Инари повернулся к хозяину:
— Так нет?
Скорее можно было назвать змеиным шипением, чем человеческим голосом, голос хозяина:
— Номер браунинга у меня записан!..
— Не убивайте его! — истошно взвизгнула хозяйка и повисла на Инари. — Честное слово, ей-богу, больше оружия нет, топоры только.
Инари оттолкнул женщину.
— Топоры у нас есть! Идемте, ребята!
— Как же с оленями! — продолжал недоумевать пастух.
— Гони их куда хочешь, хоть ко всем чертям, — разрешил Каллио, нагружаясь оружием.
— С каким удовольствием, ребята, я бы вам олений окорок запекла, — мечтательно сказала Айно. — С такой поджаренной, хрустящей корочкой — просто объедение.
У Каллио и Инари чуть было не потекли слюнки.
Все вышли на улицу.
Солнце отражалось в каждой снежинке.
Восходящие к небу дымки казались желтыми. Из хлева усадьбы вышел пожилой человек и спросил у Инари:
— Можно мне идти с вами?
— А ты кто?
— Батрак в усадьбе.
— Возьми расчет и иди.
Ему дали ружье помещика, и он встал в строй первой роты.
В деревне ребята пошли отогреваться по избам. На дворах крестьяне ладили сани и поили лошадей.
Инари пробежал вдоль своих следов у границы деревни. Пересечений не было. Никто не ушел на юг.
Нигде еще не знали о событии, захватившем Похьяла.
Из деревни ушли все-таки только в три часа дня.
Сара устал больше других, и поэтому Инари оставил его в домике телеграфиста, поручив ему стеречь захваченное оружие и передать главным силам — начальнику снабжения Олави.
Сара должен был также передать Коскинену записку с торопливым докладом, неразборчиво нацарапанным Инари, обо всем, что случилось в первой роте. Он писал, что дела идут отлично и перед деревней Куолаярви он остановит роту и будет ждать распоряжений командира.
В Куолаярви ведь большой гарнизон.
Сара остался, гордый выпавшим на его долю поручением. Честное слово, он чувствовал себя в эти дни человеком гораздо более важным, чем когда бы то ни было. И как это ни странно, ему казалось, что он больше знает, чем всегда, больше умеет и больше значит. Да вот, например, сейчас ему поручено, и по заслугам, охранять ценное отобранное оружие. Он должен передать секретное письмо начальнику всех смелых людей севера.
Ты не ошибся, товарищ Инари, старый Сара поручение выполнит.
Снова шли парни по дороге на юг, и опять впереди шел Инари. Новое селение, новая остановка всего через двадцать два километра, там привал до раннего утра. Если хорошо идти, то можно, пожалуй, засветло быть в Коски.
Приятно и весело идти вместе такой гурьбой.
Даже холод как-то меньше щиплет. К тому же приятели указывают друг другу на побелевшие от ветра щеки, носы, уши и помогают оттереть их снегом. Да еще натрут так, что после с полчаса горит лицо.
Так идут они скользящим шагом. И бегут навстречу телеграфные столбы, стянутые тонкими металлическими нитями, но тока нет — линия порвана.
Они прошли всего пять километров, когда повстречали сани. Парень изо всех сил гнал лошадь и хлопал все время в ладоши, чтобы хоть немного согреть руки. Когда его сани поравнялись с Айно, она крикнула:
— Остановись!
Сани замедлили свой бег и, попав в густую толпу лыжников, остановились.
— Есть оружие? — спросила Айно.
— Есть!
— А ну покажи!
И парень с гордостью извлек из глубоких своих карманов новенький браунинг.
— А ну отдай!
— Ну, это ты брось шутить, — рассердился парень.
— Ребята, да это сын нашего управляющего, щюцкоровец, — узнал его только что примкнувший к отряду батрак.
— Отдай браунинг, а то потеряешь! — прикрикнул Сунила.
Сани со всех сторон окружили лесорубы. Хлестнуть по лошади и пронестись мимо не было теперь никакой возможности. Да и была ли она раньше? За плечами лесорубов винтовки. Откуда они их получили? Может быть, объявлена мобилизация, о которой было столько разговоров?
— Граждане, у меня ведь есть официальное разрешение на ношение оружия.
— Ну и оставь его при себе.
— Официальное разрешение мы у тебя не отнимаем, — сказал Инари, беря из рук растерявшегося парня браунинг.
— Вперед, товарищи!
И они снова пошли вперед.
— Но где же я теперь достану оружие? — крикнул сын управляющего с саней.
…Первая рота партизанского батальона лесорубов Похьяла продолжала свой путь.
Они подошли к деревне вместе с сумерками.
Снова отряд остановился в километре от жилья.
Снова Инари взял себе в помощники Каллио, и они вместе пошли через деревню.
Деревня эта была гораздо больше, чем первая. Вот они прошли мимо лавочки и харчевни, куда всего несколько дней назад заходили Олави и Лундстрем со своим драгоценным грузом. Вот в окне почтового отделения погасла лампочка. Вот медлительно зажигаются уютные огоньки в обледеневших оконцах высоких бревенчатых северных изб.
К стенам прислонены высокие лыжи. Старожил, возвращаясь к себе домой, топчется на крыльце, стряхивая с кеньг снег, перед тем как взяться за дверное кольцо. Нежно блеют овцы в хлеву.
