севернее Полярного круга, я разыскал одного из участников восстания, старика лесоруба Пекки Эммеля. Он сидел в своей большой избе и о чем-то беседовал с двумя стариками соседями. Свет керосиновой лампы под потолком не разгонял тьмы, заполнявшей пустую горницу с бревенчатыми стенами. Узнав, что я приехал из Советской России и меня интересуют подробности восстания, Пекки Эммель взволновался. Воодушевленный воспоминаниями, словно присягая на верность великой идее пролетарского интернационализма, он с гордостью и волнением рассказывал о славных днях зимы двадцать второго года.
Но разве можно вспомнить все сразу в короткой беседе! И Пекки Эммель обещал прислать мне вдогонку подробное описание тех великих дней, отсвет которых лег на всю его дальнейшую судьбу.
Свое обещание старый лесоруб выполнил».
Прощаясь с Суоми, автор уносит самые теплые, дружеские чувства к рабочему люду — к маляру Калле, к посетителям Рабочего дома в Вертикюля, под Хельсинки.
Образы рабочих в книге Геннадия Фиша напомнили мне одну знаменательную встречу в Суоми.
Маленький веселый домик. Нас встречает у входа ладный, спортивный, средних лет человек и приветливым, легким жестом приглашает войти. Если описать его внешность, то получится плакатно-благополучная фигура рабочего: загорелые мускулистые руки, похожие, как сказал один поэт, на вкусный черный хлеб, умные, веселые, чуть лукавые глаза, большой, открытый лоб, худощавое, спокойно-энергичное лицо. И все же, вглядываясь в это лицо, видишь в нем какое-то странно противоречивое сочетание тревожной неудовлетворенности и усталости; о нет, жизнь этого человека совсем не так проста и благополучна, как может показаться с первого взгляда! Это слесарь Олави Лейво — рабочий-коммунист.
Единственная дочь Лейво, успешно окончив школу, работает продавщицей в парфюмерном магазине. По-видимому, не хватает средств на продолжение образования. Но материальные затруднения — еще полбеды: рабочая закалка помогает одолевать нужду, и не нужда вызывает выражение тревоги и усталости в глазах Олави Лейво.
Смотришь на этого одаренного, образованного рабочего, вынужденного изо дня в день копошиться в своей маленькой примитивной мастерской, и задаешь себе вопрос: «Ну, а дальше, дальше что? Неужели так всю жизнь?!»
Здесь-то, по всей вероятности, и кроется причина тревожной неудовлетворенности Олави Лейво. Как тут не вспомнить слова героев повести Гладкова «Вольница»: «Я — мастер, рукоделец, часы могу сковать на наковальне, а меня в норку загнали… нет мне здесь ходу, размахнуться негде…»
Такие противоречия буржуазного образа жизни показаны в книге «Встречи в Суоми» без всякой нарочитости — умно, естественно, тактично.
В 1969 году в издательстве «Советский писатель» в двух книгах под названием «Скандинавия в трех лицах» появились художественные очерки Геннадия Фиша о Дании, Норвегии, Швеции — «Здравствуй, Дания» (1965), «Норвегия рядом» (1963), «У шведов» (1966).
Об этих очерках очень точно сказал Павел Антокольский: Геннадий Фиш «мыслит как социолог. В этой напряженной мыслительной работе сказываются и советский патриот, и хозяйственник, и художник».
Мне хочется назвать книги Геннадия Фиша на скандинавскую тему скандинавской энциклопедией в художественных образах, где через природу, быт, географию, социологию, философию, искусство показана Скандинавия с ее достижениями и противоречиями. Это талантливые, остроумные, очень лирические книги о дружбе, которая так необходима нам и всему миру. «Это голос самой гуманности», — сказал Мартти Ларни о романе Вэйне Линна «Под северной звездой». Слова эти следует повторить, говоря о творчестве Геннадия Фиша.
Б. БРАЙНИНА
МЫ ВЕРНЕМСЯ, СУОМИ!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
До замужества жизнь Эльвиры протекала спокойно и благополучно.
Отец любил ее больше, чем других своих детей, таких же розовых, таких же голубоглазых и белокурых, как Эльвира.
Эльвира была третьей — розовощекой, балованной дочерью. Она три года ходила в школу, но, когда учитель сказал, что на конфирмации[1] она будет первой, отец решил, что хватит, и взял ее домой.
Дома было много работы. В хозяйстве — одиннадцать коров, сто пятьдесят оленей, две лошади.
Эльвира доила коров, ухаживала за ягнятами, огромными старинными ножницами стригла овец. Ноги им связывала старшая сестра Эльвиры — Хелли. Эльвире становилось их жалко, и она прикладывалась своим розовым вздернутым носиком к влажным овечьим носам.
Девушка убирала горницы, смахивала пыль с лавок, стоящих плотным кругом вдоль стен, с жердей, полок под потолком. Зимою семья по вечерам собиралась в одну горницу, пряла нитки из теплой овечьей шерсти.
В таком большом хозяйстве нужен был батрак. И в ту зиму поступил к отцу Олави.
С топором и пилою, сговорившись уже с возчиком, он шел на север, чтобы наняться лесорубом-вальщиком. По дороге Олави заглянул в избу, где суетилась у плиты Эльвира, готовя кофе, и попросил напиться. От кофе подымался вкусный пар.
Старику понравился сильный на вид работник, статный и скромный, и он сказал:
— Зачем идти дальше, оставайся у меня.
Олави вспомнил лесные шалаши, в которых он провел шесть зим, и насекомых, и еду всухомятку, и то, что щепка выбила глаз приятелю (поэтому-то Олави шел сейчас один).
У Эльвиры от плиты раскраснелись щеки — ей только что исполнилось шестнадцать лет, а Олави было двадцать два года, — и он решил остаться.