Вот идут по улице и степенно разговаривают между собой две высокие нейти.
Ну как не поклониться им, таким здоровым и приветливым!
А вот и сугроб, превращенный детворою в горку. Детишки расходятся сейчас по домам, волоча за собою саночки. Вот и мать с крыльца подзывает свою дочку.
— Пора домой!
Уже опустились на землю зимние сумерки.
Вот в такие же сумерки, когда снег смешивался с мглою, а руки в мокрых варежках краснели и деревенели, и только что прокатился с горки так, что захватывало дух, а санки набок, слышался голос матери, звавшей домой. А что было доброго дома?
Вот опять над миром идут сумерки, и дети расходятся по домам.
— Хорошие у нас матери, Инари, — мечтательно говорит Каллио.
— Что? — Инари думал о чем-то другом, своем. — Ах да!
Чтоб найти подходящую сосенку, на этот раз надо сойти с дороги, отступить немного в лес.
А, вот она!
Инари размахнулся, неважно сейчас, что не под корень. Не экспортная древесина, слава богу. Три взмаха, достойных такого лесоруба, как Инари, — и она рушится, эта сосенка, взметая в своем падении тысячи тысяч снежинок.
Раз — отлетает одна ветка, два — нет другой. Инари подымает деревцо и валит его на провода.
И повторяется все, что было вчера. Провода падают вниз, Каллио отправляется дать знать отряду о том, что можно входить в деревню и послать часовых, Инари наносит лыжный след метров на триста вправо и влево от дороги. Потом ему две или три минуты приходится ждать человека. Вот он первый — молодой лесоруб, его так и прозвали — Молодой, вот и второй, неразлучный с медным своим котелком.
— Смотрите за следом, товарищи партизаны!
— Будет исполнено, товарищ командир.
Инари идет обратно по дороге.
Стоянка восемь часов. Выход в середине ночи.
Можно будет часика три, даже четыре поспать.
Он подходит к лавке-харчевне и слышит пронзительный голос хозяйки. Она кричит откуда-то сверху служанке своей:
— Марта, что это такое, к нашим дверям поставили часовых?
— Давно бы пора так, — со злобой шепчет девушка, и шепот ее слышит Инари. Затем уже громко: — Да, сударыня, поставили!
— Кто?
— Не знаю, сударыня.
— Это безобразие!
Девушка не отвечает. У самой двери харчевни Инари опять встречается с Унха. Они входят внутрь. Несколько вооруженных лесорубов их опередили. Унха подходит к столику и берет неприхотливое меню.
Стакан кофе — одна марка.
— Где, черт побери, этот спекулянт, хозяин? Пусть порадует кофейком революционных лесорубов.
А вот и хозяин. Он испуган неожиданным, небывалым нашествием вооруженных лесорубов. Надо обезопаситься, и он хватает трубку телефона и судорожно вертит ручку. Ему нужен соседний пункт. Ему нужен ленсман. Но чем быстрее вертит он ручку, тем веселее лицо Инари.
— Молодец, верти быстрее, сильнее верти, может быть, дозвонишься до рая.
Тогда хозяин понимает: ему ни до чего не дозвониться, он смешон, и сразу изменяется в лице. Даже сама фигура, наклон корпуса уже не те, что секунду назад, уже дышат притворным доброжелательством.
— Пожалуйста, пожалуйста, — хлопочет он. — Вы говорите, лесорубы севера восстали? Прекрасно, прекрасно, я сам когда-то, еще не так давно, был лесорубом. Знаете, я давно уже в душе удивлялся, почему все наши парни не восстают. Такие мизерные заработки невозможно дальше терпеть. Вот вы улыбаетесь моим словам, а подумайте и поймите, что плохой заработок вальщика и возчика в первую очередь отражается на нас, так сказать, придорожных рестораторах. Ведь ваши заработки и нас кормят. А ребята в последнее время больше пустым кофеем — не то что без обедов, а просто и без закусок пробавляются. Это больше всего ударяет по нашему карману. Заработки совсем ничтожны. Вот, может быть, война немного подымет заработки.
Тут Унха уже не мог вытерпеть:
— К черту войну! Мы против войны, к черту войну!
Трактирщик на секунду опешил, но сейчас же опомнился:
— Да присаживайтесь, ребята, за столики! Эй там, живее, живее несите кофе! — захлопотал он.
За перегородкой раздались невнятные шорохи и голоса:
— Сейчас будет готово.
— Вы не смотрите на это меню, что там написано марка стакан. С этой минуты он стоит всего лишь пятьдесят пенни. — И хозяин вопрошающе, с боязнью оглядел переполнивших до отказа комнату лесорубов.
«А вдруг совсем ничего не заплатят? Я на их месте, пожалуй, ни полпенни не заплатил бы. Заработки ведь и на самом деле плевые».
— Полмарки так полмарки, — сказал разомлевший от тепла Каллио, — только гони скорее сюда свою бурду.
— Не бурду, а самый лучший сорт кофе, — предупредительно хлопотал хозяин.
Если они заплатят за съеденное, то он получит еще по десять пенни со стакана.
— Мы будем спать здесь у тебя в помещении, — распоряжается Инари. — Другую часть ребят надо устроить на почте, остальные сами найдут себе место в натопленных крестьянских домах.